Несущий смерть - Ла Плант Линда

— Пойдемте в кухню, и я приготовлю чай.

Она пошла первой и, толкнув полуоткрытую дверь, жестом пригласила их войти.

В большой старомодной кухне стояли два дивана с протершейся обивкой, накрытые тканью. На полу из плит песчаника небрежно разбросаны траченные молью килимы — тканые двусторонние персидские ковры ручной работы. Вокруг соснового кухонного стола, загроможденного книгами и газетами, — застекленные посудные шкафы, выкрашенные в небесно-голубой и зеленый цвета, с набором разрозненной посуды. На решетке большого открытого камина, выложенного кирпичом, вчерашние обгоревшие поленья. В большой уютной комнате для всей семьи было тепло от электрической плиты «Ага» ярко-красного цвета. Над печью сушились пучки трав, и по всей комнате стояли вазы с полевыми цветами и фруктами. Гонор заварила чай и поставила решетку с домашними лепешками в печь, чтобы подать их теплыми. Анне пришлось сидеть на диване очень прямо: если откинуться на спинку, ноги не доставали до пола. Гордон устроился около стола на сосновом стуле.

— Дамиен сказал, что вы хотели поговорить со мной о Джулии.

— Верно. Если позволите, я хотела бы задать вам несколько вопросов. Вы, вероятно, знаете — почему?

— Из-за ее мужа?

— Да. Его убили.

— Боже мой, она ничего не сказала! Когда это случилось?

— Шесть дней назад.

— Подумать только, какой кошмар! Я, правда, не была с ним знакома — даже не встречались ни разу, — но все равно… Она, должно быть, в ужасном состоянии.

— Значит, она вам не звонила?

— Нет. Не стану скрывать — отношения у нас не из лучших. И не потому, что мы друг друга не любим, — любим, разумеется, — но у нас совершенно разные взгляды на жизнь. — Она негромко ласково рассмеялась. — Грубо прозвучало, да? Прошу прощения, но ведь вы наверняка встречались с моей сестрой и заметили, что ее жизнь совсем не похожа на мою.

Отвечая на вопрос, Гонор вынула из духовки решетку и по ходу дела объяснила, что лепешки уже согрелись: она утром пекла хлеб и плита не успела остыть. Намазала лепешки маслом и уложила их на большом овальном блюде. Она двигалась по кухне легко и изящно, словно балерина: достала джем, молоко, сахар, убрала со стола газеты и поставила чашки с блюдцами.

Жестом указав на газеты, Гонор обратилась к Анне:

— Добро моего мужа! Лежат от воскресенья до воскресенья: он читает их всю неделю. Зато потом ими удобно разжигать камин.

— Спасибо большое за гостеприимство, — ответила Анна.

— Вы же столько ехали. Надеюсь, не впустую. Представления не имею, чем смогу вам помочь, — мы с Джулией не виделись несколько месяцев.

— Вы не были у нее на свадьбе?

— Нет. Она меня не пригласила.

— И не встречались с ее мужем?

— Нет. Я же сказала, мы не особенно хорошо ладим — вернее, вращаемся в слишком разных кругах.

— Он был ее шофером и телохранителем.

Гонор пожала плечами, взяла лепешку и передала блюдо Гордону.

— А с прежним мужем Джулии — точнее, ее бывшим сожителем — вы не знакомы? Она сказала, что они не были женаты.

Гонор откусила кусочек лепешки. На губах у нее осталась полоска джема, она лизнула палец и стерла ее. Анна заметила, что руки Гонор не знали маникюра. Костлявые, с коротко подрезанными ногтями и сухой кожей, которой не помешал бы какой-нибудь крем.

— Думаю, она и не пыталась его окольцевать — он был не из тех, кто женится, — ответила Гонор на вопрос Анны.

— Значит, вы все-таки с ним встречались?

— Я этого не сказала. Просто знаю, что она его очень любила, — точнее, любила ту жизнь, которую он ей обеспечивал. Он был очень богат.

— Он ее бросил?

— Думаю, да. Она упоминала, что он был старше, но я его ни разу не видела и не знаю насколько. Она летала по всему миру: сегодня на Барбадосе, завтра на юге Франции. Кажется, он владел домами во Флориде и в Лос-Анджелесе. По совести говоря, по ее открыткам я не очень могла уследить за ее передвижениями, — впрочем, она не часто писала.

