Музыка на мгновение умолкает, а затем следует торжественный, громогласный финал. Зал довольно долго молчит – восхищенные зрители осознают, что они только что услышали и увидели. Такой То́ски не бывало здесь со времен Марии Каллас, то есть полстолетия. Тоска убила начальника полиции Скарпиа, разве нет? А эти мерзавцы в мундирах застрелили ее возлюбленного. И Тоска прыгнула в Тибр… Божественно! Великолепная актерская игра, а голос певицы – выше всяких похвал! История вполне правдоподобная: и убийство, и эта импровизированная казнь, оказавшаяся настоящей, и финальный прыжок, когда женщина поняла, что все кончено и ей больше нечего терять. Хотя… Если задуматься – романтическая ерунда, гротеск, пародия на реальность. Но почему тогда зрители хлопают так, что рукам больно, и свистят, как заправские банши?
Чуть раздвинулся занавес, и Флавия Петрелли проскользнула в образовавшуюся узкую щель. На женщине было декольтированное платье сочного красного цвета и тиара, чудом уцелевшая после падения в реку. Флавия обвела взглядом зрителей, и ее лицо выразило удивление, а потом и радость. «Мне? Эти овации – мне?» Певица улыбнулась, подняла руку – она волшебным образом уже очистилась от крови или того, что использовали для ее имитации, – и прижала ее к сердцу, словно оно вот-вот выскочит из груди посреди всего этого оживления.
Потом, будто желая обнять всех присутствующих, Флавия отвела в сторону сначала одну руку, потом другую, полностью раскрываясь перед шквалом аплодисментов. Мгновение – и она снова прижала ладони к груди, грациозно сгибаясь в глубоком поклоне. Аплодисменты стали сильнее, и зрители, мужчины и женщины, стали выкрикивать Brava!, а некоторые, слепцы или иностранцы, – Bravo! [346] Флавию эта оплошность, похоже, нисколько не задевала – лишь бы крики не стихали. Еще один поклон, и она вся подалась вперед, словно купаясь в водопаде оваций.
И вот к ее ногам упала первая роза, на длинном стебле, желтая, как солнце. Флавия инстинктивно отпрянула, словно боясь повредить ее (или, наоборот, как будто от цветка исходила опасность), но потом наклонилась, чтобы поднять розу, – так медленно, что это движение показалось неестественным, нарочитым. Певица обеими руками прижала розу к груди, потом опустила глаза и ее улыбающиеся губы дрогнули. «Неужели все это – мне? Мне?» Мгновение – и ее лицо, которое она подняла, чтобы взглянуть на верхний ярус балконов, уже излучало удовольствие.
Аудитория моментально отреагировала, и на сцену стали падать розы: сначала две, потом еще три прилетели откуда-то справа; затем они посыпались дождем, и скоро у ног певицы лежали сотни цветов; она стала похожа на Жанну д’Арк, обложенную по щиколотки не хворостом, а розами.
Флавия улыбкой встретила гром аплодисментов, еще раз поклонилась, отступила от барьера из роз и скрылась за занавесом. Несколько секунд – и она снова появилась, на этот раз ведя за руку своего возлюбленного, восставшего из мертвых. Как и крики приспешников Скарпиа в последнем акте, аплодисменты при появлении Каварадосси усилились, перерастая в шквал, как это часто бывает, когда на поклон выходит молодой тенор, взявший все высокие ноты, причем блестяще. Оба артиста с тревогой поглядывали под ноги, стараясь не наступать на ковер из цветов, но вскоре перестали обращать на это внимание.
Инстинктивно отвечая на изменившуюся тональность, свидетельствовавшую о том, что аплодисменты предназначены уже ее партнеру, Флавия сделала шаг назад, высоко подняла руки и стала хлопать вместе со зрителями. Когда овации начали стихать, она вернулась к тенору, взяла его за руку и, на мгновение прильнув к нему, торопливо коснулась губами его щеки – дружеский поцелуй, каким мы одариваем брата или доброжелательного коллегу. Тенор в свою очередь схватил руку Флавии и высоко поднял ее, словно объявляя победителя соревнований.
