Сержант сэр Питер (ЛП) - Уоллес Эдгар Ричард Горацио

— Верните мне мой шоколад. Гарри так нравится английский шоколад.

Она наклонилась и собиралась вытащить коробку с шоколадом, втиснутую в карман Питера, но он остановил ее:

— Оставьте его пока у меня, иначе вы можете его потерять, миссис Кларк.

Дело шло как по маслу, но он не стал рисковать и, извинившись, направился в вагон-ресторан. В поезде было не слишком много людей, и большинство из них только что проснулись — их предупредили, что поезд всего в пятнадцати минутах от Парижа. Когда Питер вернулся в свое купе, то обнаружил, что дверь закрыта, хотя он оставлял ее открытой. Шторы как на окнах, так и на стеклянной панели двери были опущены. В купе было пусто. Питер остановился в недоумении, когда вдруг получил резкий толчок в спину и пошатнулся.

Сперва он решил, что это какой-то неловкий пассажир, но обернувшись, увидел двух человек, стоявших спиной к уже закрытой двери. Один из них держал в руке револьвер.

Питер не видел их лиц. В купе был полумрак, единственным источником света была лампочка под потолком, к тому же нижняя часть лица у мужчин была скрыта шелковыми платками.

— Я хочу забрать у вас шоколад, — сказал тот из них, что держал револьвер. — Конечно, если вы не возражаете, мистер. И не подумайте, что я шучу, а не то мы пристрелим вас, если вы доставите нам хоть какое-то неудобство — тем более что мы еще не рассчитались с вами за Лири. Давайте коробку!

Питер не сопротивлялся. Второй бандит подошел к нему и вытащил коробку из его кармана.

— Садитесь — и помните, что я только что вам сказал, — продолжил первый.

Питер понимал, что оказать сопротивление значило бы рисковать жизнью. Он инстинктивно чувствовал реальную опасность и знал наверняка, что если он потянется к заднему карману за револьвером, то добром это не кончится.

Через три минуты он был связан по рукам и ногам, а его рот был заткнут широким шерстяным шарфом. В таком виде Питера засунули под сиденье. Оттуда Питер услышал, как дверь открылась, в поле его зрения появились две стройные ножки, и вскоре он увидел насмешливую улыбку миссис Кларк.

— Я хочу, чтобы в будущем вы исключительно хорошо отзывались о женщинах, сержант Данн. Вероятно, вы догадались, что в коробке от шоколада были спрятаны бриллианты мистера Баумштейна. Думаю, вы догадались и о том, что это я была той бедной секретаршей, оказавшейся «запертой» в его конторе.

Она опустилась на колени, для большего удобства опершись изящной рукой с кольцами на пушистый ковер. Наступил час ее триумфа, и она не могла отказать себе в удовольствии насладиться им.

— Я должна была убедиться, что смогу провезти драгоценности, и подумала, что лучшим способом будет передать их сопровождающему меня полицейскому. Разве это не гениально?

Питер не мог говорить и только кивнул ей в ответ.

— Это так мило с вашей стороны! — звонко рассмеялась она. Питер почувствовал, что она почти простила ему бестактную фразу, появившуюся в газете.

Минутами позже поезд подошел к станции, до ушей Питера донеслись хриплые крики носильщиков, и он не без труда сумел подкатиться к двери и постучать в нее. Но прошла еще четверть часа, прежде чем он добрался до ближайшего полицейского участка — прежде он должен был заглянуть в вагон-ресторан, так как в тот момент он беспокоился не об Энн Кэльски.

Вечером Питер беседовал с довольно мрачным начальником полиции.

— Вы можете поискать ее в Париже, но я почти уверен, что это ни к чему не приведет. По моим сведениям, поступившим из Ле Бурже, сразу после прибытия поезда из города вылетело несколько частных самолетов. Не зная места их назначения, мы ничего не можем поделать. И весьма вероятно, что они могли уйти и на автомобиле.

Второе предположение начальника полиции было верным. Энн Кельски и ее сообщников подобрал быстрый автомобиль, который увез их к бельгийской границе. В Лилле они сели на самолет и долетели на нем до Кельна, где у Энн была квартира.

