Современный болгарский детектив. Выпуск 3 - Иосифов Трифон

Мамин птенчик выпил чашку до дна.

— А скажи, мамин птенчик, этим дядям и тетям, какая у нас машина? — совсем разнежилась мамаша.

— «Лада»! — отсекает мамин птенчик и тянется через три тарелки к четвертой.

— Умное у нас дитя, верно? Пусть будет здоров! — вмешивается кмет, опрокидывая очередную рюмку ракии. — И сестра у него умная, но этот пооборотистей будет, в меня пошел.

— И ты туда же! — сердится жена. — Она девочка хорошая, только очень уж стеснительная. И из-за того, что такая стеснительная, не может в университет поступить. Ну может ли такое быть, товарищ Бобев, скажите? Что за темы дают им эти люди, что делают с детьми-то, вот девочка так засмущалась, что у нее в животе свело, и — ох! — сделалось такое, что лучше не рассказывать!.. Да если бы она даже и написала тему, разве ее бы приняли? А то мы не знаем, как эти дела делаются! Что поделаешь — нет у нас связей в Софии… Как другие устраиваются? Да просто есть у них свои люди там, наверху…

— Золотая у меня жена, ей-богу! — прокричал кмет и снова налил себе в рюмку. — Двадцать лет мы с ней, но ни на что пожаловаться не могу. И дом, и сад, и хозяйство, и дети — все на ее руках!

— А где она работает? — спросил — ни к селу ни к городу — Бобев.

— Мм… в летнее время, когда фрукты идут, продает в одной кооперативной лавке в городе. А вообще-то, домом занимается, потому что она ведь малость болезненная, да и я люблю, чтоб в доме было все прибрано, вымыто, сготовлено. Иначе как бы я мог справиться с такой большой государственной и общественной работой!

— Ну справляешься же! И за то тебя ценят товарищи наверху! — поддержала его жена.

— А ты-то что!

— А то, что раз это так, значит, так! Сколько лет уж тебя держат кметом, значит, дело знаешь! У нас все в порядке, все путем, вот только некому помочь нам дочку в студентки определить! Знаю, что это трудно, но и мы люди не последние, сумеем отблагодарить как следует! Верно, товарищ Бобев?

— Мдааа… — задумчиво протянул экономист с таким видом, будто взял на себя заботы и проблемы всего человечества и даже тут, среди болтовни охотников и красного носа Васила, не может от этих забот отвлечься.

— Вы позволите мне, друзья, сказать два слова? — Бобев медленно встал и постучал вилкой о бокал. Журналистка тут же прервала разговор с Мариной и подчеркнуто приготовилась записывать. Через день-другой в ее заметке в числе прочих сведений наверняка появится и такой пассаж: «В мероприятии принял участие и товарищ Бобев из министерства, который подчеркнул, что…», ну и так далее. Намозолила мне глаза эта Жанна… Бобев ждет, когда стихнут разговоры, и начинает:

— Для нас, людей старшего поколения, любимая профессия всегда была истинной школой мужества! Она помогала нам преодолевать плохие стороны нашего характера, обуздать в себе индивидуализм и на его месте воссоздать прекрасное чувство долга и коллективизма. То, чего не могла дать семья, давала нам любимая профессия! К великому сожалению, мы еще не научились по-настоящему ценить этот фактор и его роль в воспитании нового человека… Мдаа… Вот я смотрю, среди нас есть и молодые товарищи. Хорошие товарищи, незаметные, тихие, скромные… Я смотрю на них и думаю: что мешает молодому поколению развиваться и совершенствоваться? Соответствующая обстановка, понимание, материальные условия, забота, доверие — все это есть, а от молодых требуется только одно: отдать все свои силы, талант для построения счастливого будущего…

— Мам, а где тут нужник? — мощным гортанным голосом спрашивает обжора. Бобев замолк на полуслове и поглядел на парня, высоко вздернув правую бровь. Меня разобрал такой смех, что я вынужден был нагнуться — будто сапоги поправляю.

— Ах, мамин птенчик! Тебе по большим делам нужно или водичку выпустить? Пойдем, мамин птенчик, пока дядя Бобев тут закончит речь, мама отведет тебя туда, куда царь пешком ходил!

И она вывела своего «птенчика» из-за стола, при этом нагнувшись и стараясь ступать тихо, совсем как в кино во время сеанса.

— Мдаа… — снова протянул Бобев после вынужденной паузы. — А как вспомнишь, в каких условиях мы жили? Голод, материальная и духовная бедность, болезненное преодоление устаревших взглядов…

— Слушай, Бобев, кончай болтать! — с пьяной развязностью крикнул «охотник и рыболов». — Сказал бы два-три слова, и хватит.

