Задание - Родионов Станислав Васильевич

— Дворницкая работа не интересна, заработок маловат…

— А мне время нужно, а не деньги.

— Зачем тебе время?

— Играть, сочинять, петь… Желток, я хочу стать супербардом…

Они вышли из парка в тишину улицы, нарушаемую лишь такси да редкими автобусами. Потеряв цель пути — миновать парк, — они остановились. Большие глаза в пушистых ресницах смотрели на оперативника изучающе и печально. Замшевая куртка, слишком широкая, чтобы придать вид узким плечам…

— Меня зовут Борисом, — вдруг представился Леденцов, хотя Грэг его имя знал.

— Тебе Мэ-Мэ-Мэ подойдет, — вдруг сказал Артист.

— Какой Мэ-Мэ-Мэ?

— Узнаешь.

Третья загадка. Что за операция «Отцы и дети»? Почему деньги отдали Ирке? Что такое Мэ-Мэ-Мэ или кто такой Мэ-Мэ-Мэ? Леденцова подмывало расспросить, но он сдержался: спелый плод упадет сам.

— Григорий, а почему тебе не пойти в вокально-инструментальный ансамбль?

— В плохой ВИА не хочу, а в хороший не берут. Упаднические, мол, песни, доморощенность, плохо учусь…

— В «Плазму» пошел бы?

— Группа суперкласса. А что?

Загоревшиеся глаза перестали быть печальными. Леденцов понял, что реальность уплывает из-под его ног. Но остановиться уже не было сил.

— У меня там дружок…

— И он устроит?

— С твоими-то способностями? Непременно.

— А когда?

— Завтра ему звякну.

Грэг, видимо, хотел выразить признательность, но не умел — лишь хлопал пушистыми ресницами да теребил струны, гудевшие по-шмелиному.

— Борис, ты… того… опасайся Шиндоргу.

— Почему?

— Со временем усечешь.

Но Леденцов, кажется, усек, вспомнив полумрак, дрожавшую от нетерпения челку и жаждущий блеск шила. Артист показал на дом, на три горевших окна, видимо, его квартиры:

13

Петельников остановился у самой двери парадного. Не взяв куртки, вышел он из машины на осенний ветер в белоснежном свитере тончайшей вязки из шерсти горной козы, в отглаженных кремовых брюках и туфлях из бесшумной мягкой кожи. Старший оперуполномоченный уголовного розыска полагал одежду неотъемлемой частью своей сущности, как, впрочем, и квартирный интерьер с бытом. Он был убежден, что неряха не может хорошо работать, легкомысленный никогда не станет истинным другом, недалекий не сумеет полюбить… Ибо натура нерасщепима.

Петельников прошелся по лестнице в поисках квартиры под номером 1а. Таковой не было. Его надоумило спуститься по ведущим вниз ступенькам. Квартира под номером 1а оказалась подвалом. Он открыл толстенную шумозащитную дверь и вошел…

Музыка остановила. Современный непререкаемый ритм старался схватить человеческое тело и двигать им, подчинять и командовать. Петельникову, привыкшему к классике, захотелось сопротивляться. Но под навязчивым ритмом текла вроде бы неброская мелодия — за ней нужно было следить, за утекающей, за зовущей куда-то далеко, может быть, в космос. И тогда музыка захватывала душу, ритм не замечался и хотелось просто слушать и слушать.

Оркестр умолк. Человек восемь ребят молча смотрели на вошедшего.

— А почему, собственно, «Плазма»? — спросил Петельников.

— Мы горим высоким накалом, — мрачно объяснил молодой человек в очках и с бородкой.

— И сжигаем других, — добавил кто-то.

— А вы с проверкой? — спросил бородатый, — видимо, руководитель.

— Я с просьбой.

Музыканты расслабились. Петельников подошел к их аппаратуре. В тридцатых годах ее бы посчитали за пульт управления межпланетным кораблем. Один синтезатор ошеломил бы.

— Неплохо устроились, — заключил Петельников, разглядывая обшитые деревянными панелями стены, мягкие кресла, кофейный столик и яркие светильники.

