Высокие ставки. Рефлекс змеи. Банкир - Френсис Дик

— Что ж... Воскресенье вас устроит?

— Вы можете приехать сегодня? Или завтра?

Я мысленно прикинул объем работ и число деловых встреч.

— Давайте тогда завтра вечером. Если дело касается банка.

— Дело касается банка. — Тревога в его голосе была слышна совершенно отчетливо и с легкостью сообщалась мне.

— Вы не можете сказать, в чем проблема? — спросил я. — Сэнд-Кастл в порядке?

— Не знаю, — был ответ. — Поговорю с вами, когда вы приедете.

— Но, Оливер...

— Слушайте, — прервал он. — Сэнд-Кастл в добром здравии, он не сбежал и ничего не натворил. Сложно объяснить по телефону. Мне нужен ; ваш совет, вот и все.

Больше он ничего не сказал и оставил меня с заглохшей трубкой в руке и мерзким осадком неопределенности в душе.

— Сэнд-Кастл? — спросил Гордон.

— Оливер говорит, что он в добром здравии.

— Эта лошадь застрахована от всего — и на чудовищную сумму, так что особо не тревожьтесь, — отмахнулся Гордон. — Это что-нибудь малозначительное.

По голосу судя, это отнюдь не было малозначительно, и когда я на следующий день оказался на конном заводе, выяснилось, что значило это много.

Оливер выскочил навстречу мне, когда я только подрулил к стоянке перед фасадом, и на его лице были явственно видны глубокие морщины, которых я не помнил.

— Заходите, — сказал он, стиснув мою руку. — Я серьезно боюсь. Я не знаю, что мне делать.

Мы прошли в дом, в контору-гостиную, и он указал мне на кресло.

— Сядьте и прочтите. — Он подал мне письмо. Никаких «прекрасная погода» и «как поживает Джинни»; только эта отрывистая команда. Письмо было датировано 21-м апреля.

"Дорогой Оливер!

Я не выражаю недовольства, поскольку, заплатив взнос, получаешь всего лишь шанс, но вынуждена сообщить вам, что жеребенок Сэнд-Кастла у моей кобылы Стальной Пружины родился с половиной уха. Это самочка, кстати говоря, и, полагаю, на ее скорости это не скажется, но ее внешний вид безнадежно испорчен. Очень печально.

Надеюсь увидеть вас в ближайшее время на торгах. Ваша Джейн".

— Это очень плохо? — хмуро спросил я. Вместо ответа он молча подал мне второе письмо. Оно гласило:

"Уважаемый м-р Нолес!

Вы просили сообщить вам, как пройдут роды у моей кобылы Жирандетты, которая вам так пришлась по душе. Она благополучно произвела на свет чудесного жеребенка мужского пола, но, к несчастью, он умер через шесть дней. Мы сделали вскрытие, и выяснилось, что у него были деформированы сердечные клапаны, что-то наподобие врожденного порока сердца.

Это большой удар для меня, в денежном смысле тоже, но что поделаешь, такова жизнь. Искренне ваш, Джордж Пейдж".

— А теперь это, — сказал Оливер и подал мне третье письмо.

Бланк со штампом хорошо известного и весьма уважаемого конного завода; само письмо короткое, бесстрастное.

"Уважаемый сэр!

Жеребенок женского пола рожден 31 марта от Корн.

Производитель: Сэнд-Кастл. Деформированы передние ноги. Уничтожен".

Я вернул Оливеру письма и с растущим предчувствием спросил:

— Насколько часты вообще такие уродства?

Оливер сдавленно произнес:

— Случаются. Иногда случаются. Но эти письма — еще не все. Было два телефонных звонка — один этой ночью. Еще два жеребенка погибли от порока сердца. Еще два! Всего пятеро с отклонениями. — Черные зрачки-впадины уставились на меня. — Это уже слишком. — Его передернуло. — А что же другие тридцать пять? Надеюсь... надеюсь, им больше...

— Если вы ничего не слышали, значит, они определенно в порядке.

Он безнадежно покрутил головой.

— Кобылы разбросаны по всей стране. Они приносят жеребят там, где им предстоит следующее спаривание. Никакой обязательной причины нет, чтоб управляющие конными заводами сообщали мне, когда родился жеребенок и как он выглядит. То есть некоторые поступают так из любезности, но они не обязаны, как и я. В смысле как владелец кобылы, а не менеджер жеребца.

