Черная вдова - Безуглов Анатолий Алексеевич

Ознакомительная версия. Доступно 32 страниц из 157

— Я не очень-то разбираюсь, но мне игра Губина понравилась, — признался Кичатов. — Выкладывается, по-моему, весь.

— Ещё как выкладывается! Говорит, за съёмочный день худеет килограмма на три.

— Даже так? — удивился следователь.

— А что, вон артист Лев Дуров признавался в газете, что за один спектакль теряет два с половиной килограмма!.. Словом, Губин — класс! Это новый Смоктуновский! — темпераментно продолжал режиссёр. — А Великанов по сравнению с ним? Как говорится, божий дар и яичница… Саша в общем-то человек талантливый, но тут — ни в зуб ногой. Вялый, как амёба. Ни искорки, ни отблеска страстей не видно. Говорю ему: друг милый, неужто тебе никогда не хотелось выиграть миллион? А он отвечает: зачем мне миллион, что с ним делать… Скажите, разве после этого он может играть Алексея Петровича?

— Не знаю, — улыбнулся следователь. — Может, по системе Станиславского…

— Здесь не помог бы и Станиславский! Роль не для Великанова. Я как-то не сдержался, высказал ему все. Картину, говорю, ты завалишь, а у меня, между прочим, семья, которая не может питаться святым духом. Саша смеётся, говорит, не волнуйся, старик, скоро я разбогатею, возьму тебя, твою жену и дочь на полный кошт. Будете у меня как сыр в масле кататься. Ну, послал я его подальше…

«Интересно, на какое богатство намекал Великанов? — подумал следователь. — На наследство или что-то другое?»

— В каком смысле — разбогатеет? — спросил он у режиссёра.

— А бог его знает! — отмахнулся Лежепеков. — Не поймёшь, когда Великанов хохмит, а когда говорит правду.

— Значит, вы считаете, что с Губиным фильм получится лучше? — перевёл на другое следователь.

— Убеждён! Конечно, чужому горю нельзя радоваться, но в данном случае вышло по пословице: не было бы счастья, да несчастье помогло. Теперь я уверен, что картина будет потрясающая! Фестивальная! Такую спокойно можно посылать в Канны! И на девяносто процентов — благодаря Борису…

— А где ещё снимался Губин? — поинтересовался Дмитрий Александрович. — Что-то я не могу вспомнить…

— В том-то и дело, что нигде. Борис — моё открытие, — с гордостью признался Лежепеков. — И где, вы думаете, я его откопал? В провинциальном театре, в глубинке!

— Дебют?

— Это будет сенсация! — воскликнул Всеволод Юрьевич и тут же погрустнел. — Великанова, правда, жалко. Он буквально грезил этой ролью несколько лет. Даже не знаю, как я встречусь с ним после этого. Обидится, наверное, в усмерть… Вот, кстати, одна из причин, почему я не полетел в Южноморск.

— Вы давно дружите? — поинтересовался Кичатов.

— Знакомы давно, а вот сблизились по-настоящему года два назад.

— Что за человек Саша?

— Человек он отличный. Душа нараспашку. Готов поделиться с друзьями последним рублём.

— Выпивает?

— В компании рюмку-другую пропустит, но чтобы запоем… — Режиссёр отрицательно покачал головой. — А во время съёмок для Саши вообще ничего не существует, ни гулянок, ни женщин. Режим, спорт!.. В этом смысле работать с Великановым — одно удовольствие. Безукоризненная дисциплина.

— А наркотиками, случаем, не баловался?

— Наркотиками? — испуганно переспросил Лежепеков.

— Свидетельств нет, — ответил подполковник, не желая бросать тень на актёра, пока не установлено на самом деле, что Великанов связан с наркотиками. — Но вы лично не замечали ничего необычного в его поведении?

— Нет, ничего такого не припоминаю.

— Тогда ознакомьтесь с протоколом и распишитесь.

После ухода режиссёра Кичатов позвонил в Южноморск. Чикурова на месте не было, и Дмитрий Александрович заказал Рдянск. Дали быстро. У жены был грустный голос.

— Ты бы хоть на один денёк появился дома. Мальчишки по тебе страшно соскучились, — жалобно выговаривала Лариса. — Что им сказать?

