Адская машина - Леденев Виктор Иванович

-- Стас, дай-ка сюда бинокль.

Стас вытащил из сумки бинокль в чехле и подал Семену. Неожиданно, зацепившись за ремень бинокля, из сумки вывалился охотничьий нож. Семен с любопытством поглядел на Стаса.

-- Да мы никак вооружились? Это зачем же, неужели хотите человека зарезать, а? Ка-а-ак интересно!

Стас быстро уложил нож в сумку и ничего не ответил. Семен тоже не стал больше подкалывать его и занялся наблюдением. Алексея он засек сразу -- тот работал в углу огорода. Больше никто из дома не показывался.

-- Так, пащенок дома, а вот кто еще -- не знаю. И где этот гад сейчас? Трудится, наверно...

В дом идти Семену не хотелось, особенно днем, не будучи уверенным в том, что хозяина нет дома. Он помнил и кулаки Павла и ружье, что висело на стене. Этот мужик может и пристрелить, чего доброго. Правда, Семен кокетничал сам с собой, он был уверен, что против пистолета Павел не попрет, поймет, на чьей стороне сила и уж второй раз он так не отделается...

-- Будем ждать до шести -- приедет мужик, будем брать всех троих, не приедет -- только этих. Загорай, ребята, вдруг больше никогда так позагорать не придется.

-- Не каркай...

-- А ты закрой хавало и заткнись, я не каркаю, а рассуждаю...

Больше никто не промолвил ни слова до самого вечера.

Павел мотался по райцентру из одной конторы в другую, от одного начальника к двум другим. Они вырастали на его пути, как новые головы у дракона. Стоило договориться с одним, как тут же возникала необходимость подкрепить договор еще двумя, а то и тремя подписями. Павел собрался в кулак, чтобы не дать волю эмоциям и не высказывать в каждом кабинете все, что он думает о его владельце. В последней конторе, где наконец-то подписали заказ, Павел обратил внимание на человека в кожаной курточке, внимательно следившего за борьбой Павла с бюрократами. Когда Павел облегченно закурил на крыльце, пряча заветные договоры в карман, человек в кожаной куртке окликнул его.

-- Здравствуйте. Вы -- Лемешонок?

-- Да, он самый, а вы, простите, кто?

-- Степанов, из газеты. Мне тут про вас столько рассказывали -- лучший в районе арендатор, фермер. Хотелось бы поговорить, вы не торопитесь?

-- Да нет, уже не тороплюсь. Не думал, что до конца рабочего дня все успею подписать, загоняли проклятые по кабинетам...

-- Идемте, посидим где-нибудь, перекусим.

-- Это бы не помешало, целый день пообедать некогда было. Садитесь в машину, поедем в ресторан, пока там пусто.

Ресторан мало чем напоминал своих городских собратьев по названию -столовая и столовая, только по вечерам здесь подавались и спиртные напитки. Тогда здесь было не протолкнуться, пили за столами, на подоконниках, в коридоре, вестибюле, на лестнице. Что нельзя было выпить здесь, уносили с собой...

Сейчас пока была тихо, только за двумя-тремя столиками виднелись посетители, явно командировочные. Степанов и Павел сели у окна и стали тоскливо поджидать официантку, одну-единственную на весь зал.

-- Я пишу на сельхозтемы, вот и решил с вами познакомиться, хотел даже к вам домой ехать, но вот так получилось...

-- А что вас интересует, я ведь фермер без году неделя и успехов пока особенных нет. Взял бычков, откормил, продал -- вот и вся работа.

-- Мне не хотелось бы писать о вашем хозяйстве, о вашей работе, меня интересует ваша политическая позиция, философская...

-- Ого, куда вас потянуло. Это не ко мне, какая у меня философия, я уже рассказал вам только что: откормил -- продал, вот и все.

-- Слышал я, что вы враг колхозов и здесь я с вами полностью солидарен.

-- Скажите, сколько лет вы пишете на эту самую сельхозтему?

-- Я, можно сказать, ветеран -- лет пятнадцать по районам мотаюсь.

-- Ну, вот, а теперь другой вопрос: давно ли вы стали таким врагом колхозов?

-- Ну, это демагогия. Некорректный вопрос, сами понимаете, какое время было.