— Да, понимаю.

— Так что могут быть и другие жеребята с деформациями... просто я о них не слышал.

Последовала долгая напряженная пауза; в мои банковские мозги медленно закрадываются холодный ужас. На лбу Оливера выступила испарина, угол рта задергался: он попытался разделить свою тревогу на двоих и вместо того удвоил ее.

Телефон внезапно зазвонил, заставив нас обоих подпрыгнуть.

— Ответьте, — попросил хозяин. — Пожалуйста.

Я открыл было рот, желая возразить, что это всего лишь обычный звонок, звонить могут по любому поводу; потом просто поднял трубку.

— Оливер Нолес? — спросила трубка.

— Нет... Это его помощник.

— Ага. Так вы передадите ему сообщение?

— Да, конечно.

— Скажите ему, что Патрик О'Марр ему звонил, из Лимбэллоу, Ирландия.

Уловили?

— Да, — сказал я. — Продолжайте.

— Это про жеребенка, что у нас родился три или четыре недели тому.

Наверное, лучше будет мистеру Нолесу узнать, что нам пришлось его уничтожить, и я прошу прощения за скверные новости. Вы слушаете?

— Да, — сказал я, чувствуя пустоту в животе.

— Бедняга малыш родился вроде как со свернутым копытом. Ветеринар сказал, что оно может выпрямиться через неделькудругую, но оно не выпрямилось. Мы сделали рентген, оказалось, что путовая кость и роговой башмак сросшиеся и недоразвитые. Ветеринар сказал, что им уже не развиться правильно и малыш ходить не сможет, что уж говорить о скачках. А так был чудный пацан, по всем прочим статьям. В общем, я звоню потому, что мистеру Нолесу, ясное дело, хочется, чтобы первый приплод от Сэнд-Кастла принес ему славу, так я объясняю, что наш малыш не годится. Пинк Родес, так кобылу зовут. Скажете ему, ладно? Пинк Родес. Ее здесь будут случать с Даллатоном.

Чудная кобылка. У нее все прекрасно, передайте мистеру Нолесу.

— Да, — сказал я. — Мне очень жаль.

— Ну, дело такое. — Окультуренный ирландский акцент не выдавал особого отчаяния. — Хозяин кобылы убивается, это уж точно, да ведь у него наверняка есть страховка на случай рождения мертвого или уродца, так что всего и делов — подождать год и попытать счастья еще разок.

— Я передам мистеру Нолесу, — сказал я. — И спасибо, что дали нам знать.

— Сожалею и вообще, — откликнулся голос. — Ну, всякое бывает.

Я медленно положил трубку, а Оливер тупо сказал:

— Еще один? Только не еще один.

Я кивнул и пересказал ему все, что сообщил Патрик О'Марр.

— Значит, шесть, — отрывисто буркнул Оливер. — А Пинк Родес... это та кобыла, которую вы видели с Сэнд-Кастлом ровно год назад.

— Да? — Я мысленно вернулся к тому величественному бракосочетанию, обещавшему так много. Несчастный маленький жеребенок, зачатый в радости и родившийся со сросшимся копытом.

— Что же мне делать? — пробормотал Оливер.

— Достаньте страховой полис Сэнд-Кастла.

Он смотрел на меня, не видя.

— Нет, с кобылами. У нас здесь сейчас все кобылы, которые в этом году намечены для Сэнд-Кастла. Они все ожеребились, кроме одной, и почти все уже покрыты. То есть... уже на подходе второй приплод, и если они... если все они... — Он остановился, точно язык отказывался ему повиноваться. — Я не спал ночь.

— В первую очередь, — повторил я, — надо просмотреть полис.

Он протянул руку к шкафу и безошибочно выдернул из плотного ряда скоросшивателей нужный документ, многостраничное дело, отпечатанное частью типографским способом, частью на машинке. Я раскрыл его и обратился к Оливеру:

— Как насчет кофе? Это затянется надолго.

— Ох. Да, конечно. — Он неуверенно огляделся кругом. — Где-то тут что-то было к обеду. Пойду воткну вилку. — Он помолчал, затем добавил для ясности:

— Кофеварка.

Я знал состояние, когда язык говорит одно, а мысли прикованы к другому.

— Хорошо, — сказал я. — Отлично.

Он кивнул; его мыслительный механизм давал перебои, и я догадывался, что, когда он доберется до кухни, ему придется долго вспоминать, зачем он туда шел.