Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 115
— Его считают очень одаренным в университете, — вставил отец каким-то суетливым тоном. Впервые приходилось видеть отца таким приниженным, словно даже уменьшившимся в росте, так что старшая из сестер, Суха, которая, что заранее читается по ее преувеличенной опрятности, останется старой девой, бросила на главного в семье мужчину удивленный взгляд из-за сложных очков. Потом она так же удивленно, но с намеком на требовательность, взглянула на второго по значению в семье мужчину — сына и наследника. «Заступись же за отца!» — требовали блистающие в стеклах очков ореховые глаза Сухи. Сын и наследник едва заметно пожал плечом. Что тут поделаешь? Если отец пригласил этого человека в их дом, значит, все не так просто, и вряд ли требуется вмешательство.
— Одаренный, да, — просмаковал это слово Замир. — В том, что касается наук. А как насчет знания Корана?
Тут уж сын и наследник постарался! Без приглашения, невзирая на то что отец подавал ему какие-то знаки, он процитировал несколько сур подряд. Память у него всегда была отменная… Кажется, Замир должен остаться доволен.
Реакция Замира превзошла все ожидания. Встав со стула в своем длинном одеянии, он сделал два больших шага (только сейчас проявилось, до чего же он высокий — и впрямь как мумия из старого фильма с Борисом Карлоффым) и возложил на плечи молодого человека обе руки, темные, со светло-розовыми ладонями и желтоватыми слоящимися ногтями. В этом жесте было нечто и от старца, ищущего опоры, и от царя, которые благословляет главнокомандующего своими войсками на трудную битву. Молодой человек попытался отодвинуться — от Замира густо пахнуло чем-то похожим на мазут, — но руки, по виду напоминающие дерево, оказались крепче стали.
— Так и надо! — провозгласил Замир. — Превзойти чужую премудрость, но остаться верными себе! Поздравляю, — это уже к отцу, — ты воспитал достойного мужчину.
Отец совсем не казался польщенным. Из чувств, которые отражались на его лице, главенствующим было беспокойство.
Замиру постелили на другой половине дома; он непременно пожелал спать на полу, куда бросили тощий поролоновый матрас, подложив под изголовье свой посох — такой же темный, как его руки, только вместо сети морщин изукрашенный причудливой резьбой. Только среди ночи, уверясь, что ни один звук не долетит до этого гостя, ведущего себя чересчур по-хозяйски, отец с сыном решили поговорить. И лишь тогда вскрылись потайные связи, два десятилетия определявшие течение жизни этой выброшенной из привычной обстановки палестинской семьи…
Все началось с девочки. Младшей сестренки отца — озорницы, вечно пренебрегавшей наставлениями старших. У нее были роскошные волосы, уже в восемь лет укрывавшие ее плащом до пят, если распустить косы. Она была очень веселой и очень любила играть. Поэтому она потянулась к валявшейся на дороге кукле — хотя ей тысячу раз говорили, что нельзя трогать беспризорные игрушки. Израильские солдаты — неужели у них нет ни сердца, ни детей? — научились замаскировывать под игрушки взрыватели мин. Никто не видел, как это произошло, но среди разметавшихся окровавленных частей того, что еще недавно было крохотным телом будущей красавицы, обнаружили ошметки розового пластика и обуглившейся кукольной одежонки. Отец был единственным сыном, братом своих сестер — так же, как его сын сейчас. Он решился мстить. Чтобы вступить в террористическую организацию, не требовалось поиска связей, а лучшим рекомендательным письмом послужило заключение о смерти сестры. Единственное, чего он хотел, — убивать врагов Палестины. Убивать как можно скорей и как можно больше.
Первый порыв иссяк, а желание его не осуществилось. Пылкого юношу с большими способностями к бизнесу, пока не нашедшими применения, нерационально было использовать в качестве простого исполнителя. Его направили за границу, позволили распоряжаться некоторыми деньгами, с тем чтобы он вернул в десятки, в сотни раз больше, чем взял. Даже если учитывать помощь со стороны влиятельных представителей ислама, вложение средств оправдало себя. Отец до сих пор не стал миллионером только потому, что слишком много средств уходило воинам в зеленых повязках. Ну и еще потому, что растил сына, от которого международная организация, куда входят не только палестинцы, вправе потребовать более серьезных услуг…
Он слушал отца, а руки у него холодели. Прежняя жизнь улетала в никуда, ее стремительно засасывал вакуум, а новую он представить себе не мог, но заранее испытывал отвращение к ней.
— Отец, но ведь прошло столько лет! Своими деньгами, которые наверняка пошли на оружие и подкуп, ты давно расплатился за смерть сестры. Неужели тебе доставит радость, если я буду убивать маленьких девочек-англичанок? Они ведь тоже веселые, непоседливые и тоже любят играть в куклы. Все девочки любят играть в куклы, потому что им предназначено вырасти, и стать матерями, и нарожать новых детей. Если тебе их совсем не жаль, пожалей хоть меня, я-то учился не для того, чтобы становиться убийцей или адвокатом убийц!
Отец стыдил его. Обвинял в том, что сын вырос западным человеком, думающим только о своем благополучии, душевном и телесном. Убеждал, что акции устрашения необходимы, чтобы в его родной Палестине больше не гибли дети; что пусть лучше мусульман боятся, чем презирают. Уверял, что ему не придется убивать собственными руками… Все это было предсказуемо и, в общем, знакомо. Хуже всего было то, что отец повторял эти аргументы так, словно давно не верил в них. «А ведь он сам стал западным человеком, сроднился с Великобританией…» Разболелась голова, да так, что хотелось умереть — прямо сейчас, не дожидаясь того, что случится дальше. Сославшись на головную боль, ушел к себе, надеясь уснуть. Брезжило раннее летнее утро, казавшееся таким неправдоподобным, ненормальным, словно изменение его судьбы повлияло на весь окружающий мир.
А ведь, если разобраться, в эти краткие часы горячечного, пронизанного головной болью сна и свершилось его превращение! Пока он спал, отец и Замир окончательно нашли общий язык. Так что, можно считать, проснулся он уже Абу Салехом. Подменное имя, но у него все имена такие.
