РАМ-РАМ - Костин Сергей

— Что теперь? — спросил я, когда мы закончили есть и расплатились.

— Поднимемся к нам!

В номере Маша села на свободную сдвоенную постель и сделала мне знак сесть напротив, на мою кровать.

— Ты заметил, пока мы завтракали, с портье разговаривали двое мужчин? — тихо, почти шепотом спросила она.

— Заметил.

Я и вправду заметил. Один был поджарый, в светлой рубашке. Второй, видимо, чином повыше, был в теле и носил, несмотря на жару, мятый черный пиджак. Я обратил на них внимание, во-первых, потому что это были индийцы, а здесь других, кроме персонала, не было. Во-вторых, они разговаривали с портье тоном достаточно начальственным. Кроме того, у меня нюх на людей этой профессии.

— Это были полицейские, — подтвердила мои подозрения Маша. — Они спрашивали, не интересовался ли кто-нибудь вещами убитого.

— Так! — оживился я.

Нет — кто любит критиковать, должен и признавать чужую правоту — не зря отцы-командиры навязали мне напарницу с хинди!

— Портье ответил, что никто за вещами не обращался. Тогда полицейские сказали, что их сегодня вечером приедут забрать. В конце дня отправляют тело, и, как я поняла, вещи тоже. Только, не понимаю, почему же их не забрали сразу? Разве что…

— Оставили как приманку?

— Какой в этом смысл?

Действительно, какой? Вещи с тем же успехом можно было давно отнести в полицейский участок. Если кто-то про них спросит, это не значит, что их тут же должны ему предъявить.

— Тогда что?

— Вот и я думаю! Пока ничего не надумалось.

Последнее замечание было, если еще не дружеским, то, по крайней мере, уже не формальным. Я тоже подумал из солидарности, но ничего толкового и мне в голову не пришло.

— А где тогда эти вещи могут быть? — предложил я другой угол зрения. — В камере хранения, где же еще!

— Или в кабинете директора?

— Ну, может быть. Но, скорее всего, в камере хранения. Таких комнат на первом этаже не может быть сто.

Мы с Машей внимательно посмотрели друг на друга. Похоже, мысли наши шли в одном направлении.

— Собираемся? — спросила Маша.

Я кивнул. Мы быстро покидали свои вещи в сумки и спустились в холл.

— Вы что, собираетесь уезжать? — спросил портье, худой, очень смуглый индиец, который, вероятно, был отцом или дядей всего выводка работавших в гостинице мальчишек. По-английски он говорил очень быстро, но так, что я понимал в лучшем случае половину.

— Да, мы вечером собираемся на поезде в Агру. А пока хотели бы поездить по городу. У вас же можно оставить вещи?

— Конечно! Сейчас их отнесут.

Портье что-то громко крикнул на хинди, и тут же перед нами материализовался один из его сыновей-племянников. Мальчик с готовностью нагнулся за нашим багажом.

— Нет! — Маша подхватила свою сумку. — У меня там хрупкие вещи. Я хотела бы сама поставить ее так, чтобы сверху ничего не положили.

— Пожалуйста! Как вам будет угодно.

Вслед за мальчиком мы пересекли холл и остановились перед запертой на висячий замок дверью. Мальчик нашарил в кармане ключ, открыл замок и, включив внутри свет, пропустил нас вперед.

Комната, своего рода чулан без окон, оказалась просторнее, чем я предполагал. Один угол в ней занимали составленные друг на друга большие картонные коробки, другой — ведра, швабры и какие-то чистящие средства в разноцветных пластмассовых бачках. Вдоль одной из стен стояло несколько сумок и чемоданов, а напротив — деревянный сундук.

Я не оговорился — сундук. Довольно большой — в нем, скорчившись мог бы поместиться взрослый человек — и, судя по всему, старинный. Он был сделан из разных пород дерева, а тонкой работы ручки, замки и петли были из покрывшейся благородной патиной бронзы. Я обратил на него пристальное внимание по одной простой причине: сундук был опечатан для верности аж тремя полосками бумаги с печатями. II только потом я сообразил, по какой еще причине этот сундук должен был быть Ромкиным — именно из-за габаритов полицейские не оттащили багаж потерпевшего в участок.

