Фам фаталь - Демьянова Валентина

Я слушала ее, поражалась широте знаний обычной сторожихи, но ни иконостас, ни русские царицы меня в тот момент не интересовали. Все мысли занимала картина.

– Я прошлась по залам и удивилась, какая бедная экспозиция, – попыталась перевести разговор ближе к теме.

– Война тут пронеслась, – вздохнула старушка. – Все, что в залах выставлено, по крохам собиралось. Как немцев выгнали и мы, сотрудники, зашли сюда, так буквально обомлели: все поломано, загажено, собор Рождества Богородицы взорван. Какой красоты был собор! Сказка! Не поверите, но мы плакали. А вошли в Троицкую церковь, увидели иконостас в целости и обмерли: надо же! Уцелел!

Разговор опять сворачивал не в ту сторону, и я попыталась вернуть его в прежнее русло:

– А в этом зале почему так скудно? В вашем городе жил такой известный художник, как Галлер, а ему отведен только один стенд. Неужели ничего, кроме скромных сведений о жизненном пути да нескольких фотографий, найти не смогли?

– Это не ко мне. – Служительница моментально замкнулась. – Научные сотрудники да директор музея решают, что и в каком объеме выставлять, а я просто сторожиха.

– А почему нет ни одной его картины? – не отставала я, игнорируя ее явное нежелание продолжать разговор.

Обычно моя настырность давала желаемые результаты, но только не в этом случае. Она просто встала и ушла.

Глава 5

Я стукнула в дверь с табличкой «Директор музея» и вошла. В бывшей келье ничего не напоминало о прошлых ее обитателях. Каменный пол прикрывал ковер, в углу высился сейф, под небольшим окном, забранным затейливой решеткой, стоял стол с вполне современным компьютером. За ним сидела дама средних лет и приятной наружности. Красавицей назвать ее было трудно, но копна ярко-рыжих волос в сочетании с алебастровой кожей, усыпанной веснушками, придавали ей пикантность. Водрузив на нос очки, она просматривала документы.

– Разрешите?

Ручка прекратила свой бег по бумаге, а хозяйка кабинета удивленно воззрилась на меня поверх очков:

– Пожалуйста.

Я бойко пересекла разделявшее нас пространство и оповестила:

– Я корреспондент. Приехала из Москвы.

На даму мое сообщение впечатления не произвело. Похоже, она не испытывала душевного трепета перед прессой вообще, и столичной в частности. Подобная позиция была мне симпатична, и я моментально прониклась к женщине самыми добрыми чувствами. Однако они не помешали мне помнить, что явилась я в кабинет с вполне конкретной целью и для ее достижения следует продолжать гнуть свою линию. Округлив глаза и вздернув брови, я со значением поведала:

– Я прибыла сюда по заданию главного редактора. Мы готовим серию статей о художниках начала прошлого века, и мне поручено написать о творчестве Валерия Стефановича Галлера.

Дама понимающе кивнула, но я отлично видела, что и это заявление не произвело на нее впечатления. Зато на мою прическу «под ежик» она скептически покосилась.

– Я веду молодежную рубрику, – уточнила я.

Как будто эта фраза объясняла и странную прическу, и кожаные штаны, и вычурные серебряные серьги в ушах!

– Неужели молодые люди интересуются искусством? – с сомнением протянула она.

– Нет, конечно, – фыркнула я.– Но задача прессы в том и заключается, чтобы пробудить у них интерес. Вот решили написать статью о вашем знаменитом земляке. Броские картины, необычная судьба. Это должно увлечь!

Она с сомнением кивнула и поинтересовалась:

– А какой помощи ждете от меня?

Я облегченно перевела дух. Кажется, опасность миновала и меня не собирались выставлять вон. Хотя я сама именно так и поступила бы, явись ко мне стриженная почти наголо девица в кожаных штанах и начни докучать пустыми расспросами. Стараясь закрепить свой маленький успех, я затараторила:

– У меня только общие факты. Ну, вы понимаете... Родился, учился, эмигрировал, вернулся. Но это все сухо, казенно! Хотелось бы интересных подробностей. Если бы поговорить с людьми, которые знали художника лично... Такие вещи очень оживляют материал, потому и приехала в его родной город.

– Понимаю, – задумчиво протянула директриса. – Только, боюсь, помочь не смогу.

– Как же так? Неужели никого не осталось?

