Кровь на колёсах (СИ) - Аввакумов Александр

В этот день на учебу мне не хотелось, и я сразу же вернулся домой, чтобы хоть как-то успокоить мать.

Моя мама была человеком старой закалки и хорошо помнила предвоенные годы, когда людей не только арестовывали по ночам, но вот так же, как и меня, приглашали в органы НКВД, откуда те уже не возвращались никогда.

Я рассказал ей о предложении КГБ и моем нежелании ехать так далеко от дома.

Но, к своему удивлению, в течение нескольких дней успешно прошел медицинскую комиссию, получил на руки заключение и приехал в КГБ.

— Молодец, Абрамов, — довольно усмехнулся Смолин. — Ты единственный из сокурсников прошел медкомиссию. Надо же, один! Из всего вашего потока.

— Виталий Павлович! Я опять хотел бы заострить вопрос о месте службы. Я не хочу никуда ехать. У меня здесь мать, в конце концов, квартира!

— Что значит мать, квартира? А интересы Родины тебе, выходит, по боку? Если каждый из нас будет выбирать место, где служить, что тогда будет? Будет анархия, бардак, а не государство! Извини, но эти вопросы решаю не я, а большое начальство.

Я ушел полностью опустошенный услышанным. Направился через Ленинский садик к остановке трамвая. Впервые чувствуя себя абсолютно беззащитным перед государственной машиной.

Прошло несколько дней. Как-то на выходе из института меня остановил незнакомый человек.

— Абрамов, срочно нужно поговорить, — сказал он.

Я взглянул на него с нескрываемым удивлением. Это был сравнительно молодой человек, на его лице сверкали очки в золотой оправе.

— Извините, я вас не знаю, — ответил я и, отстранив его руку, направился дальше.

— Я из КГБ, — мы шли по улице Карла Маркса. — Моя фамилия Герасимов, я буду вашим куратором.

Для убедительности он достал удостоверение и показал мне. Я остановился, ознакомился с документом, вернул его хозяину, и мы медленно пошли к площади Свободы.

— Абрамов! У тебя много знакомых, в том числе и лиц еврейской национальности. Так вот, первое твое задание. Необходимо войти с ними в доверительные отношения. Нам интересно, чем они дышат, что планируют. Кто из них ведет подрывную работу против нас, я имею в виду против государства.

— Простите, товарищ Герасимов, скажите конкретно, кто из моих друзей вас интересует? У меня очень большой круг знакомых евреев, не могу же я со всеми ними разговаривать на подобные темы.

— Меня интересуют все евреи, независимо от того где работают или учатся. Я должен знать о них все. Запомни, по окончании твоей стажировки я буду писать тебе характеристику, и оттого, что я напишу, будет зависеть, возьмут тебя в КГБ или нет.

Мы еще с пять минут поговорили ни о чем, и он сел в поджидавший его автомобиль.

Прошло еще несколько дней, когда я вновь увидел Герасимова. Он стоял недалеко от института и ждал, по всей вероятности, меня. При виде него у меня екнуло сердце и смутное беспокойство охватило душу.

Он тоже увидел меня и приветственно помахал рукой. Мне ничего не оставалось, как подойти к нему.

— Ну, что скажешь, Абрамов? С кем встречался, что узнал? — он улыбался мне, как ближайшему другу.

— Скажите, вы кто по званию? — спросил я.

— Майор, — скромно ответил он. — Пока только майор.

— А я вот не имею званий, не оформлял ни одного документа для поступления к вам на работу, не присягал никому в верности, и вот вы спрашиваете с меня, как с подчиненного. Вам не кажется, что это не совсем правильно? Я понимаю, как это называется в народе и как это называется в вашей конторе. Вот когда я буду штатным сотрудником, тогда буду выполнять задания, а пока — увольте, этой работой я заниматься не буду. Одно могу сказать точно — среди моих друзей и знакомых врагов государства нет.

От такого нахальства Герасимов на секунду потерял дар речи.

— Ты понимаешь, что говоришь? — воскликнул он. — Я в интересах государства, а не из личного любопытства просил тебя!

— А я не знаю, что вы имели в виду! Может, интересы государства, а может, и свои. Я, вы знаете, не бываю на ваших совещаниях и не знаю задач ваших сотрудников.

