Архивных сведений не имеется - Гладкий Виталий Дмитриевич

Запаслись репой, сколько кто мог унести: пусть не сытный харч, а все-таки желудки не пустые.

Ночь застала их в лесной глухомани: шли почти без остановок, стараясь уйти подальше от лагеря и от дороги…

На лесной хуторок наткнулись случайно, после двухдневных скитаний в лесных дебрях. Несколько добротно срубленных, почерневших от времени построек, обнесенных обветшалым плетнем, вынырнули перед беглецами из густого липняка настолько неожиданно, что идущий впереди Алексей даже глазам своим не поверил; стараясь унять голодную дрожь в коленях, он обхватил руками молодое деревцо и жадно вдыхал терпкие запахи навоза, которые в клубах теплого воздуха вырывались сквозь приоткрытую дверь хлева, и горьковато-пряный запах дыма, который струился над печной трубой избы.

Картошка "в мундире", рассыпчатая, с кулак величиной, исчезла из чугунка с молниеносной быстротой. Ее ароматный пар кружил головы и еще больше возбуждал аппетит исхудавших, оголодалых беглецов. Хозяйка, сухонькая старушка в черном цветастом платке, украдкой смахнула слезу; поколебавшись некоторое время, она сходила в сенцы и принесла кусок толстого, розоватого на срезе сала и миску соленых огурцов. Хозяин лесного хуторка, лесничий Никанор Кузьмич, костистый седобородый старик, неразговорчивый и медлительный в движениях, чуть слышно крякнул при виде такого расточительства и раскурил огромную "козью ножку", затянувшись несколько раз густым махорочным дымом, неторопливо поднялся с лавки, вышел во двор и вскоре возвратился в избу, держа в руках две пузатые кринки с молоком.

– Холодное… Горло не простудите… Кх, кх… – сконфуженно закашлялся и снова уселся на лавку.

– Спасибо вам, отец, – растроганно поблагодарил Алексей.

– За спасибо ничего не купишь… – пробормотал Никанор Кузьмич и выпустил дымное облако, укрывшись за ним от гневного взгляда жены.

– Ешьте, ешьте, сыночки… – старушка порезала сало на ломти. – Война проклятая… Людей сгубила сколько… Ох, грехи наши тяжкие…

Неожиданно в сенцах что-то загрохотало, беглецы насторожились. Старушка опрометью выскочила за дверь, но тут же, пятясь, снова вернулась обратно: здоровенный верзила, небритый, в рваной шинели, держа автомат наизготовку, стал в дверном проеме.

– Игнат! Что тебе здесь нужно? – шагнул старик к пришельцу.

– Постой, батя, постой… Ты кого тут угощаешь? А? Большевичков? Забыл, как лес для них в тридцать втором пилил в Сибири, как кровью харкал в гэпэу?

– Господь с тобой, Игнат! Какие это большевики – солдаты они, не видишь что ли? – вцепилась старушка в рукав верзилы. Тот небрежно стряхнул ее руку и шагнул вперед.

– А мне все едино, одним миром мазаны. Отойди, мать! Теперь наш черед пришел. За все рассчитаемся. Сполна…

– Игнат! – старик грозно нахмурил брови. – Опомнись! Они наши, русские. Не время теперь обиды считать. Что было – быльем поросло…

– Быльем, говоришь, поросло? Э-э нет, батя, такое не забывается. Не бойся, я их здесь кончать не буду. Я их в немецкую комендатуру сдам. Там разберутся, кто они и откуда. Ты что, объявлений не читал? Хочешь, чтобы и нас немцы в расход пустили из-за этих вшивых бродяг? А ну пошли! Давай-давай, шевелись!

– Сволочь! Иуда! – рванулся к нему Никифор.

– Но ты, потише, большевистская сволочь! У меня тут полный диск, на всех хватит. Выходи по одному!

– Сы-ыноче-ек! – заголосила старушка. – Что же ты делаешь?! Не губи невинные души-и… О, господи, за что же нам такое наказание-е-е…

– Поплачь, поплачь, мать. Скоро радоваться будешь. Немцы народ башковитый, порядок наведут, жить будем припеваючи.

– Игнат, последний раз тебя прошу, отпусти их с богом, – Никанор Кузьмич проговорил негромко и вроде спокойно, но верзила, который хорошо знал своего отца, отшатнулся в сторону и зло прищурился.

– Но-но, батя, не дури! Это не твое дело. Не хочешь помочь, так не вмешивайся… Ну, что стали, пошли! Руки за спину! Ежели что – стреляю без предупреждения…

Узкая лесная дорога петляла по буеракам, бежала через мостики, мимо беззащитных в своей наготе березок и тополей.