Там уставшая, но гордая женщина закрыла за своими компаньонами дверь.

— Ах, как много бы я отдала, чтобы взглянуть на физиономию этого болвана, когда он будет отчитываться перед начальством, — сказала она и прибавила: — а еще больше — чтобы послушать, что его начальник ответит ему на это.

Энн достала из сумки плоскую коробку, развязала тесемку и развернула коричневую обертку. Только тут она заметила: бриллианты она укладывала в красную коробку, эта же была белой.

Дрожащими руками она открыла коробку и развернула бумагу — внутри был шоколад и ничего больше. Впрочем, помимо шоколада в коробке лежала короткая записка, нацарапанная карандашом:

— Я не догадывался, что украденные бриллианты были у меня в руках, пока она не стала намекать, что я не настолько умен, как мне кажется, — отчитывался Питер перед своим начальством. — Осмотрев коробку с шоколадом в вагоне-ресторане я, как и ожидал, обнаружил в ней бриллианты вместо шоколада. Тогда я заменил их настоящим шоколадом — шеф-повар вагона-ресторана был очень любезен и подобрал коробку шоколада точно такого же размера. Я оставил бриллианты ему на хранение, так как ожидал, что сообщники этой дамы встретят ее на вокзале Гар-дю-Нор, и не стал рисковать. Конечно, она была бы арестована, как только мы бы прибыли в Париж и мне повстречался бы французский полицейский. Но я не мог предположить, что ее шайка едет тем же поездом.

— А вам следовало бы этого ожидать, — строго заметил суперинтендант Ли.

VI. Спрятанные сокровища

Даже в Сахаре можно отыскать воду, а в среде воров — понятие чести. Питеру Данну, правда, лично не приходилось встречаться со столь примечательными оазисами, но он был о них наслышан от коллег, сталкивавшихся с такими редкими феноменами, которые невозможно забыть.

Среди воров есть как довольно приятные люди, так и не слишком приятные. К последней категории принадлежал Руни Райал. Когда сержант Питер Данн думал о Руни, ему вспоминались змеи.

Обходительный и вкрадчивый, Руни щеголял напомаженными светлыми волосами и белыми холеными руками. Он никогда не выставлялся и играл незначительные роли в крупных делах, всегда предпочитая оставаться в стороне, легко переходя от одного дела к другому. Как-то он едва избежал осуждения за преступление, которое считается гнусным даже в преступной среде — по крайней мере, среди тех, кто сохраняет какое-то уважение к женщинам.

Питер не терпел проныр, которые никогда не смотрели собеседнику в глаза. Потому он не терпел и Руни — тот всегда слишком угодливо улыбался и был слишком бойким на язык. Однако, будучи полицейским, сержант Данн был вынужден иметь с ним дело.

Питер пресекал рабочие визиты в свой дом, и когда Руни зашел к нему домой после ужина, чтобы передать некую информацию, касающуюся ограбления ювелира на Бонд-стрит, он высказался начистоту:

— В Скотленд-Ярде мы всегда рады информаторам, но мне неприятно видеть вас у себя дома, Райал. Мне хочется, чтобы мой дом оставался свободным от любой грязи, а вы кажетесь мне грязным. Как полицейский я ценю предоставляемую вами информацию, но как человек я едва удерживаюсь от того, чтобы выставить вас вон. Понимаете?

Руни обнажил в улыбке белые зубы, как будто бы услышав похвалу в свой адрес.

— Вполне! Боюсь, вы руководствуетесь предрассудками, сэр Питер. Я всего лишь иду по своей нехитрой дорожке…

— Не называйте ее «нехитрой», — огрызнулся Питер. — Уже это выводит меня из себя.

Он записал все сведения, полученные от Руни, а тот все не уходил.

— Вы никогда не задумывались о том, каким замечательным полицейским стал бы Дэппи Лион? — наконец спросил Руни с широкой ухмылкой. — Кажется, за его поимку все еще дают десять тысяч фунтов?