Ознакомительная версия. Доступно 33 страниц из 162
88. Если бы глаза говорили!
Ходатайство защиты о доследовании дела было удовлетворено. Вся последующая работа Грачика велась под непосредственным наблюдением Яна Валдемаровича Крауша. Генеральный прокурор часто присутствовал на допросах, ничем, однако, не нарушая хода мысли Грачика и не вмешиваясь в его действия. Взвесив всё, что ему сказал когда-то по поводу этого дела Спрогис, Крауш решил сам выступить с обвинением в предстоящем процессе. Но и на этой заключительной стадии следствия Квэп, несмотря на абсурдность такого поведения, продолжал искать спасения в отрицании даже того, что он Квэп, что он Строд, что он Винд. В дополнение ко всему он стал плакать. Слезы без конца и по всякому поводу, а иногда и без повода представлялись ему средством защиты. Он тихо обливался слезами или громко рыдал, выжимая из себя неиссякаемый запас слез. Грачик решил ещё раз быстро пройти по всему делу:
— Проследим ваш путь с момента появления в окрестностях Риги, — сказал он Квэпу. — Вы приехали на остров у озера Бабите…
Квэп отрицательно качнул головой.
— Вы пришли на явочную квартиру на старой мызе.
— Отрицаю.
— Вы вступили в контакт с Линдой Твардовской, проживавшей на мызе по документам Эммы Юдас.
— Отрицаю.
— Вы наладили связь с уголовником Василием Крапивой и завербовали его в помощь себе для убийства Круминьша.
— Отрицаю.
Грачик молча нажал кнопку звонка и сказал вошедшему сотруднику:
— Введите Твардовскую, — и быстро обернувшись к Квэпу: — Вы были у жены на острове в тот самый вечер, когда совершили покушение на мою жизнь, отправив меня на дно Лиелупе. — Грачику показалось, что в глазах Квэпа промелькнуло что-то вроде злобного торжества. Но он молчал. — Отвечайте же, Квэп!
— Я никогда не был на острове… не совершал покушения.
Грачик положил перед Квэпом кусок картона, где, прикрытый целлофаном, был наклеен окурок.
— Это ваш окурок, я взял его из пепельницы на столе у Твардовской, когда вы убежали через заднюю дверь дома.
— Это не мой окурок.
— Нет, ваш! Вот доказательство. — Грачик выложил перед Квэпом второй картон с целой коллекцией бережно расклеенных окурков. Концы их были искусаны. — Это вы курили у меня, на предыдущих допросах. Все папиросы носят следы тех же зубов, которыми был надкушен и кусок мыла в доме некоего Винда в Цесисе… Помните такой случай?.. «Винду» захотелось для верности намылить сделанную на верёвке удавку… Да, да, ту самую удавку, которой вы намеревались задушить Мартына Залиня… Может быть, вы не помните и этого?
— Отрицаю… — с механической монотонностью пробормотал было Квэп, но тут вспомнил, что в зубах у него и сейчас зажата папироса. Он с испугом выхватил её изо рта и швырнул в пепельницу. Потом, спохватившись, взял окурок размял его. Все это он, не смущаясь, проделал на глазах у Грачика.
— Это не мои окурки! — сказал Квэп. — Я никогда не курил ваших папирос.
Обескураженный такой наглостью, Грачик несколько мгновений так смотрел на своего подследственного, будто не понимал, как может мыслящее существо, так или иначе homo sapiens [27] , а не просто животное о двух руках и двух ногах быть таким последовательно тупым и тупо последовательным.
— И попытка утопить меня — тоже не ваших рук дело? — негромко, как будто из последних сил, спросил Грачик.
— Нет.
— И вот это, — Грачик выбросил на стол гребешок с поломанными зубьями, — не принадлежало вам?
— Нет.
— А между тем, — с новым зарядом терпения продолжал Грачик, — по застрявшим на этом гребне волоскам эксперты установили, что он ваш. — И не обращая внимания на то, что Квэп равнодушно пожал плечами: — Вы выронили этот гребень, когда лежали под моей машиной и разъединяли тормозные тяги вот этим ключом. Вы думали, что я стану спускаться с берега в «Победе» и вместе с нею нырну на дно реки. — Грачик положил перед Квэпом разводной ключ. — Разъединив тяги, вы бросили ключ в кусты… Не сообразили, что нужно было забросить в реку и это орудие преступления.
— Все, все отрицаю.
Ввели Линду Твардовскую.
— Вы не объясните нам, Твардовская, — обратился к ней Грачик, но она перебила:
— Я не Твардовская, а Юдас.
— Хорошо, не спорю: Юдас-Твардовская, объясните, почему на заброшенной и почти догола ободранной мызе появилось такое нарядное зеркало? Золочёная рама и прочее…
Твардовская посмотрела на Квэпа.
— Он объяснит.
— Нет, Твардовская, — твёрдо проговорил Грачик, — я хочу выслушать это и от вас.
Она с пренебрежением подняла одно плечо и, затушив окурок, сказала:
— Он купил его в комиссионке, в Риге. По его мнению, было вполне естественно, чтобы у меня стояло зеркало. В раму вделали второе стекло — словно бы заднюю сторону зеркала. Это стекло покрасили суриком. Между стёклами он хранил деньги. — Она вздёрнула подбородок: — В жизни не видела столько денег. Тысяч на сто советских, доллары, фунты. Мне хватило бы на всю жизнь… и с покрышкой.
— Что скажете, Квэп? — спросил Грачик.
— Отрицаю.
— Хорошо, — сказал Грачик, — пусть уведут Твардовскую…— Вот что, Квэп у нас есть три следа ваших пальцев: заржавевший оттиск на пистолете «вальтер», оттиск на этом самом зеркале и ваш собственный, взятый при аресте, — они тождественны… А теперь, Квэп.
— Прошу не называть меня Квэпом, — ворчливо запротестовал Квэп. — Я это отрицаю.
— Вы отрицаете даже то, что вы — это вы?
— Я-то — я. Но я не Квэп. Квэп погиб под поездом.
— Вас опознала Твардовская. А уж ей ли вас не знать? — Грачик улыбнулся и посмотрел на Крауша, сидевшего с каменным лицом. Не выдавая своих чувств, прокурор следил за происходившим. Он был доволен тем, что вошёл в дело сам. Это оказалось не только полезно, но просто интересно. Удивительный тип этот Квэп. Насколько он возмущал Крауша, в такой же мере его радовала работа молодого следователя.
Крауш с удивлением смотрел на Квэпа: по-видимому, слова Грачика об опознании Твардовской нисколько не смутили Квэпа. Действительно, тип более чем удивительный!
Но ещё больше потрясло его, когда на очной ставке с Йевиньшем, прямо указавшим на шрам на шее Квэпа и напомнившим преступнику о происхождении этой приметы, Квэп даже не обернулся к портному, будто вовсе его и не слышал.
