Так все-таки вот в чем дело.
– К сожалению, не обладаю информацией, – с готовностью солгала я.
Последовало еще одно долгое молчание.
– Я и раньше помогал ему выпутываться из передряг. – Голос Дэвиса Эймса звучал почти задумчиво. – Он дал мне понять, что ты можешь стать проблемой для нашей семьи.
Проблемой. Учитывая все обстоятельства, это было даже забавно.
– Он сказал, что я ваша внучка? – спросила я.
Несмотря на то, как сильно я все это время старалась избегать этой темы, слова дались на удивление легко. В ответ глава семьи Эймсов поперхнулся, а затем закашлялся.
– Моя дорогая, – сказал он, когда пришел в себя, – я бы очень хотел, чтобы это было так.
– Можете не притворяться. – Я прекратила танец и отошла от него. – Ваша невестка фактически сказала мне это. Мать подтвердила. А ваш сын? Для того, кто восемнадцать лет назад не сделал ребенка несовершеннолетней девушке, он прилагает чертовски много усилий, чтобы заставить меня молчать.
И снова повисла тишина. Дэвис Эймс взвешивал ответ.
– Не стану отрицать, что мой сын принимал неверные решения.
– Я подумаю о том, чтобы официально сменить имя, – съязвила я. – Как считаете, какую фамилию лучше взять: Неверное или Решение?
– Одна девушка действительно забеременела от него. Он был уже взрослым, а она несовершеннолетней. Я все уладил.
Он уладил! Эти слова были словно удар под дых. Точно так же он уладил аварию, после которой брат Ника оказался в коме?
Кэмпбелл говорила, что той ночью отец кому-то звонил. Этот кто-то решил его маленькую проблемку. И этот кто-то заморозил расследование. Этого кого-то просто нужно было убедить, что за рулем машины сидел Уокер.
– Кэмпбелл недавно кое-что мне рассказала, – сказал Дэвис Эймс, словно прочитав мои мысли. – Полагаю, что с сегодняшнего вечера моему сыну придется справляться самому.
Я сомневалась, что Кэмпбелл рассказала ему все. Но даже если так, сейчас это не имело никакого значения. Я наконец призналась Дэвису Эймсу, что являюсь его плотью и кровью, а он принялся это отрицать.
Он отверг меня.
– А знаете что? – тихо произнесла я. – Не волнуйтесь, я никому не скажу, что ваш сын – мой отец. Я не хочу стать проблемой.
Я повернулась и пошла обратно на вечеринку. Поднимаясь по лестнице, я поняла, что старик идет за мной. Когда я подошла к двери, ведущей в бальный зал, он положил на нее руку.
– Мисс Тафт, – мягким голосом сказал Дэвис Эймс. – Девушка – совсем юная девушка – действительно забеременела от моего сына.
Я знаю. Я это знаю. Я…
– Но та девушка – не твоя мать.
Я резко развернулась к нему. Он же не думает, что я поверю?
– Ее звали Ана.
Глава 73
Если бы старик не упомянул имя Аны, я бы ни за что ему не поверила. Но сейчас я всерьез размышляла о том, что он, возможно, сказал правду.
Сенатор cделал ребенка не маме, а ее подруге. Если Дэвис Эймс говорил правду, то человек, которого я помогла подставить сегодня, не имел ко мне никакого отношения. Но…
Мама сказала, что он мой отец. Да и жена сенатора, похоже, действительно в это верила. А когда я спросила Стерлинга, он не стал отрицать. Он точно знал, кто я такая. Он знал, что Элинор Тафт – моя мать.
Если он не мой отец, то почему, во имя всего святого, мое присутствие – мое существование – воспринималось как угроза?
Я попыталась вспомнить разговор с сенатором. Я упомянула, что мама рассказала о случившемся в том году. Я сказала, что было бы обидно, если бы репортеры пронюхали, что он сделал ребенка несовершеннолетней.
Но я не уточняла, кому именно. Это просто смешно! Неужели сенатор подумал, что я имела в виду Ану, а не свою мать? Даже если Ана забеременела от него, какое отношение это могло иметь к маме или ко мне?
Сидя за ужином между Лили и Буном, я смотрела через стол на маму. Она сидела слева от бабушки. Тетя Оливия и дядя Джей Ди сидели справа.
