Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 108
– Видимость в этой жиже практически нулевая, – посетовал один из них. – А на дне сплошной ил. Если бросить в пруд тяжелый предмет, его тут же засосет.
– Тем не менее спасибо, – сказала Пия. – Попытаться все же стоило.
Внезапно над ней на бреющем полете прошелестело что-то темное, и она инстинктивно спряталась за спину Кема.
– Что это было?
– Ворона, или нечто в этом роде.
Кем огляделся. Черная птица села на ветку вишневого дерева, под которым было найдено тело Хиртрайтера, и высокомерно уставилась на них. Затем она раскрыла клюв, захлопала крыльями и громко каркнула. У Пии по коже побежали мурашки.
– Это ворон, – поправила она коллегу. – Ворон крупнее вороны, и у него изогнутый черный клюв.
– Ворона, ворон, какая разница… – Кем пожал плечами. – Ладно, поехали. Я замерз, как собака.
– Не спеши. У Хиртрайтера жил ручной ворон. – Пия посмотрела на птицу, которая спокойно сидела на ветке и наблюдала за ними. – Почему он сидит именно на этом дереве?
– Совпадение? – предположил Кем.
– Нет, – сказала Пия. – Я не верю в подобные совпадения.
– Только, пожалуйста, не говори, что ты веришь, будто ворон способен дать показания.
– Именно это мне и пришло в голову. – Пия была настроена вполне серьезно. – У воронов хорошо развит интеллект. И он жил у Хиртрайтера много лет.
– К сожалению, на роль свидетеля птица не годится. Она же не сможет указать на убийцу при очной ставке.
Пия заметила, что ее коллега с трудом сдерживает улыбку.
– Ты смеешься надо мной, – сказала она ему с упреком и улыбнулась сама. – А зря. В нашем деле порой случаются самые невероятные вещи.
– Понятно, агент Скалли [19], – произнес Кем с добродушной ухмылкой. – На экране телевизора, но не в реальной жизни. Иначе нам было бы слишком легко работать.
– Неужели в этом была необходимость? – Советник уголовной полиции доктор Энгель, сидевшая за письменным столом со сдвинутыми на кончик носа очками, покачала головой. Она даже не предложила Боденштайну сесть. – Адвокат семьи Хиртрайтер подал мне жалобу, выдержанную в самом резком тоне. Он утверждает, будто речь идет о недопустимых методах допроса в соответствии с параграфом 136а Уголовно-процессуального кодекса. Почему ты заставил их опознавать труп?
– Все трое имели мотив, – ответил Оливер. – Мотив ценой три миллиона евро. И, к сожалению, они уже знали о произошедшем, когда мы с госпожой Кирххоф сообщили им о смерти их отца.
– Как так?
Боденштайн вздохнул.
– Тело обнаружил мой отец. Он был лучшим другом покойного и поэтому позвонил его детям. К сожалению, я не мог воспрепятствовать этому.
– Ты уже проверил их алиби?
Доктор Энгель указала ему на стул. Неизбежная фаза демонстрации власти подошла к концу.
– Нам еще неизвестно точное время наступления смерти, так что пока в этом нет смысла. По крайней мере, дочь весь вечер, предшествовавший убийству, провела в усадьбе отца. Правда, она сказала мне об этом только тогда, когда узнала, что ее там видели. Якобы она хотела навести там порядок. И якобы она его не видела, а заметила незнакомый автомобиль, который в течение нескольких минут стоял перед воротами с включенным двигателем.
– Якобы?
– Мне известно, что она и ее братья многие годы находились в ссоре со своим отцом. В тот вечер они хотели убедить его продать участок принадлежавшей ему земли за три миллиона евро. Хиртрайтер не хотел ни в коем случае продавать участок, а его дети хотели во что бы то ни стало вынудить его сделать это. Кроме того, Фрауке умеет обращаться с оружием. Людей убивали и за гораздо меньшие деньги.
Доктор Николя Энгель задумчиво смотрела на него.
– Хорошо, – сказала она в конце концов. – Что ты собираешься предпринять в дальнейшем?
