Сибирский вояж - Джад Александр

— Тогда быстро к столу! — ставя сковороду на подставку возле Даши, посоветовал я. — Такую яичницу нужно есть только горячей, с пылу-жару…

Мы уже пили чай, когда Дарья, подняв на меня задумчивый взгляд, сказала:

— Арсений, а я ведь приехала к тебе, можно сказать, по Делу…

ГЛАВА 4

Без тебя

Счастье — это высокая гора,

с которой больно падать.

Но и не отвращай.

Если хочет, пусть забирается.

Ю. Голованов

Мы уже пили чай, когда Дарья, подняв на меня задумчивый взгляд, сказала:

— Арсений, а я ведь приехала к тебе, можно сказать, по делу…

— Можно сказать? Что ж, обнадёживает.

— Чего уже тут обнадёживать? — улыбнулась Даша. -

У нас и без надежды лучше, чем у иных с надеждой…

— Чего-то ты тут накрутила. Сама-то поняла, что хотела сказать?

— Ой, совсем меня запутал. Давай к делу.

— Уже интересно. У вас, дама, ко мне дело?

— Да. И дело это, между прочим, не столько мне, сколько вам, мой господин, будет интересно.

Дарья вышла в комнату и принесла несколько машинописных листков.

— Вот, — она протянула мне бумаги.

— «Без тебя», — прочитал я заголовок. — Ты написала рассказ?

Видно, правильно говорят, мол, всё передаётся половым путём… В смысле, по полу. Пообщалась с писателем, сама стала писать. Бывает…

— Нет, это всего лишь информация, — уже вполне серьёзно сказала Даша. — Подумала, ситуация эта может тебя заинтересовать,

— Очень даже может быть… — согласился я. — Тогда читай вслух.

Даша, не споря, что совсем не свойственно женщине, взяла листки и начала читать:

— Тома не блистала красотой…

Тома не блистала красотой. Да что там не блистала… Прямые. как солома, и такого же цвета короткие волосы не знали парикмахерских изысков. Желая что-либо рассмотреть, она близоруко щурила глаза-пуговки разного цвета: один бледнокарий. другой — безлико-серый. Жёлтые неровные зубы прятались за тонкими бесцветными губами.

С остальным было немного лучше. Небольшая упругая грудь, не знавшая бюстгальтера, твёрдыми бугорками выделялась под так любимыми ею свободными майками или свитерами — по сезону. Хрупкая талия, аккуратная попка и ножки… Нормальные, не кривые и не коротюсенькие, вполне могли привлечь и даже увлечь. Жаль, носила она в основном только брюки, так что оценить все эта достоинства можно было, лишь применив нехилую фантазию (в баню-то с ней никто из мужиков не ходил).

Женщинам же не было дела до достоинств возможной соперницы. Скорее, наоборот, они могли оценить в полной мере лишь недостатки, что всегда и старались подчеркнуть.

Но женщина, какой бы она ни была, всегда останется женщиной со всеми присущими ей недостатками и достоинствами. И, независимо ни от чего, каждой хочется любви, нежности, понимания…

Тамара любила заниматься домашним хозяйством. Нравилось ей готовить. Ещё мать учила:

— Ты суп свари — и уже сыта будешь. А на второе можно и по сусекам наскрести…

Даже только для себя кашеварила всегда с неизменным удовольствием. Вот и сейчас, как всегда, со старанием копошилась в кухне.

Однако привычные хлопоты не отвлекали Тамару от назойливых мыслей. Точнее, от их бестолковости. Вернее, она не хотела даже думать в ту сторону. Хлипкое бабье счастье почти совсем не затронуло её. Обошло стороной. Проскользнуло мимо. А она и не заморачивалась по этому поводу.

«Подумаешь, раз в штанах что-то есть, так уже и король? Фигушки! — размышляла она, шинкуя капусту к борщу. — Мы и сами не лыком шиты».

Думать-то она так думала… Только навязчивые мысли сами по себе шептали совсем об ином. В смысле, не о ком-то конкретном, а вообще.

Дабы отвлечься, включила приёмник. Из динамиков мягко полился сладкий голос Стаса Михайлова:

«Без тебя, без тебя, — пел женский угодник, — всё ненужным сразу стало без тебя…»

— Всё ненужным сразу стало… — повторила она за Стасом. — Без тебя…

Засыпав капусту в бульон, присела к столу и подпёрла голову рукой. Так жалко себя стало. Жизнь уходит. Ни мужа, ни любовника. А уж так бы любила!