– Может, и остались, но мне они неизвестны. Жил-то он здесь до войны. Сколько лет прошло...

– Но вы же его экспозицию готовили! Неужели ничего интересного не выяснили?

– Мы на эту проблему с иной точки зрения смотрели. Музей хотел обозначить основные этапы жизненного пути, дать представление о творчестве. А интересные случаи, взаимоотношения с друзьями и знакомыми... Это не наш профиль.

– А картины? Я ни одной в залах музея не нашла.

– И не могли! Откуда им взяться? Галлер жил в нашем городе с 1934 по 1938 год и все это время активно работал. Да и с собой из Франции много картин привез. Но у нас в городе не выставлялся. Только в Москве и Ленинграде. И, уж конечно, он ничего нам не дарил.

– А после его смерти? Что стало с картинами, после того как Галлер умер?

– Он не умер, а был расстрелян как враг народа. Как же так? Вы собираетесь писать о нем статью, а этого не знаете?

Мысленно чертыхнувшись по поводу такого прокола, я невнятно забубнила о накладках в работе. Директриса пропустила мои оправдания мимо ушей и задумчиво проговорила:

– А куда коллекция делась после его ареста, сказать не могу. Нет у нас таких сведений. Хотя музей этот вопрос интересует и мы пытались по официальным каналам выяснить ее судьбу. К сожалению, у нас ничего не вышло. Архив местного НКВД был уничтожен, когда немцы подошли к городу.

– А его семья? Родственники должны знать, куда делись картины.

– Жену арестовали вместе с ним, и что с ней стало, мы не знаем. Вполне допускаю, что она тоже погибла, – сухо обронила она.

– Чем же вы руководствовались, готовя экспозицию о творчестве Галлера?

– Каталогами его выставок.

– Оттуда и вырезали те картинки, что заменяют работы художника? А копии нельзя было повесить? Было бы солиднее.

– А где их взять? – вспыхнула директриса. – Копирование такого количества работ стоит больших денег, а у нас их нет. Если какие-то суммы нам выделяются, мы тратим их на пополнение коллекций.

– В вашем музее всегда так напряженно с экспонатами?

– До войны у нас было богатейшее собрание. Музей организовывался группой энтузиастов. Все началось с того, что они ездили по окрестным усадьбам, собирали вещи, представляющие художественную или этнографическую ценность, и привозили сюда. Поначалу все умещалось в одном зале, но постепенно количество единиц хранения увеличивалось, и в 1920 году на базе этого монастыря был создан музей.

– И что же случилось со всеми этими экспонатами? Куда все исчезло?

– Когда немцы подошли к городу и стало ясно, что его придется оставить, самое ценное вывезли в Москву. После войны нам это уже не вернули. А что не успели эвакуировать, то пропало, – вздохнула директриса.

– Может, и картины Галлера погибли во время оккупации?

– Вряд ли. – Она с сомнением покачала головой. – В музейных документах тех лет нет упоминания, что его картины поступали в наш фонд. Думаю, коллекция исчезла за несколько лет до войны.

– Как я понимаю, хотя в вашем музее и нет подлинников его полотен, но с творчеством Галлера вы хорошо знакомы. Скажите, вам что-нибудь известно о картине, на которой обнаженная женщина держит в руке улыбающуюся маску.

– Женщина с маской? Первый раз слышу. Вы уверены, что такая картина существовала?

– Она и сейчас существует. Совсем недавно я видела ее собственными глазами.

Вот и все события вчерашнего дня! Ничего необычного, и тем не менее уже сегодня утром ко мне приставлен «хвост».

Хотя нет, ошибаюсь. Не все! Был еще инцидент, которому я в тот момент не придала значения. Выходя из кабинета, я едва не сшибла стоящую за ней женщину. От неожиданности я сначала оторопела, потом принялась бормотать извинения. Женщина слушать меня не стала и, решительно отстранив, скрылась в кабинете. Я хмыкнула, пожала плечами и пошла к выходу. Конечно, не очень приятно, когда тебя едва не сбивают с ног, но ведь ясно же, что это сделано не нарочно. А женщина одарила меня таким взглядом! Очень нехороший взгляд, да и сама она не показалась мне приятной особой. Среднего роста, с топорными чертами лица и клочковатой стрижкой. Мешковатые брюки и вылинявший блузон красоты ей тоже не прибавляли.