– Между гибелью Людвига Хиртрайтера и гибелью Рольфа Гроссмана существует связь, поскольку в обоих этих преступлениях подозревается один и тот же человек. До сих пор нам не удалось допросить его, но сегодня вечером мы с ним встретимся. Получив из отделения судебной медицины результаты вскрытия и узнав время наступления смерти, мы сможем проверить алиби троих детей Хиртрайтера и другого подозреваемого.
– Какое отношение имеет к этому делу твой отец?
– Никакого. – Боденштайн удивленно поднял брови. – Хиртрайтер был его другом. Они договорились встретиться сегодня утром, и когда Хиртрайтер не появился, мой отец отправился на его поиски. И, к сожалению, нашел.
На столе советника уголовной полиции зазвонил телефон. Она взглянула сначала на дисплей, потом на Боденштайна.
– Спасибо. Для начала неплохо, – сказала она. – Держи меня в курсе расследования.
– Обязательно. – Он понял, что свободен, и поднялся со стула. Доктор Энгель подняла трубку и ответила звонившему абоненту.
– Подожди, Оливер.
Боденштайн обернулся. Она улыбалась, зажав ладонью микрофон телефонной трубки.
– Будет лучше, если пресса не узнает о причастности твоего отца к этому делу.
Он уже было открыл рот, чтобы сказать, что его отец совершенно не причастен к этому делу и что ему нечего сказать прессе, но она вновь поднесла трубку к уху. Боденштайну не оставалось ничего иного, кроме как кивнуть и покинуть офис.
Его желудок жалобно заурчал. У Оливера с утра не было во рту ни крошки. Он отказался от донер-кебаба, когда они остановились по просьбе Пии возле закусочной по дороге в комиссариат, как потом отказался от куска торта, предложенного ему секретаршей доктора Энгель, которая праздновала свой день рождения. Прежде он этого не замечал, но теперь, казалось, люди постоянно и всюду только и делали, что ели. Когда он вошел в кабинет Остерманна, тот грыз плитку шоколада, а Катрин Фахингер сидела, прислонившись к кофеварке с тарелкой в руке, и жевала кусок праздничного торта. У Боденштайна потекли слюнки. Катрин Фахингер заметила его жадный взгляд.
– Шеф, в холодильнике есть еще два куска, – сказала она. – Принести вам?
– Нет, не нужно, – отказался он. – Когда закончите есть, я всех вас жду в совещательной комнате.
Недавно он прочитал в газете об одном индусе, который ничего не ел в течение тридцати лет. Значит, каких-нибудь две недели и он вполне сможет продержаться без пищи. Все зависит исключительно от силы воли.
– Шеф! – крикнул ему вслед Остерманн с набитым ртом. – Я только что получил весьма интересную информацию.
– В совещательной комнате! – бросил Боденштайн через плечо и вышел из офиса.
«Даттенбаххалле» в Эльхальтене был заполнен до отказа, но потоки людей продолжали вливаться через раскрытые двери, и распорядители направляли их на галерку. Интерес общественности к планам создания парка ветрогенераторов и без того был велик, а теперь он еще больше подогревался известием о смерти Хиртрайтера, которое уже давно распространилось в Эльхальтене.
Боденштайн, Пия, Катрин Фахингер и Кем Алтунай расположились в фойе и принялись высматривать Яниса Теодоракиса, который как сквозь землю провалился. Его не нашли ни по месту жительства, ни на работе, в отделе информационных технологий крупного франкфуртского банка, ни в зоомагазине, принадлежавшем его возлюбленной, и никто не имел понятия, где он может находиться. Однако Боденштайн был твердо убежден в том, что на собрании он непременно появится.
На больших стендах были вывешены впечатляющие снимки, представлявшие собой фотомонтаж: горные хребты Таунуса, на которых высилось десять уродливых ветротурбин. Вокруг столов общественного инициативного комитета «Нет ветрякам в Таунусе» толпились люди. Они разбирали информационные брошюры и ставили подписи в протестных списках, которые должны были быть переданы начальнику окружного управления в Дармштадте. На одном из столов стояла фотография Людвига Хиртрайтера в черной рамке, и рядом с ней лежал букет цветов.
– А вот и Тейссен, – сказал Кем Алтунай. – Довольно смелый шаг с его стороны.
