Уже в больнице он сообразил, что понятия не имеет, где искать потерпевшую и у кого можно об этом спросить. Уточнить у Этторе, как ее зовут, Брунетти спросонья не додумался. Идти искать Риццарди ему не хотелось, и комиссар направился прямиком в приемный покой, куда пострадавшую девушку наверняка доставила скорая. Там ему сказали, что, поскольку палаты переполнены, ее отвезли в кардиолоджи́а [389]. История болезни последовала за пациенткой. В очереди за Брунетти стояло четыре человека, поэтому он решил, что знает уже достаточно, для того чтобы разыскать девушку самостоятельно. Действительно, ну сколько может быть в кардиологии молодых пациенток со сломанной рукой и раной на голове?
Оказалось, всего одна. Она лежала на каталке в пустом коридоре, где ее «припарковали» – Брунетти не нашел более подходящего слова, – до тех пор пока не найдется место в палате. Комиссар подошел поближе. Девушка лежала на спине и, похоже, спала. Лицо у нее было бледное, загипсованная левая рука покоилась на животе, правая, ладонью вверх, – на бедре. Голова была забинтована; врачам пришлось выстричь клок волос, чтобы зафиксировать повязку с помощью медицинского пластыря.
Брунетти прошел к сестринскому посту, где застал медсестру.
– Меня интересует вон та девушка. Можно посмотреть историю ее болезни? – спросил он.
– Вы доктор? – осведомилась медсестра, оглядывая его сверху донизу.
– Нет, полицейский.
– Она что-то натворила? – спросила женщина, бросая быстрый взгляд в сторону каталки.
– Нет, как раз наоборот. Насколько мне известно.
– Что вы хотите этим сказать?
– Есть вероятность, что ее столкнули с моста, – сказал Брунетти; ему было любопытно, как медсестра отнесется к его заявлению.
– Кто мог сделать такое? – воскликнула она, снова взглянув на девушку.
Ее голос заметно потеплел и преисполнился сочувствия. Вероятно, коллега Клара ничего ей не рассказала.
– Это-то я и хочу выяснить.
Говоря это, Брунетти улыбнулся.
– Раз так, возьмите! – И медсестра положила на разделяющую их стойку папку с бумагами.
– «Франческа Сантелло», – прочел Брунетти. – Венецианка?
– Судя по говору, да, – ответила медсестра. – Ну, по тем немногим словам, которые я от нее слышала. Врачи дали ей что-то, пока гипсовали руку и накладывали швы, и она до сих пор в полузабытьи, а может, вообще спит.
– Что именно она сказала?
– Попросила позвонить ее отцу, – ответила медсестра и добавила: – Но заснула прежде, чем успела назвать его имя.
– Ясно!
Брунетти полистал историю болезни. Там были указаны имя и дата рождения, адрес в районе Санта-Кроче. По результатам рентгенографии черепа, прикрепленным тут же, следовало, что трещин и внутреннего кровоизлияния не зафиксировано. Обследовавший пациентку терапевт написал, что перелом руки – простой и гипс можно будет снять через пять недель.
– Я искала! – сказала медсестра с нажимом, словно упреждая упрек.
– Что, простите? – оторвался от чтения Брунетти.
– Сантелло. В телефонной книге. Но там их дюжина.
Брунетти, конечно, мог бы спросить, сверялась ли она с адресами, но ограничился улыбкой.
– Как давно она тут?
Медсестра взглянула на наручные часы.
– Ее привезли к нам сразу же после того, как наложили швы.
– Я предпочел бы подождать, пока она не проснется, – сказал Брунетти.
Может, потому, что благодаря его пояснениям девушка из подозреваемой превратилась в жертву, медсестра не стала возражать, и Брунетти вернулся к каталке. И сразу увидел, что Франческа очнулась и смотрит на него.
– Кто вы? – спросила она.
– Комиссар Гвидо Брунетти, – ответил он. – Я здесь, потому что одна из медсестер сказала, что, по вашему мнению, вас столкнули с моста.
– Это не просто мои догадки, – произнесла девушка. – Я уверена в этом.
Она хватала воздух ртом, как будто ей приходилось выталкивать слова из глотки. Франческа закрыла глаза, и Брунетти увидел, что ее губы сжимаются – от раздражения или от боли.
