Психотерапевт - Пэрис Бернадетт Энн

— Ева Джекмен. У нее, кажется, есть муж?

— Да, его зовут Уилл.

— У меня тут записано, что они вселились сюда за пять месяцев до убийства Нины.

— Да, так и есть.

Он поднимает глаза:

— Должна быть еще одна подруга — та, с которой Нина была знакома дольше, чем с этими двумя.

— Наверное, это Мэри. Ну, знаете, та, что замужем за Тимом, только он называет ее Мария, потому что она ходила в католическую школу, — поясняю я сухим тоном.

Он едва заметно улыбается:

— Ах да. Та Мэри. Мэри Конуэй и ее муж Тим.

— Да.

Он наконец перестает писать в телефоне и прячет его в карман.

— Спасибо, — говорит он, вставая. — И еще раз подчеркну: пожалуйста, не делайте ничего, что вызывает у вас дискомфорт. Мне совсем не хочется давить на вас, поэтому сам я больше не буду вам звонить. Если что-нибудь узнаете и почувствуете, что можете мне об этом рассказать, мой номер у вас есть.

Я не говорю ему о том, что не собираюсь надолго здесь задерживаться.

— Передайте, пожалуйста, привет Хелен, — говорю я.

— Передам, спасибо.

Я закрываю за ним дверь и прислоняюсь к ней: мысль о том, что мы больше не увидимся, оказывается, огорчает меня больше, чем можно было предположить. Рядом с ним мне как будто спокойнее. В нем есть какая-то твердость — видно, что это человек, на которого можно положиться в трудную минуту, и, кстати, возможно, его отношения с сестрой Оливера — нечто большее, чем просто дружба. Я перебираю в памяти все, что сказала ему, — проверяю, не было ли там чего-то такого, за что потом я буду себя корить. Я не упомянула того, что вчера рассказала мне Ева, — о ссоре между Ниной и Тамсин. Не знаю, зачем вообще она мне стала об этом говорить: предупреждение Лорны крепко засело у меня в голове, и я предпочитаю быть настороже. Знать бы только наверняка — действительно ли она мне что-то шепнула? Впрочем, какая разница, напоминаю я себе: я все равно уезжаю. И все же остается несколько неразрешенных личных вопросов, с которыми я хочу разобраться до отъезда.

Я звоню Лео. Он отвечает сразу же:

— Элис, спасибо, что позвонила.

В его голосе звучит такое неприкрытое облегчение, что я вспоминаю: мы ведь договаривались, что я дам ему знать, может ли он приехать завтра. То-то он обрадуется, когда я скажу ему, что да, может, — но, возможно, обрадуется чуть меньше, когда я скажу, что меня здесь не будет.

— Почему ты так всполошился, когда я упомянула, что у Нины был любовник? — спрашиваю я.

Я так и слышу, как его мозг перенастраивается с предполагаемой темы моего звонка на реальную.

— Потому что ты намекала на то, что он, возможно, виновен в убийстве Нины.

— И что?

— Да просто, когда в субботу я играл в теннис с Полом, он сказал мне, что к Нине приходили многие мужчины из «Круга».

Нахмурившись, спрашиваю:

— Ты имеешь в виду, приходили к ней как к психотерапевту? Насколько я понимаю, психотерапевты не могут консультировать соседей или друзей.

— Нет, не как к психотерапевту. Она помогала им по разным другим поводам. С Уиллом они учили его роли, с Коннором обсуждали виски — ну и все такое.

— Это ведь не значит, что один из них был ее любовником.

— Я этого и не говорил.

— И с чего вы вдруг вообще заговорили об этом с Полом?

— Ну, просто я спросил у него, какими были Нина и Оливер. Он сказал, оба были очень хорошими, всегда готовы были выручить. Оливер помогал пожилым соседям в саду и если что-то нужно сделать по дому. — Он делает паузу. — Я просто хочу сказать, что тут многие были с Ниной близки, и мужчины, и женщины. Так что, по-моему, тебе не следует ходить и каждому встречному сообщать, что у нее был любовник, а потом еще и говорить, что, пожалуй, именно он ее и убил, — как ты сказала мне.

— Но если ее убил кто-то другой, а не Оливер, тебе не кажется, что его надо судить по закону?

— Ну, да, конечно.

— Даже если окажется, что это один из жителей «Круга»?