— Можно я здесь оставлю свою сумку? — спросила Маша, показывая головой на сундук. — Тогда на нее точно ничего больше не поставят.

— Хорошо, — кивнул мальчик.

Я тоже поставил свою сумку на сундук. Вернее, прямо на конверт, который на нем лежал. На конверте стояла та же печать, что и на полосках бумаги на сундуке. Сопроводительные документы? Мы с Машей обменялись быстрым взглядом охотников, заметивших в низком болотистом месте отпечаток кабаньего копытца. Меня всегда поражало, как два разных человека — даже таких разных, как мы — вдруг начинали думать и действовать, как один. Это был как раз один из таких моментов.

Однако, что делать дальше, первой сообразила Маша. Мы вышли из чулана, и мальчик, сунув руку в дверной проем, был уже готов выключить свет, как она остановила его:

— Ой, я забыла в сумке солнечные очки!

Мальчик распахнул перед Машей дверь, а тут уже я открывал перед его глазами путеводитель:

— Можешь показать, где мы находимся на этом плане?

В топографии и абстрактном мышлении мальчик оказался несилен, но Маша уже выходила, водружая на нос темные очки.

— Ничего, — сказал я мальчику. — Мы возьмем такси!

— Такси? — крикнул нам пожилой поджарый индиец, когда мы из тени своего проулка вынырнули под, отвесные лучи солнца на Мейн Базар.

Тут я должен кое-что пояснить. Потому что сканирование местности, возможно, и заняло у меня тогда всего лишь пару секунд, но считанной информации была масса. Ночью мы проехали по помойке среди лепящихся друг к другу складов с опущенными железными жалюзи. Теперь от помойки остался узкий проход посреди улицы с грязными, несмотря на неумолимое солнце, лужами и пролетающими по воле ветра целлофановыми пакетами и обрывками газет, которые пара серых коров с выступающими ребрами принимали за пищу. А все остальное пространство и слева, и справа было заполнено бесконечными прилавками и лотками с кашемировыми шалями всех цветов и размеров, с шелковыми платками, с медными, каменными, деревянными фигурками индуистских божеств, с украшениями из серебра, драгоценных или выдаваемых за таковые камней, с горами обуви, стопками сари и грудами пластмассовой утвари.

— Такси! — с пробудившейся надеждой повторил мужчина.

Я покачал головой: такси называлась ржавая двухколесная повозка, в которую был впряжен мопед.

— Такси, такси! — неожиданно сказала Маша, уже поднимаясь на подножку. — Садись!

Я спорить не стал: я знал, что она взяла с сундука конверт.

— Коннот Плейс, Кофе Хаус! — скомандовала Маша рикше.

Теперь инициатива была у нее в руках, но я не возражал.

4

Коннот Плейс — это площадь на севере Нью-Дели, состоящая из центрального газона и трех концентрических улиц. Еще это — последний редут порядка перед энтропией Старого города или форпост цивилизации, если ехать, как мы, в обратном направлении.

Кофе Хаус оказался не кофейней, а рестораном, причем вполне приличным: со столиками, покрытыми настоящими скатертями, кондиционером и официантами в белых рубашках. В этот час, когда для завтрака было уже поздно, а для обеда — слишком рано, в зале было от силы человек пять. Но Маша — а она, похоже, это заведение хорошо знала — попросила провести нас на второй этаж, где посетителей не было вовсе.

В этой профессии, заходя в любое помещение, ты автоматически отмечаешь, есть ли в нем камеры видеонаблюдения, и где они расположены. Внизу, к моему удивлению, одна оказалась, но наверху я не обнаружил ничего.

— Здесь, по-моему, чисто, — сказал я. — Ты взяла конверт?

Маша кивнула.

— А как мы его положим обратно?

— В целости и сохранности!

Маша заказала нам зеленого чаю, пахлавы и еще каких-то местных сладостей, которые она знала.

— Только, — уточнила она, — принесите нам большой чайник и горелку,чтобы он не остывал.

Странная просьба? На мой взгляд, да. Но официанту так не показалось. Он лишь молча поклонился.