Сдвиг по фазе - Пирсон Кит А.

Совсем рядом к Сент-Олдейтс примыкает узкий мощеный переулок. Не успеваю я и глазом моргнуть, как Клемент хватает Дилана за плечо и вталкивает гуда, а потом швыряет свою жертву на землю.

— Клемент, вы что творите? — шиплю я.

— Да вот, болтаю с одним языкастым щенком.

Он нависает над ошарашенным студентом и велит ему подняться. Дилан Райли безропотно подчиняется, его презрительной ухмылки как не бывало.

— Последний шанс, говнюк. Будешь отвечать?

Для пущей убедительности великан наступает на студента, и тот пятится назад, пока не наталкивается на стену. Деваться ему некуда, и он неохотно кивает. Теперь действо скорее смахивает на допрос с пристрастием, зато Дилан становится более покладистым.

— Когда вы в последний раз разговаривали с Камероном Гейлом? — спрашиваю я.

— Не помню. Уже давно.

— А точнее?

— Он приходил на вечеринку по случаю дня рождения моего отца в ноябре.

— И с тех пор больше не общались?

— Только эсэмэсками. Мы поссорились.

— Почему?

— Его тупая подружка пожаловалась, будто я к ней приставал. Ага, размечталась.

Меня так и подмывает поинтересоваться, обоснованным ли было обвинение, однако к делу это не относится. Впрочем, даже после столь короткого знакомства с Райли мне представляется, что с него станется.

— Как зовут его подругу?

— А вам что за дело? — В его тоне вновь различается заносчивость.

— Отвечай! — вмешивается Клемент.

— Не знаю, кто вы двое такие, но Дилана Райли так просто не запугать. — Затем парень дерзко смотрит на великана. — Полицейский участок отсюда всего лишь в ста метрах. Только тронь меня опять, и я так заору, что они через две секунды прибегут.

Вернув себе уверенность, он одергивает пиджак и бочком смещается вправо, в прямом и переносном смысле прощупывая почву на предмет достойного удаления со сцены.

Клемент вздыхает, всем своим видом признавая поражение. Райли решает, что угроза миновала и делает следующий шаг.

С выводами, однако, он поспешил. Едва лишь его нога касается земли, великан вскидывает руку и стискивает ее на горле самонадеянного юноши, пригвождая его к стене. Разумеется, о криках помощи не может быть и речи.

— Ты начинаешь меня бесить, — рычит Клемент. — В общем, если хочешь и дальше играть на своем сраном инструменте, отвечай на вопрос.

— Клемент, — вмешиваюсь я, — навряд ли он что нам ответит, пока вы его душите.

Великан поворачивается к жертве.

— Будешь вести себя паинькой, мудила?

Райли ухитряется кивнуть, и хватка ослабляется.

— Кимберли, — выдавливает он. — Кимберли Боухерст.

— Телефон?

Потирая горло, парень отрицательно мотает головой.

— Как нам ее найти?

— Она живет в… Вандсворте. Работает в муниципалитете, что-то связанное с финансами.

Клемент поворачивается ко мне.

— Обратно в Лондон?

— Похоже на то.

Я уже думаю, что разговор с Диланом Райли закончен, но у Клемента другое мнение.

— Детей заводить собираешься? — спрашивает он у студента.

— Что? Я…

— Расскажешь кому о нашей милой беседе, и я вернусь, отрежу тебе яйца и запихаю их тебе в глотку. Усек?

— Усек, — шепчет паренек.

— Вот и прекрасно.

Клемент разворачивается и, посвистывая, двигает прочь.

Я быстро отказываюсь от первоначального намерения извиниться перед Райли, поскольку спесивый юнец сочувствия у меня совершенно не вызывает. Вместо этого я молча нагоняю великана.

— Только без нотаций, — бурчит он, не успеваю я и рта раскрыть.

— Что-что?

— Мы добились, чего хотели. Иногда приходится играть грубо.

— Знаю. И, между прочим, я вовсе не собирался читать вам нотации. Этот наглый придурок сам напросился.

Клемент закуривает сигарету и поворачивается ко мне.

— Хорошо, что ты так считаешь, док. Потому что у меня такое чувство, что пока наш парень отыщется, мне еще не раз придется запачкать руки.

