Очень быстро (СИ) - Гут Этта

Разбудил его Левша, тряхнув за плечо и сообщив, что на дворе утро, а «говно мамонта» готово и его можно забирать.

— В смысле утро? — протирая глаза и наверняка при этом отыгрывая пьесу «дурак обычный, великовозрастный», переспросил Миха, осматриваясь.

Понять, дурил его Левша или нет, было невозможно: в его подземной норе всегда была ночь и одинаково горел свет.

— Раннее, — успокоил с улыбкой Левша. — Еще успеешь добраться по-быстрому до дома и немного поспать. Предлагаю сейчас отогнать «Ямаху», а потом, как время будет, вернуться за «туристом» твоим. Ему все равно надо, по уму-то, маслице поменять, свечи, то-се… Ну вот хороший вариант. Решай. Оставляешь? Забираешь?

— Оставляю, — согласился Миха, тем более что сделать так, как предлагал Левша, и правда было разумно. — От Никыча что-то слышно?

— Как результат будет, ты узнаешь первым, Мих. А теперь дуй потихоньку до дома и ложись досыпать. Фигово выглядишь, если честно.

— Устал, как собака. А ложусь, так заснуть не могу. Все думаю о…

— Любовь зла, — Левша улыбался. — Но я тебе так скажу: я был бы не прочь так сладко помучиться.

— Почаще вылезай из своей норы на свет божий. Или Дюймовочку ждешь, как любой уважающий себя состоятельный крот? — поинтересовался Миха, хлопнул старого приятеля по плечу и отправился «седлать» «говно мамонта».

Мотоцикл был непривычным: слишком мелким и легким, слишком порывистым. Отвык… Или просто дело в том, что внутри сразу мелкая противная дрожь нарастать начинает, напоминая, чем для Михи закончилась последняя в его жизни гонка, как раз на этой самой «Ямахе» и проведенная? Мотик-то после Левша починил, а вот Михе себя до конца так восстановить и не удалось.

Трепетная, блин, интеллигентская натура. А если короче и проще, то просто трус! Права Васька! И в смысле мотоциклов и гонок трусло, и, что еще мерзее, в личном.

Неожиданно и почему-то только сейчас, спустя столько лет, подумалось, что та гонка, тот рожденный ею страх, панические атаки, из которых пришлось выбираться слишком мучительно и долго, наложили отпечаток вообще на всю Михину жизнь, странным образом не затронув лишь профессиональную сферу. Вот в операционной Миха был царь, бог и воинский начальник, а вне ее… соплежуй, прости господи! И правда не пара такой девушке, как Ильза…

— Шоб я так жил, как ви прибедняетесь! — с интонациями старика Бляхера сказал себе Миха и, стиснув зубы, крутанул послушную ручку газа.

В кресле у Левши Миха выспался неожиданно хорошо, а потому, решившись испытать то ли мотоцикл, то ли себя, стартанул из пока еще полупустого, сонного города в сторону области.

И это оказалось так невероятно: всем телом, всей вестибуляркой и, главное, чем-то очень важным, острым, ярким, все еще остававшемся где-то внутри (азарт позабытый, что ли?), вспомнить, какое это удовольствие: закладывать заточенный под это агрегат в крутые виражи и ускоряться с места! Нет, если честно, Миха по-прежнему берегся, не использовав возможности своего «спорта» и на треть, но было так приятно сознавать, что, несмотря ни на что, еще могетЬ, умеет и даже — вот! — практикует.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍И все получается почти что так, что и перед Ильзой не стыдно будет… Если ей вообще хоть что-то в исполнении некоего Михи Быстро будет интересно…

Глава 35

В итоге, когда Миха закончил свои, прости господи, упражнения, ни о каком варианте «доспать» уже и речь не шла. Заскочил домой, только чтобы в душ сходить и мокрые от пота и нервов трусы-носки-футболку сменить, а после на работу любимую, чтоб ей… В смысле: чтоб её все-таки поменьше было — всем же лучше будет, если число тех, кому требуется Михина помощь, сократится в разы!