Сейчас мне было совсем не до званых ужинов. Я не могла перестать думать об альбоме, посвященном дебютному году мамы. Ана исчезла с фотографий Бала Симфонии примерно в то же время, что и мама.
– Копченый лосось с сыром фромаж блан и кресс-салатом. – Слева появился официант и поставил передо мной тарелку с закусками. – Приятного аппетита.
Официантка на другом конце стола сделала то же самое.
Ана исчезла с фотографий. Ана была беременна. Моим вопросам не было конца. Разразился ли скандал? Поползли ли слухи, как в случае с мамой? Или вмешался Дэвис Эймс, Ана исчезла и никто ничего не узнал?
Как получилось, что две несовершеннолетние девушки, да еще и подруги, забеременели в одно и то же время?
А я даже не знаю фамилию Аны.
– Вы выбрали вегетарианское меню, сэр? – Я была так погружена в свои мысли, что едва расслышала голос официантки. – Хрустящий запеченный пармезан с сальсой из огурца и цукини.
Я моргнула. Официантка поставила тарелку перед дядей.
– Не знал, что твой папа вегетарианец, – сказал Бун Лили, наколов на вилку большой кусок лосося.
– Нет, – ответила Лили, и у меня так сильно зазвенело в ушах, что я едва расслышала продолжение, – он просто ненавидит рыбу.
Ненавидит рыбу. Ненавидит рыбу. Ненавидит рыбу. На другом конце стола мама что-то сказала мужу сестры. Дядя Джей Ди улыбнулся – непринужденной и такой знакомой улыбкой.
Мама рассказала только три вещи о моем отце.
Она переспала с ним только один раз.
Он ненавидел рыбу.
Он не хотел скандала.
Когда мама, извинившись, вышла в дамскую комнату, я последовала за ней. Я могла смириться с тем, что она утаивала от меня какие-то детали, но лгать – это так не похоже на маму!
Так же, как предательство собственной дочери, пусть даже временно, пусть в порыве гнева, было так не похоже на Лилиан.
«С девочками может быть… сложно. – Слова Лилиан эхом отдавались в голове. – С семьей тем более. Если бы твоя мать и Оливия были ближе…» Она не закончила мысль. И несколько месяцев спустя еще одно признание: «Оливия может найти выход из любой ситуации. Мне следовало меньше беспокоиться о ней. И побольше о твоей маме».
Мама позволила мне думать, что сенатор – мой отец. Она не опровергла предположение Шарлотты Эймс. Видимо, жена сенатора знала о беременности… и о некоей молодой девушке… и поскольку все знали о скандале с матерью…
Она просто сделала выводы.
Я зашла в дамскую комнату через три секунды после мамы. Я даже не знала, что собираюсь сказать, – да и что вообще тут можно сказать? Но вышло так, что мне и не пришлось ничего говорить.
Мама оказалась не одна.
Грир стояла перед зеркалом и поправляла накладной живот. Она, видимо, не слышала, как вошла мама, но зато услышала меня и резко развернулась. Приняла было безмятежный вид Мадонны с младенцем, но было слишком поздно.
Ее живот съехал набок.
– Вот это да! – сказала мама. Не знаю, поняла ли она, что я тоже здесь. А если и так, вряд ли это имело значение.
– Элли, давай сегодня будем вести себя цивильно. – Грир попыталась перевести тему, но с мамой такие штуки не проходили.
– Какая ирония, не находишь? – весело сказала мама. – На протяжении всего сезона ты притворяешься беременной, а когда Дебютантками были мы, ты притворялась, что не беременна.
Что?
Грир придала лицу обеспокоенное выражение.
– Ты хорошо себя чувствуешь? – Она повернулась ко мне и затараторила: – Боюсь, твоя мама плохо себя чувствует, Сойер. Может быть, тебе следует сходить за…
Мама обернулась, как только осознала ее слова. Должно быть, она заметила что-то на моем лице, потому что, когда наши взгляды встретились, в ней тоже что-то изменилось. Мы ведь только что помирились, только что расставили все по местам.
– Сойер…
– Не обращайте на меня внимания, – сказала я, чувствуя себя так, будто попала в какую-то извращенную страну чудес для Дебютанток. – Вы что-то говорили о фальшивой беременности Грир.