От этих мыслей сделалось горячо где-то там, глубоко внутри. И сердечко откликнулось: сжалось до колик, на секунду замерло и тут же заколотилось, заклокотало, забурлило, разгоняя кровь по жилам.

«Ты прости меня, родная, что творю, я сам не знаю, просто очень плохо без тебя…» — выводил певец.

«Обед почти готов, — вдыхая ароматы, терзала себя Тамара. — Накормила бы, напоила, спать уложила…»

Прислушалась. Что-то было не так. Вокруг реально бурлило…

— Борщ! — вскинулась Тома.

Оставленный на полном газу борщ кипел вовсю, выплёскивая капельки влаги через края кастрюли. Уменьшила газ, вновь вернулась к столу.

— «Когда солнце догорает, грусть-тоска меня съедает. Не могу заснуть я без тебя…» — незаметно для себя стала подпевать, словно это не песня была, а её собственные мысли вырвались наружу и метались по комнате в поисках приюта.

«Наверняка где-то есть тот, кто так же одинок, — подумалось ей. — И кому-то так же хочется, чтобы кто-то был рядом. Где-то… А тут хоть волком вой да криком кричи…»

В это время Стас будто специально пытался дожать, выворачивая душу наизнанку:

— «Всё ненужным сразу стало без тебя. От заката до рассвета без тебя. Как нужна ты мне любимая моя…»

Грустные думы не оставляли надежды. Но и отступать от своих принципов Тамара явно не собиралась…

— Нет, какие же все мужчины — м….и, — она не заметила, что, распаляясь, проговаривает мысли вслух.

Внутренний голос попытался что-то возразить. Попытался, но промолчал. Лишь прислушался…

— Многие женщины живут без мужчин. И что? И ничего!

«Живут, конечно, — осторожно встрял внутренний голос. — Только той искорки, которая заставляет жить счастливо, в них нет».

— Как же нет? Живут ведь и не тужат! — Тома была непреклонна.

«Нетрудно найти оправдания своим мыслям и поступкам, — хмыкнул голос. — Труднее с этим согласиться: не всегда это может оказаться истиной…»

— Мужики такие вонючие. Всегда от них сигаретами и водкой несет… — стояла на своём Тома.

«С чего ты это взяла?» — усмехнулся голос.

— Это так. Просто знаю и всё! — ни на минуту не усомнившись, сказала она. — Ещё они одежду разбрасывают, носки грязные…

«Начиталась, видно, бульварных романов, вот и костеришь ничего не подозревающих мужиков на чём свет стоит», — видимо, голос был мужчиной, что-то уж очень он им симпатизировал.

— Готовь им, стирай, убирай… Нашли домработницу бесплатную! — не унималась Тамара. — Фиг вам в шляпу!»

«Мыслишь какими-то штампами… — видя бесполезность продолжения дискуссии, сдался голос. — Ну как знаешь…»

Приведя себя таким образом в адекватное состояние, Тамара тяжело вздохнула. Встала. Подошла к плите. Взяла ложку, зачерпнула из кастрюли, попробовала. Соль в норме.

Извлекла из сушилки тарелку. Налила борща до краёв. Из холодильника взяла сметану и хлеб, который всегда хранила в холоде, чтобы дольше не плесневел — одной много ли надо? Отрезала тонкий ломтик. Присела.

Посыпала блюдо острым перчиком. Освободила от кожицы дольку чесночка — лучшая профилактика от простуды. Не жалея разбавила борщ сметаной — и для вкуса хорошо, и молочные продукты запах чеснока убивают насмерть. Поднесла хлеб к носу. Вдохнула. Хлеб источал нежный, кисло-сладкий аромат.

Подхватила ложку и, по-прежнему безуспешно пытаясь отогнать докучливые мысли, принялась без аппетита поглощать густой, наваристый борщ, не забывая откусывать маленькие кусочки остро-жгучего чеснока.

Ложку за ложкой отправляла в рот, не чувствуя вкуса.

Ела, скорее по привычке, а не потому, что так было надо…

Обжигалась. Вытянув губы трубочкой дула на ложку. Осторожно цедила, но не останавливалась.