— Не знаю. Ведь у меня теперь другой порт приписки — Москва, — пытался отшутиться Кичатов, хотя сам истосковался по детям и жене. Тоска эта особенно чувствовалась в праздники. В эти дни Дмитрий Александрович всегда старался быть с семьёй…

Дмитрий Александрович расспросил жену о сыновьях, подбодрил её, но все равно простились они на грустной ноте.

Подполковник поехал в Министерство внутренних дел республики, где его свели с людьми, непосредственно занимающимися борьбой с наркоманией. Кичатову обещали тут же дать знать, если выяснится что-либо о связях местных любителей дурмана с участниками трагедии в Южноморске. Пока таких фактов не было.

Подполковник снова позвонил Чикурову. Застав руководителя следственно-оперативной группы на месте, он поделился с ним тем, что удалось узнать в Таллинне.

— Как видите, особых успехов нет, — подытожил разговор Кичатов.

— Физики говорят: отрицательный результат — тоже результат, — откликнулся Игорь Андреевич. — Кстати, это высказывание в полной мере относится и к нашей работе. Но у вас, мне кажется, дела все же веселее, чем у Жура.

— А что с ним такое? — поинтересовался Кичатов.

— Виктор Павлович не застал в Трускавце Оресту Сторожук. Она отбыла в неизвестном направлении. Правда, кое-какие кончики имеются, и хорошо бы вам, Дмитрий Александрович, подскочить туда. Тем более что вы жаловались на печень, так? — В голосе Чикурова слышались заботливые нотки, но, возможно, он просто хотел подсластить предложение.

— Не на печень, Игорь Андреевич, а на поджелудочную железу.

— Извините, перепутал. Но все равно вам будет полезно попить «Нафтусю».

— Надо так надо, — ответил подполковник. — Сегодня же вылечу.

Прикарпатье встретило Дмитрия Александровича редким задумчивым снегом. А когда Кичатов ехал на автобусе из львовского аэропорта в Трускавец, снег прекратился, проглянуло блеклое осеннее солнце.

Подполковник и капитан встретились в местном городском отделе внутренних дел. Жур был в отличном расположении духа. Кичатова поразило умение Виктора Павловича буквально вгрызаться в новую обстановку, устанавливать любые контакты (формальные и неформальные) с людьми разных уровней и рангов. Капитан находился в Трускавце менее двух суток, но уже успел стать, как понял Кичатов, своим человеком в уголовном розыске — так он знал оперативную обстановку и был в курсе всего, что могло каким-либо образом быть связанным с их делом, в частности, с Орестой Сторожук. Виктор Павлович выложил подполковнику чуть ли не всю подноготную этой женщины: о её нелёгком детстве и юности, о замужестве и странном разводе, в результате которого она стала владелицей особняка, зато потеряла сына, уехавшего вместе с отцом в Средневолжск.

Но самым интересным для следствия было сообщение капитана о связи Сторожук с неким Сергеем Касьяновичем Роговым, который имел ещё кличку Барон и славился своими кутежами в ресторанах Трускавца, Львова и других городов в округе. Но слава Барона была довольно мрачной: его побаивались не только обыватели, но и люди из уголовного мира. Фигурой он был довольно колоритной.

— Действительно цыганский барон? — спросил следователь.

— Никакой он не барон, и тем более не цыганский, — сказал Жур. — Это, так сказать, очередная его личина. Маскарад. На самом деле Роговой — рецидивист. Трижды отбывал срок в колонии.

Поведал Жур и о страсти Рогового к Орысе.

— До того ревновал, что упрятал её в медвежью шкуру.

И капитан рассказал, что Сторожук работала «медведем» у фотографа Романа Сегеди и чуть ли не до смерти напугала профессора Валерия Платоновича, который в результате стресса попал в больницу.

— Любопытная история! Но главное — важно узнать фамилию профессора, его координаты! — обрадовался Кичатов.

— Все уже известно, Дмитрий Александрович, — солидно сказал Жур. — Фамилия профессора — Скворцов-Шанявский, живёт в Москве. Но эти сведения получены не из больницы, а из уголовного дела, возбуждённого против Скворцова-Шанявского. Правда, дело это прекращено за отсутствием улик против него.

Последовал рассказ об убийстве фотографа Сегеди, в котором поначалу был заподозрен московский профессор.

Ознакомительная версия. Доступно 32 страниц из 157