Бобев бросил на него уничтожающий взгляд, но тот уже снова обернулся к «активистке» и продолжал оглаживать ее спину. Тогда экономист широким жестом поднял рюмку, повел ею во все стороны и провозгласил:

— За наше единство, друзья! За непримиримость ко всем попыткам разрушить наши добрые отношения! — и залпом выпил ракию.

Журналистка быстро дописала, захлопнула блокнот и тоже подняла рюмку. Марина смотрит на меня так насмешливо, будто я виноват во всем, что здесь творится. А вот и Генчев, он появился незаметно, и лицо у него озабоченное. И голос какой-то странный, будто неловко ему.

— Надо послать кого-нибудь в дачную зону… Мне звонили, что на территорию одной из дач хлынули одичавшие собаки. Они просят немедленно отрядить помощь…

Все вокруг замолчали и смотрят на меня.

Я не кричу, не ругаюсь, но до смерти хотелось бы выплюнуть им, что дачи меня не интересуют, потому что мы не собачники, а охрана заповедника.

— Почему они говорили с вами, а не со мной?

Если бы со мной, я послал бы их куда следует, а сейчас не могу, неудобно — шеф, наверно, дал им обещание помочь.

— Они спросили, кто тут главный, я сказал — товарищ Генчев, — смущенно объясняет Дяко (он подходил к телефону). — Ну, если надо, пойду я…

— Я пойду! — Поднимаюсь из-за стола и иду к двери. — Они сказали хотя бы, из какой дачи звонят?

Генчев выходит из столовой вслед за мной и извиняющимся тоном доверительно шепчет:

— Звонил сын товарища… — и он тихо называет фамилию того самого номенклатурщика, с которым год назад мы так ожесточенно схватились из-за этой проклятой дачной зоны. — Надеюсь, ты понимаешь, как это важно… Они сейчас находятся на даче «Очарование». Надо реагировать немедленно, иначе тут такое поднимется!.. Я знаю твое отношение к дачной зоне, но считай это моей личной просьбой…

— Ну я ведь иду, что еще надо…

— Хорошо, хорошо… Ничего не надо, спасибо тебе, дорогой, и пожалуйста — поосторожнее там. И скорее возвращайся, мы ждем тебя!

Тут на меня буквально набрасывается эта чертова Жанна — она хочет пойти со мной! Это было бы так волнующе!.. Может быть, это действительно «было бы волнующе», но у меня нет никакого желания тащить ее с собой, а вернее, на себе и выслушивать ее фантазии. И вообще мне очень хочется хотя бы на некоторое время оказаться одному на чистом зимнем воздухе. Кроме того, моя миссия почти секретная, а эта Жанна вполне может потом в газетке тиснуть заметку с упоминанием фамилии, которую Генчев так хотел бы скрыть…

Короче — через три минуты я готов. Мы с Дяко держим путь к водохранилищу, у пристани он помогает мне отвязать лодку и запустить мотор. Снежная тьма такая густая, что я даже не вижу носа лодки.

— Включи прожектор! — слышу голос Дяко. — Батареи слабые, но иначе ты…

Я знаю, что «иначе» — если не включить прожектор, можно напороться на скалы противоположного берега, и тогда…

Надо пройти наискось около километра, мне ли удается сделать за пять минут. Поворачиваю прожектор влево-вправо и наконец нахожу маленькую бухточку, где надо пристать к берегу. Выключаю мотор, но лодка по инерции скрежещет по песку, я лечу вперед и больно ударяюсь коленом о стойку прожектора. О, черт! С каждой секундой колено болит все больше, вся куртка намокла от брызг, а теперь предстоит вымокнуть и ногам — надо пройти от лодки до берега метра три по воде. На берегу ноги тут же тонут в глубоком рыхлом снегу…

Итак, сориентируемся — где это проклятое «Очарование»? Как будто недалеко, метрах в ста от водохранилища, но берег крутой, весь покрыт ямами и грудами камней, которых не видно под снегом.

Мучительно медленно преодолеваю это не такое уж большое расстояние, и с каждым шагом злость и ненависть в душе растут и крепнут. Сидят там в тепле, в уюте, испугались, видите ли, нескольких несчастных бездомных собак, тем более есть у кого потребовать помощи. Дзинь-дзинь по телефону, и готово — Боров бежит сюда, мокнет, ломает ноги… Наконец-то выхожу на ровную дорогу, весь в снегу, тяжело дышать… Вот бы зажечь спичку да и поднести к этой поганой даче… Ага, вот она, за первым поворотом. Да, и окна в обоих этажах ярко освещены, и музыка слышна — веселятся отдыхающие! На высокой террасе видны силуэты людей, а еще выше над крышей мутно чернеют распяленные спицы телевизионной антенны, похожей на оленьи рога…