Тьма знает - Индридасон Арнальд

Дамы послали Конрауду сердитый взгляд, а он попытался приятельски улыбнуться им. Он не мог понять, вызвано ли их настроение тем, что его визит затянет их пребывание здесь на несколько минут, или тем, что его разговор с Элисой будет проходить с глазу на глаз, и они не узнают подробностей. Он готов был поклясться, что верно последнее. Дамы, судя по всему, никуда не спешили, а так и так запланировали провести большую часть дня в парикмахерской.

Конрауд уселся в каморке. Она была мала, но там помещались две табуретки и стол. На нем стоял кофейник со свежезаваренным кофе. На стене висел календарь с накачанными мужчинами-моделями. Дверь была открыта, и Конрауд услышал, как Элиса разговаривает с молодой женщиной – судя по всему, своей коллегой. Она объяснила ей ситуацию и сказала, что собралась на перерыв. Затем она вошла в каморку к Конрауду и закрыла за собой дверь.

– А у вас всегда столько посетителей? – спросил Конрауд, только для того, чтоб не молчать.

– Да, эти душечки – они такие лояльные, они сюда любят заходить, иногда просто только затем, чтоб поболтать. Ужасные трещотки. Хельга мне говорила, что вы хотите разузнать про того человека, о котором я ей рассказывала. Это, что ли… какой-нибудь преступник?

– Да вот не знаю, – ответил Конрауд. – Я пытаюсь понять, что произошло в тот вечер в спорт-баре, куда вы с подругами заглянули и где, как рассказала Хельга, вы услышали слова этого человека. Мне стало любопытно.

– А это так важно? – спросила Элиса. – Сколько лет-то прошло…

– Я хотел бы разыскать его, если смогу.

– А он что-то натворил?

– Не знаю. Я над этим работаю для женщины, которая…

– Она родственница того сбитого мужика? – перебила Элиса. – Этого Вилли, про которого говорила Хельга?

– Она его сестра, – ответил Конрауд и подумал про себя, что если уж Хельга принялась распространять свою теорию заговора, то ее уже не остановить.

– И вы считаете, что тот, кого я видела, его и сбил?

– Учитывая, что вы от него услышали, вы так и не догадались связать это с гибелью Вилли?

– Нет. Мне и в голову не пришло. Ни на секунду. Я и не помню толком-то, что с ним случилось.

– Его сбили насмерть на улице Линдаргата.

– Да, это я знаю. Какую-то такую аварию я припомнила, когда Хельга мне рассказала, но в то время я не связывала одно с другим. Я хорошо помню тот вечер и парня – знакомого Хельги, который приставал и наблевал себе в стакан.

– Вы услышали два слова…

Тут дверь каморки открылась и вошла молодая женщина – коллега Элисы. Она спросила, каким составом та в прошлый раз окрашивала волосы Дисы. Элиса быстро ответила. Другая женщина – вероятно, та самая Диса, уселась на кресло у зеркала и ласково улыбнулась отражению Конрауда. Ему показалось, что она ему подмигивает.

– Надо бы тебе тоже подойти, – сказала молодая женщина, серьезным взглядом смотря на Элису. – Я тут одна не успеваю.

– Да, сейчас, – ответила Элиса.

Дверь закрылась.

– Вы услышали два слова, – повторил Конрауд.

– «Убить его», – произнесла Элиса и забеспокоилась, словно ей стало нельзя дольше разговаривать с Конраудом. – Я услышала от него эти два слова, когда проходила мимо. «Убить его».

– А как вы думаете, в какой связи он их сказал?

– По-моему, он это посчитал глупостью какой-то.

– Тот, кого вы видели?

– Да, тот, кто по телефону разговаривал. Он вообще прямо шипел. Как будто с кем-то ссорился.

– А как вы думаете, как звучала вся фраза целиком?

– Ну, не знаю. Может: «Не могу же я взять и убить его». Или: «Не можем же мы убить его». По-моему, он был против этого.

– А может, все было как раз наоборот: «Я могу взять и убить его», «Мы ведь можем и убить его».

– Вполне. Но все равно: он был возмущен или рассержен, он как будто ссорился с кем-то по поводу того, что ему делать.

– И этими словами заканчивалась его фраза?

– Да.

– А когда он это сказал, он посмотрел на вас?