Артист сделал шаг назад, уступая место партнерше и топча ногами все новые розы. Флавия мягко отстранилась и снова исчезла между полотнищами занавеса; тенор последовал за ней. Тут на сцену вышел воскресший Скарпиа в испачканном красным парчовом камзоле и сразу же шагнул вправо, где цветов было поменьше. Он поклонился, потом еще и еще, в знак благодарности прижимая руки к груди, после чего вернулся к щели в занавесе, заглянул туда и вывел вперед Флавию и молодого тенора, которые по-прежнему держались за руки. Скарпиа повел этот хоровод внезапно воскресших персонажей направо, прямо по цветам. Флавия то и дело задевала их краем платья, и розы разлетались в стороны. Вскинув над головами соединенные руки, певцы синхронно поклонились, сияющими улыбками демонстрируя аудитории удовольствие и благодарность за столь высокую оценку.
Флавия высвободила обе руки и снова ушла за занавес, чтобы на этот раз вывести на поклон дирижера. Он был моложе своих коллег по сцене, но также отличался завидным самообладанием. Дирижер зашагал вперед, по цветам, словно вовсе не замечая их, и обвел взглядом зрительный зал. Улыбнулся, отвесил поклон, и по его знаку оркестранты встали со своих мест, дабы принять свою долю аплодисментов. Дирижер поклонился еще раз, вернулся к актерам и встал между Флавией и тенором. Вчетвером они шагнули к рампе и поклонились – и еще раз, – все так же демонстрируя публике признательность и радость. Аплодисменты стали чуточку тише, и Флавия, уловив этот миг, жизнерадостно помахала рукой, словно собираясь сесть на корабль или поезд, и повела своих коллег-мужчин за кулисы. Зрители хлопали все слабее, и когда стало ясно, что певцы больше не выйдут, аплодисменты постепенно сошли на нет. Только одинокий мужской голос выкрикнул с балкона: Evviva Flavia! [347] – восклицание, на которое остальная публика отреагировала бешеными рукоплесканиями. После этого стало тихо, слышались лишь приглушенные разговоры и невнятный шум зрителей, медленно продвигавшихся к выходу.
2
За кулисами можно было уже не притворяться. Флавия молча повернулась и пошла к гримерным. Трое мужчин так и остались стоять. Тенор смотрел ей вслед с тем же выражением, какое было на лице у Каварадосси, когда он думал, что лучше умереть, чем навсегда лишиться возлюбленной: Oh! dolci baci, o languide carezze! [348] Баритон, исполнитель роли Скарпиа, уже вынул телефони́но [349], чтобы позвонить жене и сказать, что через двадцать минут будет в ресторане. Дирижер, которого интересовало лишь то, чтобы Флавия выдерживала нужный темп и хорошо пела, молча кивнул и направился к себе.
Идя по коридору, Флавия зацепилась каблуком за подол своего алого платья и упала бы, если бы не ухватилась за помощницу костюмера. Девушка оказалась на удивление сильной и сообразительной: моментально схватила певицу в объятия и, несмотря на ее вес и силу толчка, смогла удержаться на ногах.
Едва восстановив равновесие, Флавия высвободилась и спросила у нее:
– Вы в порядке?
– Ничего страшного, синьора, – ответила девушка, потирая ноющее плечо.
Флавия коснулась ее руки.
– Спасибо, что не дали мне упасть, – сказала она.
– Сама не знаю, как это получилось. Я просто подхватила вас. – И после недолгой паузы девушка добавила: – Одного падения за вечер вполне достаточно, верно?
Певица кивнула, еще раз поблагодарила ее и пошла дальше. Подойдя к гримерной, Флавия взялась за дверную ручку и замерла. Женщина слегка подрагивала – запоздалая реакция на падение плюс привычный всплеск адреналина после выступления. Чувствуя легкое головокружение, Флавия свободной рукой взялась за дверной косяк и закрыла глаза. Прошла минута, другая… Наконец голоса в глубине коридора заставили ее собраться с силами, открыть дверь в гримерную и войти.
