Нос маленький, со вздернутым кончиком. От крыльев носа к уголкам губ спускаются едва заметные вертикальные морщинки. Возраст – от сорока до пятидесяти, может выглядеть моложе или старше в зависимости от освещения, макияжа и не в последнюю очередь настроения. В любом случае перед ним была женщина, которую большинство мужчин сочли бы привлекательной.
– Прошу вас! – сказал Брунетти, указывая на сиденье слева от себя и отодвигая стол так, чтобы она смогла протиснуться между ним и диванчиком.
Синьора Марци села, потом привстала на мгновение, чтобы поправить юбку, и снова опустилась на сиденье. На мужчине двубортный пиджак ее темно-серого костюма выглядел бы слишком традиционно, почти скучно; на женщине же, особенно с такой короткой стрижкой, он, наоборот, смотрелся даже экстравагантно. Качество ткани и покрой говорили сами за себя. Под пиджаком был черный свитер с круглой горловиной и нитка жемчуга. Эта женщина явно покупает свои наряды не в Coin [326]. Она положила сумку на свободное место справа от себя, посмотрела в окно на пьяццу. Потом перевела взгляд на стол и какое-то время изучала лежавшие на нем предметы, словно никогда раньше не видела меню или квадратный пакетик с сахаром.
Брунетти поймал взгляд официанта и, когда тот приблизился, сказал:
– Un macchiatone [327].
Официант глянул на даму, и та кивнула.
– Due [328], – попросил Брунетти.
Когда шаги официанта стихли, синьора Марци посмотрела на Брунетти и спросила:
– Что вы хотели узнать?
– Буду признателен, если вы расскажете мне о происшествии, которое случилось на Виале-Гарибальди.
– Полгода назад? – уточнила синьора Марци, спокойно посмотрев на собеседника, затем облизнула губы и отвела взгляд.
Комиссар пожал плечами.
– Так работает полиция. Едва разобрались с одним делом, происходит что-то еще, и приходится возвращаться, пересматривать материалы по первому эпизоду.
– А что случилось? Из-за чего это стало необходимо?
Газета ее нисколько не заинтересовала, так что об убийстве Альдо Франчини она, скорее всего, еще не знает… Сообщать ей об этом не входило в намерения Брунетти: пусть отвечает на вопросы так, словно Франчини еще жив.
– Ничего, что касается лично вас, синьора, – ответил комиссар, сомневаясь, правда ли это. – Прошу, расскажите, что произошло в парке. – Он нарочно не упомянул ни конкретных событий, ни имен их участников. Лучше, если синьора Марци будет думать, что его интересуют только факты, что он перепроверяет существующие протоколы.
Их взгляды снова встретились.
– Иногда я хожу через виале на станцию вапоретто. Там красиво – большое открытое пространство и деревья.
Брунетти кивнул – так на ее месте поступил бы любой венецианец.
– В то утро я увидела знакомого и остановилась с ним поговорить. А когда ушла, явился мой бывший сожитель и они почему-то повздорили. Меня там не было, что случилось, я не видела. – И с ноткой раздражения в голосе синьора Марци добавила: – Я уже рассказала все это полиции!
Прежде чем Брунетти успел вставить слово, вернулся официант и поставил перед ними по чашке кофе и по стаканчику с водой. Он переставил фаянсовую мисочку с пакетированным сахаром на сантиметр ближе к даме, кивнул Брунетти и удалился.
Комиссар положил сахар в свою чашку и перемешал. Потом сделал глоток и поставил чашку на место.
– Вы сказали, это был ваш знакомый?
Вместо ответа синьора Марци притянула мисочку с сахаром поближе. Взяла пакетик, медленно надорвала его, высыпала содержимое в кофе и перемешала. Потом посмотрела на Брунетти с таким видом, словно уже ответила на его вопрос и теперь ожидала следующего.
– Вы сказали, это был ваш знакомый?
Три женщины в свитшотах с капюшонами и кроссовках вошли в помещение и стали передвигать стулья, пока наконец не расселись вокруг ближайшего к окну столика. Они разговаривали очень громко, на языке, которого Брунетти не понимал; потом одна из них перехватила его взгляд и шепнула остальным, чтобы они вели себя чуть тише.
