Нервный срыв - Пэрис Бернадетт Энн

– Извини, – бормочу я.

Таблетки прогоняют панику, взамен навевая на меня сон. Мэттью обнимает меня и прижимает к себе, но я чувствую какую-то искусственность.

– Подумай о том, чтобы поговорить с Мэри и выйти на полставки, – говорит он.

– Или вообще не выйти, – слышу я свои слова.

– Ты этого хочешь? Уйти с работы совсем? – Мэттью, отодвинувшись, смотрит на меня с недоумением: – В четверг ты говорила, что тебе не терпится вернуться.

– Просто я боюсь, что не справлюсь. По крайней мере сейчас, в таком состоянии. Может, попробовать попросить еще две недели отпуска? И вернуться в середине сентября, когда мне станет лучше?

– Сомневаюсь, что тебе это разрешат. Если только доктор Дикин подтвердит, что ты сейчас нетрудоспособна…

– Думаешь, это можно устроить? – спрашиваю я, хотя внутренний голос требует остановиться, напоминая мне о звонках, об убийстве Джейн, о том, что дома небезопасно. Но я не в состоянии задержаться ни на одной мысли, чтобы ее обдумать.

– Наверняка. Только давай сначала посмотрим, как пойдет дело с таблетками. До учебного года еще две недели; может, тебе станет гораздо лучше, если ты начнешь принимать их регулярно.

28 августа, пятница

Входная дверь захлопывается. Из спальни мне слышно, как Мэттью заводит машину, выруливает за ворота и уезжает. В доме повисает тишина. С трудом приняв сидячее положение, я тянусь к подносу с завтраком за двумя маленькими таблетками персикового цвета, кладу их в рот и запиваю апельсиновым соком. Потом опускаюсь обратно на подушки и закрываю глаза, не обращая внимания на два красиво разложенных ржаных тоста и баночку греческого йогурта с гранолой.

Мэттью был прав. Теперь, когда я регулярно принимаю таблетки, я чувствую себя гораздо лучше. Качество моей жизни значительно улучшилось за последнюю… неделю? Две? Я кошусь на часы, чтобы увидеть дату. Двадцать восьмое августа, пятница. Значит, тринадцать дней. Я помню не так уж много, однако 15 августа сохранилось в моей памяти как день, когда у меня был нервный срыв. А еще это мамин день рождения – но вспомнила я об этом только вечером, уже после визита доктора Дикина; и когда поняла, что не положила цветы на ее могилу, то снова сорвалась и принялась обвинять Мэттью в том, что он мне не напомнил. Это было абсолютно несправедливо, ведь я никогда не называла ему дату, однако Мэттью промолчал на этот счет и сказал лишь, что можно пойти туда на следующий день.

Но я так до сих пор и не сходила, потому что просто физически не могу. Я принимаю две таблетки перед сном и сплю всю ночь. Утром Мэттью перед уходом на работу приносит мне еще две таблетки вместе с завтраком, старательно выполняя наказ доктора позаботиться о том, чтобы я отдыхала. Благодаря этому тревога, которую я всегда ощущаю, оставаясь дома одна, успевает стихнуть, пока я умываюсь и одеваюсь. Подвох, однако, в том, что к середине утра я уже чувствую себя настолько вялой, что едва переставляю ноги. Большую часть дня я провожу на диване перед телевизором, барахтаясь между сном и бодрствованием, и смотрю все тот же «магазин на диване», потому что не в силах даже переключить канал. Иногда краем уха слышу звонок телефона, но он настолько далек от меня, что не вызывает никакой реакции. Я не беру трубку, и, вероятно, поэтому звонки раздаются все реже. Однако он не прекращает звонить совсем, желая, очевидно, показать, что не забыл обо мне. А я с удовольствием представляю себе, как он раздосадован тем, что не может до меня добраться.

Жить стало проще. Таблетки, пусть они и слишком сильные, позволяют мне хоть как-то функционировать: грязное белье стирается, посудомойка загружается и в доме делается уборка. Правда, я совсем не помню, как это происходит, и по этому поводу мне вообще-то следовало бы бить тревогу: ведь такое лечение играет с моей и без того слабеющей памятью злую шутку. Если бы я могла соображать нормально, то уменьшила бы дозу вдвое. Но если бы я могла соображать нормально, мне вообще не понадобились бы таблетки. Возможно, мне стоило бы побольше есть, и тогда таблетки не действовали бы так сильно; однако аппетит я, похоже, потеряла вместе с разумом. Завтрак, который приносит мне Мэттью, отправляется в мусорное ведро. Обед я всегда пропускаю: днем я слишком сонная для еды. Так что питаюсь я лишь раз в день, вечером, – тем, что готовлю нам на ужин.

