Ознакомительная версия. Доступно 33 страниц из 162
Зайдя на почту, Квэп купил листок бумаги и конверт. Несколько слов, которые он пошлёт буфетчику с первым попавшимся мальчиком, убедят буфетчика и всех, кто к нему обратится, — будь то Залинь или кто иной, — в том, что послезавтра Квэп будет ещё здесь.
«Любезный товарищ, мне показалось, что я видел на улице Цесиса Мартына Залинь. Очень прошу вас, если оный Залинь зайдёт в буфет, передать ему, что я непременно буду у вас послезавтра вечером — к ужину. Прошу Залиня ждать меня. Мне необходимо с ним переговорить». Подумав, размашисто подписал: «С коммунистическим почтением ваш покорный слуга Альберт Винд».
Теперь всякий поверит тому, что до вечера указанного дня Винд останется в Цесисе. Кто догадается, что утром того дня он сядет в поезд и исчезнет, раз навсегда разделавшись с именем Винда.
Нужно было передохнуть, прийти в себя и отправиться за Соллем — преемником Залиня по роли, которую тому предстояло сыграть в жизни Квэпа. Квэп пошёл в городской сад и сел на скамью. У него не было больше дома, где можно провести ночь. Глупо, отвратительно глупо! Безрадостность подобной перспективы могло искупить только то, что это, вероятно, последнее испытание, на последнем этапе его пребывания в Советском Союзе. Больше он не позволит себе свалять дурака — браться за выполнение того, что могут делать другие. Инга Селга уже на пути в Советский Союз, об этом написано в газетах. Она и примет на себя всю тяжесть дальнейшей работы. При этой мысли Квэп поднял брови и рассмеялся: какую мину состроили бы господа из советских редакций, если бы знали, что сообщение о «добровольном переходе» Инги Селга предназначено ему, Арвиду Квэпу, и что эта особа едет сюда вовсе не потому, что её обуяла любовь к советскому отечеству, а потому, что ей приказано поступить в его, Квэпа, распоряжение для самой широкой диверсии, какая задумывалась за последние годы. К завтрашней ночи он должен убраться отсюда — задание, полученное от Шилде, подготовлено. Готовы взрыватели, заряды ждут в Риге. Ян Петрович Мутный получит добрый совет укрепить собственное положение в промысловой кооперации патриотическим мероприятием: объединение артелей по ремонту часов должно сделать подарок новому стадиону латвийской столицы — замечательные часы. Эти усовершенствованные приборы, установленные на колоннах под трибунами, будут показывать публике не только время, но и счёт прошедших игр и число забитых мячей. Если бы не приезд Залиня и не подозрительные любопытные вокруг дома, Квэп мог бы удовлетворённо потереть руки. А вместо того он вынужден торчать на скамье, где назначено свидание с Соллем. Он взглянул на часы: до прихода Солля оставалось ещё не меньше получаса. Квэп не допускал мысли, что Солль может не прийти или предпринять что-нибудь, подобное бунту Залиня. На этот раз Квэп применил совсем иной метод действий: он не запирал Солля в доме, даже не стеснял его в хождении по городу, пока у Солля не начала отрастать борода. Квэп полагался на то, что в отличие от Залиня у Солля было чистое прошлое. Солль был тихоня, которого легко удалось завербовать пустопорожними обещаниями. Наконец, — и это было очень важным в глазах Квэпа обстоятельством, — Солль был эстонец. У него не было тут ни близких, ни знакомых, и Солль достаточно плохо знал латышский язык.
Если бы не радио, бросавшее в тишину парка свои каркающие вопли, ничто не мешало бы размышлениям Квэпа. Но его натянутые нервы болезненно реагировали на этот несносный шум, и, помимо собственной воли, он отметил в очередном припадке красноречия репродуктора знакомое имя Лаймы Зведрис. Поднял голову и насторожённо прислушался. Из репродуктора доносился подчёркнуто бодрый голос диктора, нимало не схожий с голосом девушки из Краславы. Да и впрямь, совсем уж глупо вообразить, будто может заговорить покойница! Вот что могут наделать нервы! И все же хрип диктора заставил Квэпа заёрзать на месте: «Передаём слово Лайме Зведрис». Колючий холод пробежал по спине Квэпа, колени задрожали отвратительной расслабленностью, которая хорошо знакома трусам. Квэп с трудом заставил себя не вскочить со скамьи и не броситься, куда глаза глядят. Усиленный репродуктором голос убитой им Лаймы Зведрис гремел гласом архангела. С разных концов парка доносилось уже не эхо, а голоса второй, третьей и пятой Лайм.
Между тем Лайма Зведрис говорила о том, как она изучила опыт работы колхоза «Саркана Звайгзне» и как собирается передать этот опыт своим товарищам в Краславском колхозе. Она выздоровела, снова работает бригадиром, и её доярки дают обязательство, освоив опыт доярок «Саркана Звайгзне», увеличить удой на двадцать процентов. Во всем этом не было ничего страшного. И вместе с тем каждое слово девушки впивалось в мозг Квэпа раскалённой иглой. Скоро её слова перестали помещаться в его голове. Он слышал только её тысячеголосый глас, все бивший и бивший его по распухшей голове.
Вероятно, Квэп убежал бы от этого страшного места, если бы его не окликнул Солль. Квэп растерянно оглянулся, и только вид собственного костюма на плечах эстонца и широкое лицо, такое схожее с тем, что Квэп ежедневно видел в зеркале, когда брился, заставили его остановиться и протянуть Соллю дрожащую потную руку: милый Солль, он был заложником его безопасности; один только Солль мог обеспечить Квэпу жизнь и возможность бежать из СССР. Он заботливо усадил Солля на скамейку:
— Вот тебе денежки, — сказал он так, словно уговаривал ребёнка, — сейчас же иди, дружок мой, на вокзал и возьми билетики. Два билетика до Риги… — И уже двинувшемуся было Соллю: — возьми мне мягкое, а себе жёсткое местечко. Слышишь? Ты понял меня, дружок: в разных вагончиках… Смотри, не перепутай, дружок.
Он действительно думал, что так будет лучше: в мягком вагоне меньше народу, меньше глаз, меньше ушей. К тому же мягкий вагон есть только в таллинском поезде — меньше шансов попасть на глаза цесисцам, набивающимся в свой цесисский поезд, как сельди в бочку. А уж разные вагоны — это разумеется: пассажиры не должны видеть их вместе… Само собой разумеется: не два Квэпа в одном вагоне!
Никому в Цесисе больше нельзя показаться. Голос Лаймы, наверно, заставил всех и каждого сказать: «Ага, значит, девочка жива? Интересно послушать, что она может сказать о происшествии в Алуксне». И садовая скамейка была слишком ненадёжным убежищем для человека, которым, наверно, уже интересуется весь Цесис! Как хорошо было бы, если бы он обладал силою гипнотизёра. Он приказал бы Соллю явиться в милицию и заявить, что он и есть Винд-Строд, добровольно сдающийся советским властям. Не зря же Квэп старался сделать этого эстонца похожим на самого себя!.. В милиции от Солля не могли бы добиться ничего, кроме того, что внушил бы ему Квэп, а сам Квэп тем временем… Он поймал себя на этих мечтах и рассердился. Теперь следовало думать только о том, чтобы довести до конца дело с Соллем. Это было самым важным, от этого зависело все остальное.
