Уголовного розыска воин - Чергинец Николай Иванович

Алексей хорошо знал своего начальника, чтобы высказывать необоснованные предположения, и вместо ответа попросил разрешения еще разок поговорить с некоторыми свидетелями, может, они припомнят какие-то новые детали...

На следующий день Кошелев побывал во многих местах, говорил с покупателями, продавцами, с людьми, которые оказались случайно на месте ограбления. Все они хорошо запомнили бандитского главаря и еще раз подтвердили приметы, которые уже были известны сотрудникам уголовного розыска. Главарь носил короткое демисезонное пальто цвета маренго с маленьким бархатным черным воротником, темные широченные брюки последней моды «Оксфорд» и коричневые остроносые туфли «джимми». Мичманку, бандит так надвигал на лоб, что маленький лаковый козырек прикрывал глаза. Рассказывали, что держался главарь вежливо. Подходил к кассе, открывал маленький спортивный чемоданчик и говорил: «Прошу». Это «прошу» повторял при трех налетах и только при четвертом добавил: «Прошу деньги». Три женщины, мимо которых проходил бандит, утверждали, что от него сильно пахло одеколоном.

Беседуя со свидетелями, Кошелев никак не мог забыть карту с черными флажками. Она все время стояла у него перед глазами. Его так и подмывало снова взглянуть на эти флажки, будто в них таилась разгадка преступлений.

Выйдя как-то из очередной булочной, где он разговаривал с кассиршей, Кошелев прошел переулком и очутился на трамвайной линии, взглянул на подошедший трамвай, на котором крупно было написано «Охта», и даже хлопнул себя по лбу. Ему сразу стало ясно, чем заинтриговала его карта в громовском кабинете: на Выборгской стороне, в районе Охты, не было ни одного флажка! Кошелев, не раздумывая, вскочил в вагон, устроился у окна и предался размышлениям. «Преступники живут там, где нет этих черных флажков. Неразумно грабить у себя дома; в любой булочной могут оказаться соседи, больше того, увидят на улице, в кино, да мало ли где можно встретить человека, с которым живешь рядом. Масками эта четверка не пользуется. Видно, уверены, что их не узнают...»

Алексей не заметил, как проехал Литейный мост и оказался на Выборгской стороне. Выйдя из трамвая, он направился к Финляндскому вокзалу, зашел в сквер, хотел присесть на скамейку, но она оказалась мокрой. «Интересно, почему этот тип в мичманке обращался ко всем «прошу»? Что это — рисовка? Или его привычная манера обращения? Кто он? Блатной? Вряд ли. У тех жаргон совсем иной. Да и не будут настоящие рецидивисты ежедневно рисковать, вытряхивая медяки из булочных. Там и выручка-то всего ничего — сотня-полторы. Позавчера они сорок рублей всего и взяли... И почему этот «мичман» пропах одеколоном? Стоп...»

Он машинально провел ладонью по щекам и, войдя в помещение вокзала, направился к парикмахерской. Очередь была небольшая, три человека. Он — четвертый. Работали два мастера. Через занавеску, отделявшую салон от вестибюля, Алексей увидел, как из кресла поднялся солидный мужчина и направился к гардеробщику. Следом за ним появился мастер, быстро оглядел посетителей и, обронив «прошу», скрылся в салоне. Закончил стричься клиент и у второго парикмахера. Из-за портьеры появился сухощавый невысокий старик в белом халате и, не обращаясь ни к кому конкретно, профессионально вежливо обронил: «Прошу вас».

Кошелева бросило в жар. Он едва удержался от желания немедленно выскочить из парикмахерской и сломя голову мчаться на площадь Урицкого. Но он все-таки дождался своей очереди. Старый мастер подстриг и побрил его, предложил освежить одеколоном. Алексей отказался:

— Не нужно. Я не переношу резких запахов.,

Мастер вздохнул и доверительно сообщил, что его жена тоже не выносит запаха одеколона, особенно «Тройного».

— Прихожу домой, — поделился он, — а от одежды, знаете ли, такой аромат идет... Будто целый день только тем и занимаюсь, что плаваю в одеколоне. Так я уж стараюсь скорее того... переодеться.

...Громов внимательно выслушал Кошелева и улыбнулся.

— Силен ты, Алексей. Выйдет из тебя стоящий сыщик. Я ведь тоже решил, что на Выборгской следует покопаться. Двоих ребят наших даже туда послал. Но до парикмахерской не додумался. Ну что ж, бери с утра машину и действуй. Проверяй в том районе все парикмахерские.

