Скрывая улики. Компиляция (СИ) - Картер Крис (1)

— Я просто в панике, Энди. Боюсь потерять все.

— Николь, — сказал я, — давай не будем трогать эту тему.

Так уж все сложилось в этом деле, что обсуждать что-либо с Николь было бы и неэтично и бессмысленно, — адвокат не может учитывать интересы бывшей жены в ущерб своему клиенту.

— Я и так уже много потеряла.

Филипп богат, и очень богат — настолько, что даже самый щедрый вердикт присяжных по делу Уилли, какой только можно себе представить, оставит ей не менее двухсот миллионов долларов. Я не стал напоминать ей об этом, Николь прекрасно разбиралась в делах. Но паника была сильнее рассудка.

Ее мольба поставила меня перед необычной этической дилеммой. Речь не шла о том, чтобы отстаивать интересы Уилли с меньшим упорством. Но после нашего разговора у меня появилось тактическое преимущество. Знать, что противник так напуган, — значит знать, сколько из него можно выжать. Могу ли я забыть об этом? Должен ли отказаться от использования этого преимущества в суде?

— Николь, ты затрудняешь наши переговоры.

— Переговоры? — обиделась она. — Вот как ты на это смотришь. После стольких лет, Энди, мы всего лишь ведем переговоры?

— Николь, обратись ко мне через своего адвоката. И мой тебе совет, скажи ему то, что сказала мне. Он должен располагать этой информацией.

Она отрицательно покачала головой.

— Энди…

Но я перебил ее:

— Мне очень жаль, но разговор окончен. Одному из нас пора уходить. Ты предпочтешь, чтобы ушел я или ты?

Она больше не произнесла ни слова, просто поднялась и вышла. Я подождал пять минут, а затем последовал ее примеру.

То, что мой клиент пребывает в моем доме, упрощало многие проблемы, я все больше убеждался в этом. Обычно по дороге домой стараешься выбросить работу из головы и переключиться на домашние дела. Тут же такой конфликт рабочих и домашних интересов не возникал — Лори и была моей личной жизнью.

По дороге домой у меня была возможность сосредоточиться на деле. Вообще мой логический подход (а я отношусь к каждому делу как к соревнованию по разгадыванию головоломок, с выстраиванием стратегии, и в первую очередь с поиском внутренней логики) соответствует этому случаю лучше, чем какому-либо другому. Я всегда рассматриваю каждую деталь, каждый кусочек мозаики, как будто она создана в соответствии с планом (в данном случае и впрямь имелся тщательно продуманный план). В моем представлении не может быть места для совпадения или случайности. Каждый факт, вне зависимости от того, насколько косвенным и незначительным он кажется на первый взгляд, должен быть уложен в общую мозаику дела и всесторонне изучен. Разумеется, после анализа многое на самом деле оказывается случайностью и (или) незначительной информацией, которой можно было пренебречь, но это в любом случае помогает мне как следует обмозговать дело.

Например, первым подозреваемым, которого нашла полиция, был Гарсия. Я согласен с Кевином, это была просто пешка, которую пустили в ход, чтобы Лори выглядела виновной, а чтобы впутать меня в его защиту и Лори — в расследование, был послан Стайнз. Но чтобы это сработало, должны были быть улики и против Гарсии. Если бы у него было надежное алиби, скажем, вечеринка или ресторан с кучей друзей в предположительное время смерти Дорси, ему бы не предъявили это обвинение, а я бы не вызвался его защищать. Дорси должен был точно знать, где будет Гарсия: нельзя было полагаться на волю случая.

Поскольку во время убийства Гарсия расплачивался с людьми Петроне, мне следовало предположить, что Петроне или его приспешники тоже участники заговора. Гарсия сказал, что обычно к нему приезжали и он расплачивался на месте, но в тот вечер он был вызван к ним. Я уверен, не всплыви эта запись из супермаркета, нашелся бы еще какой-нибудь факт, снимающий подозрения с Гарсии, чтобы не осталось других подозреваемых, кроме Лори.