— Как долго она с ним прожила?

— Точно не знаю — лет десять, пожалуй. Она была совсем молоденькая, когда они встретились.

— А где встретились?

— Не могу сказать. Поймите, мы всегда были слишком разные. Я терпеть не могла жизнь в Лондоне, она не могла жить в деревне — во всяком случае, через десять минут рвалась назад в город. Деревню совсем не выносила.

— Значит, она бывала здесь?

— Да, пару раз, но очень коротко.

— Ферма принадлежит вам?

— Нет, мы ее арендуем. Хотелось бы купить, да денег нет. Выглядит она запущенной, но земли много, поэтому стоить будет несколько миллионов.

— У вашей сестры есть деньги, и она могла бы вам помочь.

Гонор потянулась за чайником:

— Возможно, но я бы ни за что не обратилась к ней за помощью. У меня есть муж, и он меня обеспечивает.

— А дети?

Помешивая чай, Гонор покачала головой:

— Нет, к сожалению.

— Как его звали?

— Простите — кого?

— Бывшего сожителя вашей сестры.

— Ох, я и не помню. Может быть, мой муж скажет.

— А он с ним встречался?

— Нет, но у него память получше моей. Еще чаю?

— Нет, спасибо.

Гордон намеревался попросить добавки и уже протянул Гонор чашку, но поставил ее обратно, увидев, что Анна поднялась и отнесла свою чашку к раковине.

— Не беспокойтесь, пожалуйста, у меня есть посудомоечная машина! — сказала Гонор.

— Место здесь чудесное, и от глаз укрыто.

— Да уж, даже бродяги редко забредают, слава богу.

— Если не знать о вашей ферме, ее ни за что не найти.

— Точно.

— Вы работаете?

— Нет, времени не остается: ухаживаю за нашей животиной. Но я люблю писать красками. Держала когда-то в Оксфорде антикварный магазинчик, правда, ничего особенного там не было, так, ерунда всякая. В отличие от сестры, меня никогда не привлекали материальные ценности.

Анна открыла дипломат и достала фотографию «мицубиси»:

— Вы не видели здесь этой машины?

Гонор взглянула на фотографию и пожала плечами:

— Нет. К нам редко кто приезжает, особенно на таких машинах, — вид у нее чудовищный.

— И не слышали о человеке по имени Донни Петроццо?

— Нет.

— А об Александре Фицпатрике? — спросила Анна, пристально глядя в красивые, широко открытые глаза Гонор.

— Нет. — В лице Гонор не дрогнул ни один мускул.

— Энтони Коллингвуд?

— Нет.

Последней Анна показала фотографию Фрэнка Брендона:

— Это — муж вашей сестры.

— Правда? Повторяю: никогда с ним не встречалась.

Анна убрала фотографии. Гонор посмотрела на Гордона:

— А вы ни о чем не хотите спросить?

— Пожалуй, нет.

Гонор дружелюбно рассмеялась, затем взяла поднос и начала убирать со стола посуду, словно подводя итог разговору. Однако Анна еще не все разузнала. Проходя мимо Гордона, она незаметно сунула ему в руку записку.

— Не покажете мне дом? — любезно попросила она. — Хотелось бы осмотреть его целиком.

Гонор напряженно улыбнулась:

— Ну что ж, смотреть тут особенно не на что, но прошу…

Анна прошла вслед за ней в переднюю, где валялись высокие резиновые сапоги, зонтики, старые складные стулья, а на выгоревших обоях «под ткань» висело несколько потемневших от времени эстампов.

— Давно собираемся навести здесь порядок, да руки никак не доходят. — Гонор открыла дверь в большую комнату, пропахшую плесенью. — Этой комнатой мы почти не пользуемся: она выходит на север и в ней практически не бывает солнца.

Гонор начала подниматься по лестнице, Анна шла следом. Они вошли в большую спальню, стены которой были сплошь уставлены полками с книгами; однако мебель в комнате выглядела вполне современной, особенно большая двуспальная кровать. Дальше оказалась маленькая спальня для одного человека, все свободное место в которой занимали картины, подрамник, кисти, краски и прочие необходимые для занятий живописью предметы. Понятно, почему сестра Гонор не приезжает сюда надолго, подумала Анна.