До родной больнички долетел мигом, ловко просачиваясь между рядами и вновь радуясь тому, что прежние навыки не совсем забылись; со все той же внутренней легкостью чуть ли не бегом поднялся к себе в отделение по лестнице, потому что лифт где-то застрял и спускаться вниз не торопился; и как-то даже не удивился, когда встреченный в коридоре коллега с некоторым удивлением поинтересовался:

— Ты, Мих, чего это, не пойму? Постригся, что ли? Или побрился? Аж помолодел, хотя вроде не с чего.

— Выспался, — почти что не соврал в ответ Миха и потопал переодеваться в привычную медицинскую робу и удобные кроксы.

За ночь среди прооперированных вчера никто не умер. Более того, все держались молодцом, и перспективы намечались (тут Миха, как и всегда, был даже в мыслях осторожен), скорее, «утешительными», чем наоборот.

Неужели и это только потому, что он сегодня не на «пенсионерском», бесконечно комфортном, но лишенном молодой удали «туристе», а на отвязном, несмотря на его возраст, «спорте»?.. Или просто черную полосу сменила белая?

Ведомый отчаянной надеждой, Миха даже снова позвонил Ильзе… Но только лишь для того, чтобы убедиться: ему по-прежнему не рады. Телефон был в сети, но Михин звонок после первого же гудка просто взяли и сбросили. И наверно, это могло бы стать точкой. Наверно, разом будто бы сдувшийся проколотым воздушным шариком Миха постановил бы, что хватит: не мальчик уж, чтобы за кем-то вот так бегать и, главное, навязывать себя тому, кто в тебе столь явно не заинтересован. Да. Наверно.

Но было слишком много «но», а главное, Ильза не казалась человеком, который стал бы уходить от прямого разговора, еще и используя при этом такие вот детские выкрутасы.

И вообще, а что если тот факт, что Миха ковырялся в ее личном, читал сообщения в ее телефоне, не имеет к происходящему никакого отношения? Что если проблемы у этой чертовой девчонки куда серьезнее и больше? Что если она постоянно «вне зоны доступа» не по собственной воле?

А по чьей?.. Предположение, что во всем виноват «мальчик Антоша», который похитил Ильзу и теперь держит где-нибудь в темном сыром подвале, казалось такой голливудщиной, что Миха отмахнулся от него. Хотя…

Ладно. Ничего. Пятница и назначенная на этот день гонка, на которую велено явиться Ильзе и на которую, кстати сказать, Миху «приглашал» сынок Княжича, — вот она, уже в разгаре. Всего-то и осталось пережить несколько часов до конца рабочего дня, доехать до места, отыскать в толпе Ильзу и спросить… Просто спросить!

И, конечно, рассказать. В любом случае, каким бы ни был ответ Ильзы на Михины вопросы и признания…

Позвонила мать, и Миха уже приготовился к долгому разговору о том, как он неправильно живет — неженатый и до сих пор не подаривший миру пачку новых дитачек. Но его обычно многословная и, если честно, слишком настойчивая в продвижении своего единственно верного мнения родительница на этот раз была краткой:

— Миш, сынок, у тебя все нормально?

— Да, мам. А что?

— Сон плохой приснился. Уж и не помню его, а на душе как-то тревожно. Береги себя.

Сказала и отбила звонок. И это было так непривычно, что, когда секунду спустя телефон зазвонил вновь, Миха не усомнился, что это снова она, а потому и ответил не глядя:

— Мам, только не начинай…

— М-м-м… Нет. Это… Миш, это… В общем, это я.

— Ильза…

Миха сказал и замолчал, вдруг абсолютно растерявшись. Вроде и столько думал о разговоре с ней, а оказалось, что на самом деле не готов.

— Все еще любишь меня? — Голос Ильзы дрожал напряжением.

— Это не насморк. Быстро не проходит, — не удержав плеснувшее на огонек разума раздражение, буркнул Миха.

— Тогда приезжай сегодня вечером на Фабрику, — Ильза назвала уже знакомое Михе время — то самое, про которые он узнал из послания в ее телефоне. — Приедешь?

— Не собирался, но, если ты приглашаешь… — непонятно зачем схитрил Миха и затаил дыхание: будет в ответ что-то в духе «но ты ведь и так знаешь», появятся упреки за рытье в чужом личном?

Но Ильза ничего такого не сказала. Она вообще была странной. Какой-то скованной, нервной. Будто не на свидание приглашала, а…