Из этого следует логический вывод, что Дорси и Петроне — или люди, работающие на Петроне, — действовали вместе. Но зачем? Какую выгоду преследовал Дорси — очевидно. Ему удалось благополучно скрыться и в то же время отомстить Лори. Но что с этого имел Петроне? Были ли у него причины ненавидеть Лори? Какова могла быть его выгода от успешного исчезновения Дорси?

Каждое дело — это ряд вопросов и ответов. В начале дела вопросов гораздо больше, а ответы попадаются очень редко. Но по мере того, как дело двигается, ответы находятся, а вопросов становится все меньше. В конце концов, я сложу все кусочки мозаики и выиграю игру. И главным призом мне будет то, что Лори не придется провести остаток жизни в тюрьме.

Доехав до дома, я обнаружил, что контингент расквартированной возле него прессы существенно расширился. Появились как минимум еще две машины телеаппаратуры, и они мешали мне въехать на мое место парковки. Я продолжал попытки, пока они не отогнали машины. Если бы я сдался и оставил машину на улице, мое место захватили бы до конца судебного разбирательства.

Стоило мне выйти из машины, как репортеры налетели, словно рой пчел, и принялись хором спрашивать: правда ли, что Лори утверждает, будто Дорси на самом деле жив и звонил ей на мобильный телефон? Я отказался что-либо комментировать и с некоторым трудом пробился сквозь эту орду к дому.

В гостиной Лори, Кевин и Эдна смотрели телевизор. Немногие дневные выпуски новостей упражнялись в остротах по поводу заявления Лори о том, что она говорила с Дорси. Несмотря на всю серьезность ситуации, насмешки уже начались. Заметив, что результаты теста на ДНК подтвердили, что обугленное и обезглавленное тело принадлежало Дорси, один паяц-телеведущий изобразил обиду и сказал: «А я думал, что мы единственные «говорящие головы» в штате».

Лори была в ярости из-за того, что ее выставляли посмешищем. В самом деле, в результате утечки информации — подозреваю, что это работа Дилана, — Лори выглядела в глазах общественности так: а) ненормальной; б) виновной; в) смешной и г) все это одновременно. А поскольку общественность — это те самые люди, из которых набирают присяжных, такое положение вряд ли можно было назвать удачным.

Я мог пойти к Топору и подать жалобу, при его неприязни к журналистам он может проявить сочувствие к нашему положению. Однако стереть из памяти общественности то, что люди уже узнали, не под силу даже Топору, все, что он мог, — это запретить впредь публичное обсуждение нашего дела. Но я до сих пор считал, что битва массмедиа сулит нам больше пользы, чем вреда.

Так что, не уповая на помощь судьи, я взялся за дело сам и провел пресс-конференцию на ступенях своего дома. Да, Лори заявила, что Дорси жив. Мы не пытались извлечь из этого какую-либо выгоду, просто обратились в полицию и попросили провести необходимое расследование. Но полиция предпочла не делать свою работу, а растрезвонить все прессе.

— Окружная прокуратура ищет своей выгоды, а не правды, — резюмировал я.

Закончив свое импровизированное выступление, я предложил задавать вопросы. Первый вопрос задала мне журналистка из «Ньюарк старледжер»:

— Если предположить, что вашей клиентке действительно позвонили…

— Ей позвонили, — перебил я. — Она, да будет вам известно, правдивый и честный человек. Вам также должно быть уже известно, что для нас не было и нет никакой выгоды в обнародовании этой информации. Никакого шанса, что полиция или обвинение поверят в это при отсутствии других независимых доказательств. Мы ждали, что они проведут расследование, дабы найти эти доказательства, а не устроят фарс в прессе только для того, чтобы моя клиентка выглядела дурой.

Я ответил примерно на пять вопросов, и в каждом моем ответе непременно содержались завуалированные нападки на обвинение. Я надеялся, что вечерние новости смягчат удар по нашей позиции, и, сделав все возможное в этом направлении, вернулся в дом.

Пару часов спустя мы собрались перед телевизором и обнаружили, что мое сегодняшнее выступление у парадного подъезда немного запоздало. На Лори продолжали нападать и подсмеиваться над ней, и хотя в новостях фигурировали мои протесты, всерьез их никто не воспринимал.