-- А какое было? Такое же. Для вас ведь ничего не изменилось: вы как ели хлеб, мясо, картошку из магазинов, так и едите... А вы не задумались над тем, почему вы за мной охотитесь, как эа редким зверем? Потому, что я и есть пока очень редкий зверь. Мало пока нас, фермеров.

-- Колхозы мешают...

-- А чем это колхоз мне помешать может? Председатели, начальники -- эти могут, да и то не все. Колхозы разломать можно очень быстро. Согласен, они народ плохо кормят. И распускать их надо, но как? Вот когда мы, фермеры, станем по-настоящему на ноги, тогда делайте с ними, что угодно.

-- Честно скажу, не ожидал я от вас таких реакционных, прямо скажем, взглядов...

-- Лгать грешно, но еще более страшный грех -- говорить правду. Человек стал человеком только потому, что научился лгать, а значит испытал, что такое радость и забвение. С тех пор человечеству всегда хочется радости. А какая радость от той правды, которая идет с экрана телевизора? Пара таких вот правдолюбцев может погубить в сто раз больше людей, чем армия лжецов. Посмотрите внимательней вокруг и вы увидите эти жертвы...

-- Странная у вас философия, прямо какой-то Лука из пьесы Горького... Как вы можете оправдывать все, что творится у нас?

-- Ничего вы, однако, не поняли и не поймете. Страну спасут обыкновенные человеческие чувства: любовь, сострадание, дружба, долг, наконец... Хотя мы это уже проходили: я -- должен, ты -- должен... Никому я ничего не должен.

Вам тоже могу посоветовать -- зарабатывайте побольше и не будете никому ничего не должны.

-- Как просто у вас, все свели к материальному благополучию.

-- А к чему еще сводить? Что вы делаете в жизни такого, чтобы вас это отличало от остальных людей. Как вы пишете, не знаю, не читал, а возраст уже не детский, значит пишете не очень, платят вам мало. Вот вы и ищете, чтобы еще разломать, чтобы стать знаменитым в одночасье, все вас любить будут, автографы просить. Нравится вам такая правда?

-- Какая же это правда, вы же совсем меня не знаете?

-- А вот так! Это моя правда и неважно, прав я на самом деле или нет. Моя и все тут. Вам, я вижу не нравится, а мне может не понравиться ваша, так что же делать? Вот и идет война разных правд, а страдают люди и кровь льется настоящая, людская...

-- Вы, я слышал, тоже воевали, ранены... Но ведь воевали за неправое дело, вмешивались в чужие дела, как же быть с этим? И, наверно, пенсию за это получаете, льготы имеете?

-- Вот вам и еще одна правда: война была преступная, участники тоже чуть ли не преступники: воевали не там, где надо -- эначит просто плохие люди. Одни, мол, протестовали против войны, а вы отправились воевать. Тоже правда. Только вам этого не понять никогда. Для этого надо было быть там...

Павел помолчал, заканчивая ужин, отодвинул тарелку, взял стакан с компотом, посмотрел на подозрительную жидкость и отставил в сторону.

-- Нет, дорогой товарищ Степанов, пишущий на сельхозтемы, пенсию я не получаю, льгот не имею, не заслужил. А деньги я зарабатываю, чего и вам желаю.

Положив на стол деньги, Павел Алексеевич, попрощался с журналистом кивком головы и пошел к выходу.

Семену уже надоело наблюдать за домом и двором Лемешонков. Алексей все еще возился с изгородью, жена часто выбегала во двор выбивать половики, ковры, выносила мусор... Уборка у нее. Мужик трудится, жена дом стережет. А фрайерок эабор чинит. Чини, чини, не поможет твой забор против настоящих воров... Главного не видать, но скоро будет: что-то те, во дворе, часто на часы посматривать стали и на дорогу. Пора начинать, но хотелось, чтобы они были в доме, хотя... Семен привстал на коленях.

-- Шварц, тебя он сразу узнает, а вот Стасу наденем кепочку... Так, ты подойдешь со стороны дороги к фрайерку, пусть он на тебя смотрит, пусть узнает, он сразу не сообразит. А я пойду за сараем. На меня не смотри, будет разговаривать -- поговори со старым другом. Шварц на месте пока, а как только я этого дурачка уговорю, быстро в хату и чтоб баба не пикнула. Только не вырубай, пусть своими ногами идет. Я за тобой в хату, а Стас бегом за машиной. Сдавай задним ходом, чтоб сразу рвануть. Пошли.