О чем поет ночная птица - Витич Райдо

— Нет. Подозреваю.

— Если не он?

— Найдем того, кто охотился и поставим точку. Рано или поздно он опять нарисуется. Смысл ждать, бегать? Вите нужен врач, хороший специалист. Не верю, что ей нельзя помочь.

— Ей мозг пулей вынесло, какая помощь, к чертям?!… Шрам на лбу убрали, а она так и не может в зеркало на себя смотреть. Даже смотреть на себя не может!… Понять не могу, зачем тебе все это? Я не мог ее бросить, как на руки поднял, как прирос, теперь только с кожей отдирать. А ты-то, тебе- то зачем в это лезть?

— Ты убивал?

— Я воевал.

— Жалеешь хоть об одном тобой убитом?

— Нет.

— А я — да, — поднялся, чашку в раковину поставил. Прикурил сигарету. — Вита не только твой крест, но и мой. Так получилось. Как ты не сможешь и себе объяснить, кого уж другим, зачем тебе с калекой было связываться, в няньки наниматься, так и мне не объяснить, почему я не могу отойти и не отойду. Есть такие вещи, что не имеют определения. Ты только знаешь — так надо, а если нет, то гореть тебе в аду. И делаешь. И считаешь правильным, хотя другие считают, что ты дурак. А тебе плевать.

— Размыто.

— Определи четче. С себя начни. Ты любишь ее, очень сильно любишь, поэтому даже мысль в голову не приходила бросить, поэтому и меня стерпел…

— Я не стерпел!… Я… — и голову опустил, сжав кулаки.

— Стерпишь. Что угодно, стерпишь. Лишь бы ей хорошо было. Почему? Масса причин, а той, что точно и в полном объеме определит — нет. Слишком много разом намешано, а слова к этому «опту» подходящего нет. Почему я с ней? Да потому же. У каждого из нас своя причина, и все же — одна. Ничего с этим не сделать. Запала Вита на душу, как рок, как наваждение стала.

— Жалость, — заметил Андрей.

— У тебя?

— У тебя.

— Нет, — качнул головой Зеленин. — Жалость мимолетна, сострадание — длительно. Не ломай ты себе голову, Андрей. Придет время, возможно, я смогу тебе рассказать, что связывает меня с Витой, но пока я не готов исповедоваться. Твоя же исповедь мне не нужна, как не нужна в принципе тебе. Так получилось, что я занял то место, что хотел занять ты. Но поверь, завидовать мне не стоит, потому что не дай тебе Бог, оказаться на моем месте, а я как бы не мечтал, не смогу оказаться на твоем. Ты, по сути, совершил подвиг, а я всего лишь пытаюсь замолить свои грехи.

Зеленин затушил сигаретку и пошел к выходу:

— Загадочный ты больно, — заметил Шустриков ему в спину. Рус промолчал. Блаженный никогда не поймет грешника, как грешнику никогда не испытать блаженства.

По дороге к парку Зеленин выслушал сжатый доклад Легковесова об Арслане и понял, что тот либо не чувствует за собой вины, либо действительно ни в чем не виноват. Второе — абсурдно по самой сути. Из первого же вытекало, что волчонок Дага, превратился в матерого хищника, которому давно ровно кого, как и за что рвать.

Ничего иного Рус и не ожидал.

В десять он сидел в машине у главного входа в парк и курил, смиряя свои эмоции, поглядывая на бардачок, в котором спрятал пистолет. В десять ноль пять, он решил все же идти на встречу без оружия. Во-первых, уверен был — обыщут и изымут. Во-вторых — убийство Даги ничего бы не решило, как не удовлетворило бы его желание отомстить. В-третьих, он не знал наверняка, что будет испытывать, увидев старого «дружка», как не был уверен, что тот своими иезуитскими приемами и введением в философию, дикую, учитывая последнюю встречу, не спровоцирует его на выпад. Увы, не всегда возможно управлять эмоциями, иногда они начинают управлять человеком. И здесь лучше подстраховаться, чем бить себя в грудь, уверяя что: " моя сила воли сильнее любой неожиданности".

В десять десять Зеленин вышел из машины и столкнулся нос к носу с одетым как на встречу в высших слоях общества, азиатом.

— Руслан Игоревич? Доброе утро, — чуть повел подбородком, то ли желая поклониться, как это принято у японцев, но передумав в последний момент, то ли выказав светский лоск российского производства.