Мэттью не знает, как проходят мои дни. Действие таблеток ослабевает за час до его прихода. Этого времени достаточно, чтобы голова немного прояснилась; я успеваю причесаться, слегка накраситься и приготовить что-то на ужин. А если он спрашивает, я сочиняю, что работала или, например, намывала какой-нибудь сервант.

Я хочу изолироваться от внешнего мира. Мне приходит невыносимо много сообщений – от Рэйчел, Мэри, Ханны, которые зовут меня выпить кофе, и от Джона, который хочет поговорить об учебном плане. Я не отвечаю. У меня нет сил на общение и встречи, и уж тем более на обсуждение учебных планов. Это угнетает меня с каждым днем все сильнее. Внезапно я решаю, что нужно засунуть куда-нибудь мой телефон. Да, это лучший выход: если он потеряется, исчезнет и необходимость отвечать. Все равно сеть дома плохо ловится, так что от него и толку-то особого нет.

Я беру мобильник и выключаю его, игнорируя два новых голосовых сообщения и три эсэмэски. Спускаюсь в гостиную и осматриваюсь в поисках места, где можно было бы его спрятать. Подхожу к орхидеям, вытаскиваю одну из горшка и, положив телефон на дно, опускаю растение обратно.

Если из-за таблеток я вдруг забуду о своей деменции, всегда найдутся маленькие напоминания о том, что мой мозг постепенно и неотвратимо разрушается. Например, я разучилась пользоваться микроволновкой. Хотела вчера сделать себе горячего шоколада, но в итоге пришлось греть его в кастрюльке, поскольку все это множество кнопок на панели микроволновки мне больше ни о чем не говорит. И еще нам постоянно присылают разные вещи, которые я видела в «магазине на диване», хотя я не помню, чтобы их заказывала.

Вчера пришел очередной пакет. Мэттью нашел его у двери, когда вернулся с работы.

– Это было под дверью, – произнес он очень спокойно, хотя это уже вторая посылка за последние три дня. – Ты еще что-то заказала?

Я отвернулась, пытаясь скрыть замешательство и проклиная себя за то, что не заказала что-то компактное; если бы пакет пролез в щель для почты, я бы успела спрятать его до прихода Мэттью. Нам ведь только во вторник прислали спиральную овощерезку – и вот сразу за ней снова невесть что, очередной позор.

– Открой и посмотри, – сказала я, чтобы выиграть время.

– Так это для меня? – Мэттью потряс сверток. – Там как будто инструмент какой-то.

Я смотрела, как он снимает упаковку, и отчаянно пыталась вспомнить, что же такое заказала.

– Картофелерезка? – удивленно уставился на меня Мэттью.

– Я решила, что она забавная, – пожала я плечами, вспоминая, как картофелина за считаные секунды превращалась в множество аккуратных ломтиков.

– Я понял, это вдогонку к той штуке для овощей, которую прислали в понедельник. И где ты только откапываешь такие вещи?

Я наплела, что увидела рекламу в одном из журналов, которые нам кидают с воскресной почтой. Это все же лучше, чем признаться, что я заказала их в «магазине на диване». Пожалуй, придется мне оставлять сумку в спальне, чтобы избежать искушения. У меня уже вошло в привычку брать ее по утрам с собой вниз на случай, если придется срочно убегать, и получается, что кредитка всегда под рукой. А ведь если бы мой преследователь и явился за мной, у меня бы все равно не получилось уйти далеко. Из-за таблеток мне нельзя садиться за руль, так что сбежать я могу разве что в сад. Вряд ли это меня спасет.

Временами мне кажется, что он здесь. И тогда я выхожу из забытья, а сердце бьется как бешеное оттого, что я уверена: он наблюдает за мной через окно. Инстинкт самосохранения велит мне бежать, и я даже почти поднимаюсь с кресла, но потом снова валюсь обратно, равнодушно говоря себе, что если он и правда здесь, значит, наконец-то все закончится. Я еще достаточно хорошо соображаю, чтобы понимать: таблетки, ставшие моим спасением, рано или поздно меня погубят. Или, как минимум, они погубят мой брак. Разве могу я рассчитывать, что Мэттью будет бесконечно терпеть мое все более эксцентричное поведение?