В ответ — тишина. Я так и вижу две глубокие морщины у него на переносице — они всегда появляются там, когда он хмурится.

— Я чего-то не знаю? — спрашивает он.

— Пожалуй, только одного: не все считают Оливера виновным.

— В смысле?

Я расхаживаю по комнате и ломаю голову: рассказать ему про Томаса или нет? И о том, что он детектив, а вовсе не журналист, и что вот он-то и думает, что Оливер — невиновен. Но если я скажу, что Томас — друг сестры Оливера, Лео заметит, что он необъективен, ведь у него есть личный интерес. К тому же, если он спросит, как я познакомилась с Томасом, придется рассказать, что это тот самый человек, который без приглашения проник к нам на вечеринку, и тогда уровень доверия к нему опустится ниже нуля — неважно, детектив он или кто. К тому же, напоминаю я себе, меня это вообще больше не касается.

— Просто у меня никак не укладывается в голове: Оливер — образец добродетели и вдруг — убийца, — говорю я, задержавшись у окна.

Мэри и Тим идут со своими мальчиками в сквер и по дороге останавливаются поболтать с Джеффом у ворот. Несколько секунд я смотрю на них. Помогала ли Нина каким-нибудь образом и Тиму с Джеффом тоже — как помогала Уиллу и Коннору?

— Пожалуй. Но я не понимаю, зачем тебе во все это вмешиваться, — перебивает Лео мой ход мыслей. — Если, конечно, дело не в твоей сестре. Потому что, если причина в ней, тебе надо просто это отпустить. Ты только вредишь себе, Элис.

Я отключаю телефон прежде, чем он успеет сказать что-нибудь еще и напомнить мне, что говорила психотерапевт: не следует перекладывать непрожитую жизнь Нины на других женщин с таким же именем.

Глава 24

Останься!

Мягкий свистящий шепот убаюкивает, и я просыпаюсь. Слово еще звучит гулким эхом, но это не пугает меня, а напротив, наполняет легкостью.

— Нина, — еле слышно произношу я.

Ощущение ее присутствия, сильное и тихое, — бальзам на мой истерзанный разум.

«Я тебя не брошу, — беззвучно обещаю я ей. — Я доберусь до истины. Если тебя убил не Оливер, я узнаю, кто это сделал».

Наверное, теперь она уйдет. Но она остается, и я безмятежно проваливаюсь обратно в сон.

Просыпаюсь поздно и лежу, нежась в облаке покоя, окутавшем тело. Ища объяснение этому неожиданному ощущению, вспоминаю, как ночью почувствовала присутствие Нины. Я легко могу поверить, что ее дух был здесь, что она — как и моя сестра когда-то — застряла между этой жизнью и следующей в ожидании, когда справедливость восторжествует.

Отбрасываю одеяло, воодушевленная новой целью. Я не уеду. Я дала обещание и исполню его.

Тренькает телефон — это сообщение от Лео: «Ты не сказала, приезжать мне сегодня или нет».

Сердце ухает вниз. Я делаю глубокий вдох и наконец отвечаю: «Извини, мне нужно еще немного времени».

Волнуясь, жду, что он напишет, терзаясь чувством вины от того, что не хочу его видеть. Наконец ответ приходит: «Ладно, понимаю. Если понадоблюсь, пиши. Целую».

На глаза наворачиваются слезы. Мы с Лео были т­акой хорошей парой.

Ловлю себя на том, что думаю о Томасе. Я уже прикинула, что ему, наверное, сорок четыре года, но все еще гадаю, что за отношения у него с Хелен. Я замечала нежность в его глазах каждый раз, когда он упоминал ее имя, но не представляю, каково это — и неважно, просто дружат они или между ними нечто большее, — каково это — знать, что ей осталось совсем недолго. Лео считает, что я приняла убийство Нины Максвелл так близко к сердцу только из-за того, что ее звали так же, как мою сестру, но он ошибается. Если бы моего мужа или брата несправедливо обвинили в убийстве, я бы очень хотела, чтобы все узнали правду. И хотя в «Круге» я совсем недавно, я убеждена, что правду тут скрывают.

Я звоню Томасу.

— Я кое-что слышала, — говорю я.

— Правда?

И я выкладываю ему то, что узнала от Лео, — как Нина помогала соседям из «Круга», включая мужей ее близких подруг.