— Ну, ты меня достал своей демагогией! Я сегодня же отражу это все в своем рапорте.

— Дело ваше. Отражайте, если считаете, что правы. Я на вашем месте не торопился бы. Во-первых, вы обязаны были меня тщательно проинструктировать, что я должен делать. Как мне строить беседу с этими людьми, чтобы не вызвать у них подозрений. Я думаю, что ваше дело — это целая наука. Во-вторых, вы меня должны были проинформировать, что вам уже известно об этих людях, об их политических взглядах. А то — иди и разговаривай! А если набьют морду? Значит, плохо отработал? А если нет — тоже плохо, не добыл сведений. Вообще беспроигрышная лотерея у вас, товарищ майор.

Герасимов, только что проявлявший большую решимость доложить о моем поведении, вдруг как-то стих.

— Ну ты и демагог, Абрамов, — произнес он. — Ладно, сейчас свободен. Мы с тобой еще увидимся!

Я долго смотрел вслед удалявшемуся Герасимову и только когда тот скрылся за углом, пошел своей дорогой.

«Будет писать или нет? — думал я, шагая по весенней улице. — Я бы на его месте на время воздержался — мало ли что?»

И я оказался прав — Герасимов не стал докладывать обо мне руководству, тем самым оставив мне шанс поступить к ним на службу.

Много позже, когда я уже работал в МВД, мы часто вспоминали с ним тот вечер, улицу и наш разговор.

Я успешно защитился в тот год, и теперь мне оставалось ждать вызова в КГБ Таджикистана. Время шло, а вызов все не поступал. Я не мог сидеть на шее у матери и устроился грузчиком в ближайший продуктовый магазин.

Директор магазина, женщина средних лет, принимавшая меня на работу, не скрывала своего удивления, узнав о том, что я две недели назад закончил институт.

Я периодически, два раза в неделю, приезжал в КГБ, чтобы узнать, есть ли новости по моему распределению.

— Слушайте, Абрамов, — разозлился как-то Смолин, — если мы получим сведения в отношении вашего трудоустройства, то непременно сообщим вам. Не поймите неправильно, но вы просто надоели своими наездами.

— Виталий Павлович! Еще полгода назад вы лично меня чуть ли не каждый день обрабатывали насчет службы в КГБ. А что теперь? Пропала необходимость в защите Родины? Или исчез мой личный долг перед ней? Вы знаете, что из-за этого распределения мне сейчас приходится работать грузчиком в Офицерском магазине? Вы думаете, это так приятно, когда все спрашивают, почему я после института в магазине ящики таскаю? Дайте мне документ, что трудоустроить меня не можете, справку о свободном дипломе, и я сам устроюсь на любой завод. Все мои товарищи по институту уже давно работают, только я болтаюсь.

После этого разговора я перестал ездить в отдел кадров КГБ. Но где-то в середине сентября меня туда пригласили.

Я в сопровождении Смолина зашел в кабинет заместителя председателя КГБ. За большим массивным столом восседал солидный мужчина средних лет, его голова была абсолютно седой.

— Извините, Абрамов, — произнес он глухим голосом. — Вчера мы получили из Таджикистана официальный отказ в вашем трудоустройстве. Дело в том, что они делали заявку на прием сотрудника в январе, а сейчас уже сентябрь. Прошло более полугода, и они самостоятельно нашли себе сотрудника.

— А как же я? — обомлел я. — Что мне теперь делать? Все выпускники нашего института получили какие-то подъемные после окончания учебы, мне их никто не дал из-за этого распределения. У меня сейчас нет даже справки о свободном трудоустройстве, кто мне ее выдаст?

— Да, Абрамов, есть определенные сложности. Но я знаю, со слов Смолина, что вы все это время работали грузчиком в продовольственном магазине, то есть обходились без этих самых подъемных. Мы постараемся в течение ближайшего времени выдать вам справку о свободном трудоустройстве, однако предупреждаю сразу, что эта справка будет не от КГБ, а от какого-либо другого предприятия, а может, даже от вашего института. Думаю, что это не будет иметь особого значения при вашем трудоустройстве. Желаю вам удачи.