— Почему вы так думаете?

Он невозмутимо смотрит на меня:

— Голос в голове подсказывает.

20

Словарь определяет «нормальный» следующим образом: «типичный, обычный или ординарный; отвечающий ожиданиям».

Применять данную характеристику к людям, однако, мне представляется неправильным. Ведь человеческая личность не бывает типичной или ординарной, и я уже давным-давно усвоил, что ожидания редко оправдываются.

За последние несколько дней я только укрепился в этом мнении. Человека на пассажирском сиденье рядом со мной, у которого и фамилии-то нет, назвать нормальным нельзя даже с грубой натяжкой. Чего я не могу решить, так это подходит ли к нему определение «ненормального»: «отличающийся от обычного или ожидаемого, особенно настораживающим, опасным или недопустимым образом».

Клемент, несомненно, отличается от обычного, и уж точно нельзя отрицать, что поведение его настораживающее и порой недопустимое. Остается определиться, опасно ли оно, и если да, для кого?

Виды за окнами фургона снова сменяются на палитру грязно-зеленого и серого. Летом от сельских пейзажей Оксфордшира глаз не оторвать, сейчас же это одно сплошное полотно уныния. Мрачноватая музыка «Пинк Флойд» лишь усиливает тоскливость картины, и я убавляю громкость.

— Не хотите продолжить наш разговор?

— Какой еще разговор?

— О вашем друге.

— А, давай.

— Но вы вовсе не обязаны.

— Знаю, но я и так избегал его чертовски долго. А такое само по себе не разрулится.

— Что верно, то верно. Тогда обсудим жизнь вашего друга до… до его смерти?

— Ну, тут и обсуждать практически нечего, док. Он был вполне себе обычным парнем.

— А проблемы с психикой были? Например, приступы депрессии или тревоги?

— В то время о таком и не слыхали. Если кто и хандрил, то не доставал этим других и уж точно не бежал в больничку.

— Проблемы с психикой существовали всегда, просто раньше не признавали их серьезность.

— А ты не думал, что людям лучше и не знать про них?

— Что вы имеете в виду?

— Жил в моем районе один чувак, ходил в наш бар. Мы его называли Весельчак Гарри, потому что смурнее его еще поискать надо было. Из тех зануд, что выиграют в тотализаторе, а потом ноют, что еще и в банк за бабками нужно тащиться. Скажи ему тогда доктор, что он страдает от депрессии, так он почти наверняка покончил бы с собой.

— Это почему же?

— Да потому что Гарри принимал себя таким, как есть. Иногда даже сам над собой подтрунивал. А скажи ему, что у него что-то там в мозгах перемкнуло, так он и перестал бы понимать, кто же он на самом деле.

— Зато он смог бы попытаться как-то избавиться от депрессии.

— Док, поверь мне, не каждый желает, чтоб на него навешивали какой-нибудь ярлык. Неведение — благо, так вроде говорят, а?

— По этому вопросу мы с вами расходимся. Вы все еще видитесь с ним?

— Не, помер он.

— О, простите. Когда он умер?

— Либо шесть лет назад, либо сорок восемь… В зависимости от того, чокнутый я или нет.

— Вы хотите сказать, тот ваш друг.

— Во-во, тот мой друг.

— Но давайте дальше. Мы несколько отклонились от темы.

— Что еще ты хочешь знать?

— Ваш друг был верующим?

— В смысле?

— Он придерживался какой-то веры? Может, посещал церковь?

— А тебе это зачем?

— Пытаюсь посмотреть на это с точки зрения воскрешения. И здесь не помешало бы знать, был ли ваш друг христианином.

— А кто сказал, что его воскресили?

— Вы же сами говорили, что он умер, а через несколько десятилетий чудесным образом снова ожил. Что же это еще, как не воскрешение?

Клемент таращится себе под ноги и задумчиво поглаживает усы.

— Хм, я об этом даже не задумывался, — тихо произносит он.

Как-то я читал исследование, по результатам которого примерно треть больных шизофренией в выборке оказались активными членами религиозных общин. Действительно, имеется множество примеров — в особенности в Америке — проповедников и главарей сект, страдавших от той или иной формы шизофренического бредового расстройства, диагностированного лишь после их попытки организовать массовое самоубийство.