Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 56
Так что тарасовцам, еще две недели назад — как только стало известно о приезде Мартинеса — расхватавшим в кассе театра билеты на фестивальную «Аиду», предстоит поволноваться в оставшиеся два дня и целую ночь: не зря ли они потратили свои деньги? Ведь дон Мигель не раз упоминал в своих интервью, что он человек суеверный…"
— Ну как? — поинтересовался Кедров.
Я не находила слов. Закамуфлированно-издевательский тон статейки возмутил меня. Как будто ее писал сам Коля Лебедев! Я уж не говорю о том, что «Брехунок», который накропал эту «сенсацию», противоречил сам себе: если вначале он еще делает оговорку — «если информация соответствует действительности», — то потом вообще забывает о приличиях и рассуждает о похищении плаща Радамеса как о факте уже доказанном. Да еще и самым циничным образом издевается над чувствами самого Мигеля и многих тарасовцев!
Я набралась мужества и спросила:
— — Сергей Палыч, ты абсолютно уверен, что от вас ничего не могло просочиться?
— Слушай, Татьяна, да за такие слова…
— Ладно, не шуми, я должна была спросить.
Для порядка. Тогда это он сам, больше некому.
— Кто — он?
— Лебедев, конечно. Вот тебе и мотив, Серега! Он увидел, что скандала вроде как не получилось, и решил сам его организовать. Постой-ка, а вы разве не прослушиваете «Брехуна»? Все-таки «желтая» газетенка, надо бы на всякий случай, а, майор?
— Ишь ты какая умная! — усмехнулся тот. — Сами знаем, что надо, а что нет. Говорил же тебе — людей не хватает! Днем слушаем, конечно, а после восьми отключаемся, там у них остается один выпускающий редактор, какие у него разговоры? С девками треплется, только и всего. Он-то и принял вчера этот звонок от неизвестного около девяти тридцати. Говорит, что звонивший сказал очень немного: только то, что плащ Радамеса похищен после прилета Мартинеса в Тарасов, и предложил проверить это в пятницу на «Аиде». Слышно было плохо, так что писака даже не понял, мужчина или женщина с ним говорит.
Он сразу связался с главным редактором, получил «добро», накропал эту пакость и поставил в номер. Таким вот образом.
— Все понятно: спектакль закончился около девяти, как только Онегин освободился — сразу и позвонил… А что он сейчас? Вы взяли его под наблюдение?
— Да ничего. Спокоен как танк. Вчера, когда после нашего с тобой разговора наш сотрудник занял пост, Лебедев был уже дома. Музыку слушал'. Около одиннадцати к нему проследовала девица, и двадцать минут назад оба еще пребывали в его комнате. У него сегодня, если память мне не изменяет, утренней репетиции нет. Ох, Татка, терзают меня сомнения с этим твоим Лебедевым!
Только то и утешает, что с камерами хранения ты, кажется, попала в точку.
— И ты молчишь, Серый!
— Я не молчу, просто начал с главной новости. Лебедева опознала дежурная зала автоматических камер хранения на вокзале, хотя и не на сто процентов. Но не та, которая дежурила вечером во вторник, а та, что заступила после нее. Она видела, как Лебедев забрал из камеры большой и тяжелый черный пакет. Это было вчера около девяти утра.
Я не могла сдержать возглас разочарования.
— Да, старушка, увы! Судя по всему, он оставлял там плащ Радамеса — если, конечно, это был он, — на ночь, а утром перепрятал в другое место.
Но куда, черт побери?! — Серый в сердцах хлопнул сложенной газетой по своему колену.
Да, черт побери, куда? А я так надеялась…
Слабо забрезжило одно соображение, но поскольку оно выглядело бредовым и было основано пока на одной лишь интуиции, я не стала делиться им с майором. Сперва мне надо было побывать в театре.
Я уточнила некоторые детали (мне показалось странным, что Лебедев не запомнился дежурной, когда он во вторник принес «товар» в камеру хранения, ведь он должен был купить у нее две 15-копеечные монетки советского образца).
И узнала, что, во-первых, дежурила пожилая женщина со слабым зрением, а во-вторых, между восемью и девятью вечера в камере хранения всегда оживленно: в это время и прибывают, и отходят много поездов. А в-третьих, предположил Серый, Лебедев мог вообще не покупать в окошечке монетки, возможно, они остались у него в запасе со старых времен, или же он попросил кого-нибудь купить их, чтобы не «светиться» у окошка самому. Гениально, Серега! Ну конечно, такое объяснение выглядит правдоподобно.
А на следующее утро было, наоборот, обычное для этого времени затишье. И в окошке дежурной скучала молодая бабенка, которая, разумеется, сразу «засекла» франтоватого парня в длинном темно-вишневом пальто свободного покроя с белым шарфом, в мягкой шляпе и темных очках (денек вчера был и вправду солнечный).
При таком «камуфляже» признать Лебедева по фото из личного дела дежурной было, конечно, трудновато, пришлось сделать фоторобот, «нарядив» его портрет в шляпу и темные очки. И женщина сказала, что теперь она почти уверена: это он самый, утренний посетитель, вышедший из зала с тяжелым черным пакетом.
Несколько шляп в гардеробе Лебедева я видела, но темно-вишневого пальто в его комнате определенно не было. Это могло означать только одно: в это время оно висело в его гримерке в театре. А значит, более чем вероятно, что «одинокий странник» и утром явился на службу в этом же пальтеце. Возможно, прямо с вокзала! Ведь в десять у него была репетиция, и он на ней присутствовал — беседовал как ни в чем не бывало с Мартинесом…
Остается выяснить, когда Лебедев вчера утром появился в театре, во что был одет и имел ли при себе черный пакет. Так просто!
Я так увлеклась «расчетами» своего соображения, что совсем позабыла о «дядюшке». А ему сейчас, должно быть, туго приходится…
— Серый, а как Мигель? Что-то он мне не звонит…
— Переживаешь, «племянница»? Не волнуйся, твой «родственничек» молодцом, он еще и не такое выдержит. Держится как слон, вокруг которого тявкают моськи, — извини, если тебе пришлось не по вкусу такое сравнение! Я говорил с ним рано утром. С восьми часов «Асторию» осаждают журналисты, нам даже пришлось принять меры и несколько ограничить свободу прессы… — Сергей Палыч усмехнулся. — Сейчас Мартинес поехал на телевидение, по моему совету. В два часа они пустят его интервью, а потом повторят несколько раз в вечерних выпусках. Естественно, он будет все отрицать. А это значит, старушка, что если мы с тобой до завтрашнего спектакля не найдем плащик, то…