«Мичман» отыскался в седьмой парикмахерской. К концу работы к нему в парикмахерскую пришли два дружка. Когда они втроем вышли на улицу, их задержали. Действительно, от главаря сильно несло «Тройным» одеколоном. Найти четвертого грабителя и оружие не составило особого труда...

Так закончилась эта наделавшая в Ленинграде столько шума история. А вскоре Алексею Алексеевичу Кошелеву поручили возглавить Мурманский уголовный розыск. Потом был снова Ленинград, были Казахстан и Латвия.

Алексей Алексеевич Кошелев возглавлял латвийскую милицию до 1951 года. Был награжден орденами и медалями. Получил звание генерала. А в 1951 году его неожиданно вызвали в Москву и приказали возглавить Московский уголовный розыск. К тому времени за его плечами были четверть века борьбы с преступностью и огромный организаторский опыт.

Все эти вехи кошелевской биографии я узнал, перелистав личное дело генерала. Однако документы документами, а после просмотра мне захотелось встретиться с самим Алексеем Алексеевичем, кое о чем его расспросить, кое-что уточнить.

Кошелев встретил меня радушно, только предупредил:

— Ты смотри, пиши правильно. Не я один преступления раскрывал. И в одиночку бандитов я не хватал. Сам знаешь, так в уголовном розыске не работают. Конечно, кроме тех случаев, — засмеялся он, — когда встретишься с преступником один на один. Тут уж приходится самому действовать. Послушай, как у меня раз получилось.

Было это в Ленинграде. Из тира украли три спортивных пистолета, пять малокалиберных винтовок, несколько учебных трехлинеек и патроны. Мне и еще одному оперативному работнику поручили во что бы то ни стало найти оружие.

Стали мы искать. Ходили сначала вдвоем, а потом решили разделиться. Ему — одна улица, мне — другая. Рассуждали так: эдакий ворох оружия далеко не унесешь, а транспорта у грабителей нет. Значит, искать надо где-то здесь, рядом с тиром. Помню, на улице Красных Зорь — теперь это проспект Кирова — осмотрел я чердаки, ничего не нашел. Спустился в один из подвалов. Там, видно, когда-то склад был, и много пустых бочек осталось. Посветил по углам фонариком. Вижу — из-за одной бочки приклад торчит. Потянул — винтовка. Бочку отодвинул, а за ней все оружие и патроны. Мне бы из подвала скорее к телефону да ребят на помощь вызвать. Или своего товарища отыскать, он где-то рядом работал. А я подумал: «Пока буду ходить, воры придут и перепрячут оружие. И потом, что ни говори, все-таки я сам, один кражу раскрыл. Зачем я буду с кем-то делиться своей удачей?» Ну и решил устроить в подвале засаду. Нашел бочку побольше, забрался в нее и жду. Недолго просидел: часа два. Слышу — идут. Несколько человек. Прошли мимо моей бочки — и в угол. Приподнялся я из бочки и вижу: стоят трое. Тоже фонариком угол высвечивают. Я как гаркну: «Руки вверх!» Они так и присели. Подняли руки, не шевельнутся, а я еще не придумал, что мне дальше делать. Но тут же сообразил. Подаю команду: «Павлов — охранять выход, Иванов — держать троицу на прицеле, Кошелев — обыскать задержанных!»

Вылез из бочки, обыскал одного, потом другого, третьего. У каждого по пистолету отобрал. Обыскиваю, а сам радуюсь. Задержанные-то — пацаны. Со взрослыми едва ли я справился бы. Велел им забирать винтовки. Навешал по нескольку штук на каждого и повел. Иду сзади и думаю: «А ну как разбегутся...» Для острастки предупреждаю, что буду стрелять. А в моем паршивеньком браунинге и всего-то одна пуля! Ничего, решил, что на одну пулю их всех троих нанижу, как Мюнхгаузен уток нанизывал на нитку с приманкой. От этой мысли, помню, даже рассмеялся на всю улицу. Нервы... Представляю, как, наверное, услышав мой смех, пацаны перетрусили. Мало того, что револьвер у него, решили, так он еще и сумасшедший...

Сдал я парней в отделение милиции, а сам на площадь Урицкого, докладывать Громову: «Так, мол, и так, кражу раскрыл, оружие нашел». Он молчит, хмурится, потом приказывает написать подробный рапорт. Я написал. Он его взял — и к начальнику уголовного розыска. Вернулся и объявляет, что начальник хотел меня арестовать на десять суток за кустарщину в розыскной работе, да он, Громов, уговорил его ограничиться разбором моего поведения на комсомольском собрании.