– Нет. Вообще-то, я уже прошла мимо него, когда он это прошипел, и я оглянулась. А он стоял ко мне спиной и глаз не поднимал. Тогда я пошла прочь. Я даже не знаю, заметил ли он меня. Погода была плохая, а он повернулся к стене дома. Так что лица я не видела, и если я увижу его снова, то не узнаю.

Через десять дней после того, как отца Конрауда обнаружили убитым на улице Скулагата, самого Конрауда вызвали в полицию. Там с ним беседовал полицейский по имени Паульми. Он руководил расследованием дела и первым пришел к нему домой в тот судьбоносный вечер. Он был тихим, спокойным, выказывал Конрауду понимание и уважение – в отличие от полицейских, приходивших до него, на которых Конрауд в конце концов набросился, когда они с ненужной суровостью сообщили ему, что его отца убили близ Скотобойни. Конечно, Конрауд в тот день выпивал с друзьями и был в плохом настроении, когда вернулся домой, в свою подвальную квартиру, и застал у своих дверей полицию. Те двое полицейских порой бывали вынуждены иметь дело с его отцом и, кажется, не особенно огорчились, что его закололи.

Конрауду велели явиться в отделение полиции в переулке Поустхусстрайти, а когда он пришел, его встретил дежурный и попросил подождать у окошка. Ожидание длилось долго, и Конрауд заскучал и спросил, сколько ему еще ждать. Дежурный ответил ему: «Потерпите еще!»

Перед тем, как явиться в полицию, Конрауд проводил мать на автостанцию на улице Колькопнсвег. За несколько дней до убийства она приехала из города Сейдисфьёрда на востоке страны и жила у сестры. Там она познакомилась с хорошим человеком и заявила сыну, что вряд ли вернется жить в столицу. Бете в Сейдисфьёрде понравилось, у нее там появились подруги. Мать зазывала на восток и Конрауда. Он там никогда не бывал. Никогда не навещал мать. В детстве отец запрещал ему это, а когда он стал старше и самостоятельнее, у него самого интерес уже угас. Зато мать сама приезжала в столицу, особенно в первые годы после развода, и тогда они виделись – но лишь на короткое время, и порой в это время отец стоял у них над душой.

Прощание на Калькопнсвег затянулось, и Конрауд почувствовал, что мать беспокоится. У нее был заказан билет на автобус до Сейдисфьёрда на дату, следующую за днем убийства. Когда ее автобус подъезжал к Блёндюоусу, его остановили и мать отправили обратно в Рейкьявик на допрос. Перед тем, как снова сесть в автобус на восток, она сказала сыну, что тогда полицейские проверяли, есть ли у нее алиби на тот вечер, когда был убит отец. А она сказала, что весь вечер пробыла у сестры и зятя.

– Скорее всего, тебя спросят о чем-нибудь похожем, – опасливо проговорила она, когда все, кроме нее, уселись в автобус. Водитель терпеливо ждал ее, сидя за рулем. Она как будто до последнего оттягивала признание в том, что переживает за него, – но в конце концов все-таки решила его сделать. Конрауд понял, что оно далось ей нелегко. Он еще раньше говорил ей, что в тот вечер, когда на его отца напали, был у друзей.

– Да, – сказал он. – Они так и спросили.

– А ты был у друзей?

– Да.

– Все правда так и было?

– Да.

– Точно?

– Мама!

– Прости, дружочек, я знаю, знаю, что ты бы ни за что так не поступил. Это все просто… так ошеломило: ты с ним, один, а он – таков, каков он был – и вдруг еще вот это… Это же запросто могли повесить на тебя.

– Все со мной будет хорошо, – ответил Конрауд. – Не беспокойся.

– А сейчас-то они от тебя что хотят? Зачем им тебя допрашивать?

– Не знаю.

Оклик дежурного вырвал Конрауда из его мыслей. Он прошел за ним по коридору в небольшую заднюю комнату. Там ему пришлось ждать еще полчаса, и вот наконец дверь открылась, Паульми поздоровался с ним и попросил прощения за то, что заставил ждать. В руках он держал бумаги, их он положил на стол и начал листать.

– Как вы себя чувствуете? – спросил он, пока искал нужный протокол.

– Вы, что ли, маму допрашивали? – спросил Конрауд.

Этот вопрос застал полицейского врасплох.