— Все своими руками, — бросил один из музыкантов небрежно.

— И кресла?

— Все, кроме инструментов. Тут был кошачий подвал.

И оперативник сразу понял, что он полюбит эту группу, потому что ему нравились люди, делающие собственными руками мебель, музыку и свои судьбы.

— А вы, извините, кто? — спросил бородатый руководитель.

— Я из уголовного розыска, капитан Петельников. — Он предъявил удостоверение.

— Вроде бы музыку мы не воруем…

Ребята улыбались. Что-то в них было общее, как у родственников. Он разгадал: молодая серьезность. Все в одинаковых темных комбинезонах, как рабочие где-нибудь в гараже или на стройке; обязательно усы, или бородка, или то и другое, да еще и очки. Правильно, ибо плазма — штука горячая и серьезная.

— Какая у вас просьба? — спросил руководитель, самый из них солидный.

— Устроить в вашу группу одного паренька…

Теперь музыканты рассмеялись и глянули на оперативника, как на крайнего простака.

— Товарищи, вы не поняли. Не за родственника прошу, не за приятеля…

Он рассказал про Шатер и про Грэга. Музыканты молчали. Юноша, игравший на ударнике, достал платок и вытер мокрый лоб.

— Знаете, к нам очередь стоит.

Ребят словно прорвало:

— С консерваторским образованием не берем…

— «Плазма» вот-вот перейдет в профессионалы…

— Какой-то бард-самоучка…

— Пусть идет в кружок при жилконторе…

— Мы как музыканты…

— А я пришел к вам не как к музыкантам! — перебил Петельников голосом, который по мощи не уступил бы синтезатору.

— А как к кому? — спросил тот, которого он перебил.

— Как к гражданам! Что бы вы сделали, если бы под окнами вашего подвала стали бить человека?

— Выбежали бы, — хмуро сказал руководитель, уже понимая ход мысли оперативника.

— С электрогитарами, — улыбнулся молодой человек, походивший минимум на доцента.

— Товарищи, так ведь бьют! Нужно выбегать! С электрогитарами! Никто не просит, чтобы он с вами выступал. В конце концов, можете вы сделаться коллективным наставником?

— У вас, наверное, подобных «артистов» много? — спросил музыкант, походивший на доцента.

— Следующего обещаю свести в симфонический оркестр.

Все засмеялись. Петельников вздохнул: пожалуй, первый раунд за ним. Впрочем, подобных раундов предстоит много, ибо неизвестно, что и кому сейчас обещает в Шатре Леденцов. Не пришлось бы идти в хореографическое училище и пристраивать в балерины Ирку-губу.

В понятие «розыск преступника» люди вкладывали один очевидный смысл — бежать, ловить, стрелять, хватать… Но любой оперативник лишь усмехнется от этого очевидного смысла. Конечно, ловят, хватают, стреляют… Иногда. Как-то он месяц прокопался в архиве одного учреждения, отыскивая клочок бумаги, от которого зависела судьба человека… Неделю помогал чистить общественную уборную в парке, куда хулиган бросил нож… Два месяца безвыходно прожил в квартире у жены рецидивиста — ждал ее мужа, — смотрел телевизор, готовил обеды, убирал, стирал… Десять дней вез из Владивостока наиважнейшую свидетельницу, семнадцатилетнюю мать с ребенком, которого купал в вагоне, бегал для него на стоянках за молоком и тальком… Вот и сейчас не ловит и не стреляет, а уламывает музыкантов.

— Рок-группы поносят все кому не лень, а за помощью идут, — грустно заметил руководитель.

— Я считаю: чем больше ансамблей, тем меньше безобразий, — серьезно возразил оперативник.

— Не хотите ли кофе? — предложил вдруг руководитель.

— С удовольствием.

Вот не теперь ли он выиграл первый раунд?

Они сели за низкий овальный столик, расписанный под палех. Вроде деревянной ложки. Делать такой столик кофейным не стоило бы: на нем меркло все, что ни поставь, как в цветочной клумбе. Однако кофейные чашечки не померкли, — может быть, оттого, что расставили их две элегантные девушки, появившиеся неизвестно откуда.