Комиссар снова повернулся к синьоре Марци, и она сказала:
– Он жил по соседству. Не помню, кто мне о нем рассказывал.
Она сложила руки на коленях, совершенно позабыв о кофе. Брунетти ждал, когда она скажет что-то еще. Женщина расцепила пальцы и правой рукой стала теребить скатерть, словно определяя, стоит ли купить эту ткань.
Брунетти допил свой кофе, откинулся на спинку дивана и скрестил руки на груди.
Подняв глаза от скатерти, синьора Марци проговорила:
– Я же сказала вам: я не видела, что случилось.
– Где вы об этом услышали? – спросил Брунетти.
Этот вопрос ее, похоже, удивил.
– Вы мне позвонили. – И, видя его невольное замешательство, добавила: – То есть из полиции! – Не пытаясь скрыть раздражения она произнесла: – К тому времени я уже несколько раз жаловалась на него, поэтому, арестовав его, полицейские мне позвонили. – И язвительно поинтересовалась: – Вы что, совсем не ведете записей?
– Тот человек получил травму, – сказал Брунетти, игнорируя ее выпад.
– Мой бывший сожитель – сильный мужчина, – ответила синьора Марци.
– Вы сказали, что были знакомы с мужчиной, который сидел на скамейке.
– Почему вы меня обо всем этом спрашиваете?
– Я не понимаю, зачем вашему сожителю было его избивать? Только потому, что вы с ним заговорили?
Синьора Марци достала из сумочки хлопчатобумажный носовой платок, белый в крошечных розовых розочках. Вытерла уголки губ, хотя к кофе так и не притронулась. Ярко-розовый блеск, который был у нее на губах, почти стерся. Женщина сложила платок и вернула его на место, и Брунетти хватило пары секунд, чтобы увидеть неброский логотип Hermes на подкладке.
– Мы с ним разговаривали, и этого оказалось достаточно, – наконец произнесла синьора Марци.
И снова облизнула губы.
– А раньше вам случалось с ним разговаривать?
– От кого-то я услышала, что он священник, и подумала, что ему можно довериться, – таков был ее ответ.
Синьора Марци была не похожа на человека, который готов довериться священнику – или вообще кому-либо, – однако это не помешало комиссару с понимающим видом кивнуть.
– Вы хотели поделиться с ним чем-то, чего не расскажешь другу? – спросил он.
Женщина снова сцепила руки на коленях.
– Мне хотелось поговорить с кем-нибудь о нем.
Брунетти додумал сам, кого она подразумевала под этим личным местоимением.
– Понятно. И священник вам помог? – спросил он, хотя ему очень хотелось поинтересоваться, не слишком ли это интимный вопрос, чтобы обсуждать его с малознакомым человеком, даже не присев к нему на скамейку.
Синьора Марци метнула в комиссара быстрый подозрительный взгляд, словно опасаясь, что он знает гораздо больше, чем говорит, и покачала головой.
– Нет, не помог. Сказал, что он уже не священник и советовать мне не может.
Внезапно она вспомнила о кофе, поднесла чашку к губам и удивилась, найдя его холодным. Синьора Марци поставила чашку на блюдце.
– Значит, это была не первая ваша беседа? – спросил Брунетти.
Женщина сделала вид, будто смущена таким вопросом, и промолчала.
– С тем мужчиной на скамейке, – пояснил Брунетти. – Которого ударил ваш бывший сожитель. – И, выдержав небольшую паузу, продолжил: – Он попал в больницу. Об этом вы знали?
Синьора Марци кивнула:
– Да.
И не стала ничего пояснять.
– Так это была не первая ваша беседа?
Она скорчила гримаску, свидетельствующую о раздражении: губы сжались в тонкую линию, глаза прищурились. Брунетти ответил ей прямым, спокойным взглядом человека, ожидающего, когда туча пройдет и можно будет снова наслаждаться солнечным светом.
– Может быть, – уступила наконец синьора Марци.
Брунетти посмотрел в окно, на прохожих, чтобы не выдать ненароком своего торжества. Снова появился официант и принял заказ у женщин у окна, которые теперь переговаривались шепотом, как в церкви. Он посмотрел на Брунетти, и тот покачал головой. Официант ушел.