Что ж, он подождет…
Она взглянула на него ясными, почти прозрачными голубыми глазами.
– Я уверена в этом.
Ее голос был тихим, чуть громче шепота, но дикция – безупречно четкой.
– Пожалуйста, расскажите, что случилось, – попросил Брунетти.
Девушка качнула головой, но и это едва заметное движение причинило ей внезапную острую боль. Полежав какое-то время, она снова заговорила – очень мягко, как если бы хотела обмануть боль:
– Я возвращалась домой. После ужина с друзьями. И когда поднималась на мост, услышала за спиной шаги.
Она взглянула комиссару в лицо, чтобы убедиться, что он ее слушает.
Брунетти молча кивнул.
Франческа какое-то время полежала спокойно, собираясь с духом.
– Я спускалась по ступенькам, когда почувствовала, что сзади кто-то есть. Слишком близко. А потом он прикоснулся к моей спине, пробормотал: É mia, толкнул меня, и я упала. Но, кажется, прежде попыталась схватиться за перила.
Брунетти наклонился над ней, чтобы лучше слышать.
– Почему он сказал: «Вы – моя»? – спросила девушка.
Правой рукой она потрогала забинтованную голову.
– Может, я ударилась о перила? Помню, что стала падать, и все. А потом приехала полиция и меня перенесли в лодку. Это все, что я запомнила. – Она окинула взглядом коридор и окна. – Я в больнице, да?
– Да.
– Вы знаете, что со мной не так? – спросила она.
– Святые небеса! – отозвался Брунетти с наигранной серьезностью. – Вот уж что мне неведомо!
Девушка не сразу поняла шутку, но потом улыбнулась и подыграла ему:
– Я хотела сказать, в том, что касается здоровья.
– У вас перелом левой руки, но, судя по записям врачей, без осложнений, – сказал комиссар. – И рана на голове, которую пришлось зашивать. Мозг и черепная коробка, по предварительным данным, не повреждены. Внутренних кровоизлияний нет, трещин тоже. – Изложив сухие факты, Брунетти счел нужным пояснить: – У вас сотрясение, поэтому, скорее всего, еще пару дней врачи продержат вас в больнице, чтобы убедиться в том, что ничего не упустили.
Франческа снова закрыла глаза. На этот раз минут на пять, не меньше, но Брунетти продолжал стоять у каталки.
Когда девушка снова открыла глаза, он спросил:
– Вы уверены, что слышали É mia?
– Да, – ответила она решительно, без колебаний.
– Можете описать голос? – продолжал расспрашивать Брунетти. – Тон, артикуляцию?
Конечно, это жалкие крохи, но если злоумышленник подкрался сзади, на большее рассчитывать не приходилось.
Девушка приподняла правую руку и покачала головой.
– Нет, ничего не приходит на ум. – И задумчиво добавила: – Не знаю даже, мужчина это был или женщина.
– Голос был низкий или высокий? – уточнил Брунетти.
– Не помню. Тот человек нарочно изменил голос, как бывает, когда поешь фальцетом!
Брунетти почему-то вспомнились деревянные пазлы, которыми его отец увлекся на закате жизни, и те волшебные моменты, когда отдельный кусочек с изображением половины глаза или пальца вдруг порождает догадку и остальные бежевые фрагменты, до поры до времени лежавшие в сторонке, вдруг обретают место и смысл.
– Так вы певица?
– Хочу ею быть, – блеснула глазами девушка. – Но пока не стала. Мне предстоят еще годы и годы занятий… – Вместе с воодушевлением к ней вернулся ее природный голос. Она больше не шептала, пропала нервозность, и тембр раскрылся во всей своей красоте.
– Где вы учитесь? – спросил комиссар издалека, чтобы не упустить момент, когда она сообщит что-то действительно важное.
– В Париже, в консерватории.
– Не тут?
– Нет. У нас сейчас весенние каникулы, несколько недель, и я приехала домой, чтобы позаниматься с папой.
– Он преподает в Венеции?
– В консерватории, на полставки. А еще служит рипетиторе в театре как фрилансер. Там мы с ним и занимаемся.