Шли молча. Порывистый, горячий, Никифор попытался было приотстать, чтобы сократить дистанцию между собой и верзилой, который шел сзади, но тот угадал этот нехитрый маневр и угрожающе щелкнул предохранителем. Дато скрипел зубами и шепотом ругался по-грузински. Сергея знобило, и он изрядно постанывал, когда неловко подворачивалась раненная осколками в последнем бою нога, Гриценко тяжело вздыхал при виде аккуратно сложенных штабелей пиленого леса возле дороги, прикидывая, какую хату он бы построил из них, не будь войны.

Алексей шел впереди и мысленно казнил себя: как мог он не предпринять никаких мер предосторожности? Что стоило оставить кого-нибудь на часах – гляди, не застал бы их врасплох этот гад. Мучительно искал выход из создавшейся ситуации и с горечью убеждался: бежать невозможно. Лес просматривался на добрую сотню метров, а пуля куда быстрее, чем их ноги, – что предатель будет стрелять, Алексей не сомневался. Конечно, можно было рискнуть – впереди их ждал неминуемый расстрел, от фашистов пощады ждать не приходилось, но тонкая нить надежды удерживала его на месте: а вдруг?

Дорога круто повернула влево, огибая косогор, поросший молодыми сосенками.

Выстрел ударил неожиданно гулко; не сговариваясь, все бросились врассыпную, еще не успев осознать случившегося.

– Постойте! Куда вы! – из-за придорожных кустов на дорогу вышел, тяжело дыша, Никанор Кузьмич со старенькой берданкой в руках.

Первым опомнился Алексей, он мигом подскочил к ошеломленному Игнату, который тупо смотрел на раздробленный пулей берданки приклад автомата и, вложив в удар всю свою ненависть, опрокинул его на землю.

Подбежали и остальные. Все еще не веря в свое спасение, сгрудились вокруг предателя, который, брызгая кровавой слюной, ползал у их ног.

– Еле успел напрямик… Годы не те… – с трудом перевел дух старик.

– Отец… – слова застряли в горле, и Алексей, крепко обняв Никанора Кузьмича, поцеловал его.

– Что будем делать с ним? – когда улеглось радостное возбуждение, спросил Алексей у своих товарищей.

– В расход гада! – Никифор с ненавистью смотрел на окровавленную физиономию предателя.

– Сынки… – Никанор Кузьмич, сгорбившись, низко склонил голову, – отдайте мне его… Один он у меня… беспутный… Родная кровь… Пожалейте старика. И вас матери ждут… И его… ждала… Простите, христа ради.. Может, человеком станет, поймет, что на чужом горе счастья не построишь… – скупая слеза прочертила серебринкой щеку старика и заплуталась в бороде.

Хмуро стояли, потупившись, беглецы, думая каждый о чем-то своем…

– Пошли… – Алексей крепко сжал руку старому лесничему. – Будь по-твоему, отец. Прощай. И низкий поклон тебе от наших матерей, от всех нас.

– Погодите! Тут старуха на дорогу вам харчей подсобрала… – Никанор Кузьмич вытащил из кустов туго набитый вещмешок. – Возьмите, сынки, спаси вас Бог…

9

Голова раскалывалась от боли, и Савин, морщась, изредка ощупывал под марлевой повязкой здоровенную шишку на темени – удар железным прутиком смягчила меховая шапка. Он пролежал без памяти минут двадцать-тридцать, пока на него не наткнулись ребята из ПТУ, общежитие которых находилось неподалеку.

А вообще ему здорово повезло: и то, что он споткнулся во время падения, и удар пришелся вскользь, и то, что не замерз на леденящем ветру. Правда, пальцы на руках и ногах пришлось долго растирать, и теперь они ныли и болели, но это был пустяк по сравнению с душевной болью, которую испытывал капитан.

Упустить преступника! Бездарно, глупо потерять возможность проникнуть в тайну лже-Ахутина! И как мог он, опытный оперативник, не предусмотреть возможности западни? Куда девалась его молниеносная реакция мастера спорта по дзю-до во время нападения? Увлекся, как мальчишка, преследованием, забыл об элементарной осторожности.

Но как бы там ни было, а заниматься самобичеванием не позволяла обстановка: по городу была объявлена тревога: повышенная боевая готовность опергрупп, которые перекрыли все дороги и аэропорт, – возможные пути бегства преступников. Что они могут попытаться исчезнуть из города, можно было предположить практически со стопроцентной долей вероятности: из предыдущего опыта Савин знал, что хитроумный Янчик-Раджа привык действовать без промедлений, тем более что адрес места жительства старого валютчика в Магадане угрозыску уже был известен.