— Каблуками щелкнуть забыл, — буркнул Руслан: "гусар, блин!"

Мужчина растянул губы в улыбке, которую приветливой можно было назвать лишь сослепу. Зеленин его переплюнул, выдав на редкость мерзкую ухмылку:

— Ну, и? — не спросил — потребовал.

— Господин Дагаев вас ждет.

Ишь ты, «господин»!

— Для кого господин, для кого раб.

Вытащил сигареты, нарочно желая потянуть время и испытать терпение слуги.

— Господин Дагаев не курит, я бы не хотел чтобы…

— Да пошел ты, — отмахнулся Рус, затянулся с фальшивым удовольствием. Азиат поджал губы, а глаза и без того узкие, превратились в две щелочки. — "Мечи самурая", — бросил уничижительно. — Японец?

— Сонато Хаяма, — отвесил поклон.

"Надо же, какие слуги в тандеме Даги. Силен… сука!" — разозлился от чего-то и понял — поплыл, сдался на волю эмоций, забытых чаяний, что лелеял в себе много лет, а потом убивал.

— Где твой господин, Соната?

— Прошу, — картинно взмахнул ладонью в сторону противоположную входа в парк.

— Общепит отменяется? — "так и думал" И покосился на высотное здание напротив парка — новую гостиницу «Янтарь», что была выбрана Арсланом, по словам Валентина и пристройку к ней — ресторан «Прага».

— Господин Дагаев примет вас в своем номере.

— Тысяча двести первом, — кивнул — не новость.

— Да, — с нулевой мимикой лица подтвердил мужчина.

"Что ж"…

— Пошли.

По дороге он думал — мог ли он не приходить? И понимал — мог. Но все равно пошел, и дело тут не в Вите — в нем. Если убрать любопытство к теме, с которой проявился Арслан, избавиться от нагромождения фальшивых вынуждений к этому шагу, которые он себе придумал, выходило, что Руслана тянет на встречу с Арсланом по одной причине — желанию поставить точку в той истории. Явление Даги было логичным и закономерным, и с той же логичностью и закономерностью нужно было завершить дистанцию в двенадцать лет Зеленину. Судьба сама подкинула ему потерянные «карты» и было бы глупо не воспользоваться ее благосклонностью.

У люкса никого не было, но дальше по коридору маячила пара здоровяков, ненавязчиво и почти неприметно ощупывая взглядами появившихся на этаже.

"Незримая охрана?"

Азиат распахнул перед гостем двери номера:

— Прошу, Руслан Игоревич.

Зеленин смело шагнул внутрь и попал в лапы охраны, что за секунду просканировала его от макушки до трусов и лихо экспроприировала именной нож, сняв его с лодыжки.

— У нас побудет, — буркнул угрюмого вида охранник.

— Прокат — тысяча баксов, — решил поупрямиться Руслан, испытывая его.

Раздался смешок — по лестнице со второго этажа номера спускался Дага и улыбался радушно и радостно, будто расстался с Зелениным на выпускном и больше не видел, не слышал:

— Ты ничуть не изменился, — заметил, подходя, руку для приветствия подал.

"Дурак! Неужели ты думаешь, что я пожму твою поганую лапу?" — уставился на него мужчина. Улыбка Арслана чуть поблекла и приобрела оттенок легкой печали, ладонь сжалась в кулак и ушли вниз:

— Нет, не изменился.

— А ты — да. Холеный. Хорошо спишь по ночам? Кошмары не мучают?

— Представь, нет.

— Представляю.

— Будем у порога дискутировать или пройдем в зал?

— Без оружия не пойду, я с ним сроднился.

— Зачем тебе армейский тесак, Рус? Резать меня? Вижу по глазам, зол.

— Странно? Боишься?

Мужчина усмехнулся:

— Нет, не хочу неприятностей.

— А что хочешь?

— Поговорим об этом в комнате, за столом. А нож тебе вернут на выходе, не беспокойся. Удивляюсь, как ты подствольник не прихватил? С тебя бы сталось.

"Много чести тебе. Как и за стол твой сесть!"

Зеленин нехотя и лениво прошел в зал, сел без приглашения в кресло поближе к выходу, подальше от заваленного яствами стола. Сердце дрожало как струна от нахлынувших чувств. Ему нужно было пару минут, чтобы смириться, смирить нервный зуд.