Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 48
– В окно красивее! Это кинематографический допуск. Ведь, правда жизни и правда кино совсем разные вещи… Я и не знал, как выстрел в лоб делается. На затылок актеру лепят куриную требуху. А потом плюют в лоб специальным шариком с краской. Через трубочку. Актер дергает головой, требуха слетает, а зрителю кажется, что это мозги! Итальянская технология! Круто!
– Это ж еще попасть надо. Можно глаз выбить.
– Нельзя. Трубочка на штативе стоит. Главное, чтоб артист не шевелился. Потом немножко компьютером подрехтуют и порядок.
– Кого подрехтуют? Артиста?
– Изображение! Сейчас в кино без компьютерных технологий никуда. Лет через двадцать кинопленки уже не будет. Все спецэффекты и трюки будут на компе делаться, – Жора сверкает эрудицией, как игрок «Что? Где? Когда?»
– Но артисты, надеюсь, останутся?
– Поживем – увидим. Короче, я вчера весь день на площадке и проторчал. А после отмечать поехали. Ох, Андюхин, – Жора потирает бок, – в ментуре пьют много, сам знаешь… Но как там хлещут, это смерть! Водку – стаканами и без закуси. Я после второго залпа завязал, иначе б умер. Черт с нею, с офицерской честью, здоровье дороже. А ребятам, хоть бы хрен. Как и не пили. Лабудянский, правда, не остался с нами. Сразу после съемок уехал по делам. Но зато группа оторвалась… Сегодня продолжают снимать. В павильоне.
Надо отметить, утром Георгий был похож на автолюбителя, без доплаты сменившего старый «Москвич» на новый БМВ. Неземное счастье меж рогов. И даже остаточные явления растворились в океане горячих эмоций, как сахар в чашечке кофе. Правда, выхлоп до конца не растворился.
– Я после вчерашнего, знаешь, о чем подумал? – Георгий раскидывает руки вдоль спинки дивана и закатывает глаза, – вот что после нас останется? Ну, в смысле следа в истории?
– Ты хочешь наследить в истории?
– Через десять лет никто не вспомнит, что были такие менты Жора с Андрюхой. Ну, еще Укушенный. Что кого-то ловили, писали какие-то бумажки, вербовали народ стучать…Иногда выпивали… Это никому не будет интересно. Много вас таких на просторах вечности. Как говорят в кинематографе, роль второго плана. И с чем мы уйдем? Понимаешь, Андрюхин?
– Не знаю, куда собрался уходить ты, мой философский друг, а лично я сегодня иду к Рудольфу Аркадьевичу. Вернее, хочу пригласить его сюда.
– Зачем?! – Жора подскакивает с дивана, словно ему в задницу выстелили шариком из трубки по итальянской технологии.
– У меня созрели к нему пара вопросов.
Я рассказываю Георгию о моем визите в «Бармалей».
– Я чувствовал… Чувствовал, – азартно потирает руки будущая кинозвезда, – теперь понятно, почему они про тот день молчат… Они вместе были, это и дураку понятно. Но где?
– Это я и хочу спросить. Не исключено, промеж ними романчик вышел, Рудольф решил с шефом отношения выяснить, да не удалось мирно договориться. В процессе статуэткой ему и засандалил.
– Точно! А жена в это время в машине ждала. Поэтому она и молчит. Не хочет хахаля сдавать. Вдова-героиня. Понимает, что лучше потерпеть. Без признанки ее вряд ли по такому убийству осудят. Зато любовника сохранит. Ты когда хочешь его вызывать?
– Прямо сейчас. Чего откладывать?
– Правильно. Чтоб через час здесь сидел. Ты жестко вызывай, без соплей. Типа, лучше сами придите. Чтоб понервничал. Колоть легче будет.
Набрать номер Шилова я не успеваю, в кабинет врывается Укушенный.
– Андрюхин, диктофон у тебя?
– Да, – я извлекаю из сейфа старенький «Панасоник» с треснутым корпусом, – батарейки, правда, сдохли.
– Я новые куплю. Клюнули, собаки, клюнули! – Борька возбужден, как бык перед началом схватки.
– Кто? – спрашиваем мы хором.
– Дилеры! Помнишь, я говорил, где-то под боком сука завелась, наркотой торгует?
– И чего? Вычислил?
– Скоро узнаю, где окопались. Человек договорился партию «герыча»взять. Сегодня встречается, чтоб подробности оговорить, а дня через три передача будет. Я ему хочу диктофон зарядить. Лишняя доказуха не помешает.
– Аккуратней… Найдут – одним трупом больше.
– Не найдут. Он в трусы спрячет. И я его прикрывать буду.
– Вымыть потом не забудь, – предупреждает Георгий, – или в пакет пусть завернет. А то мандавошек подцепим ненароком.
– Хорошо, – Укушенный прячет диктофон и идет к двери.
– Борь, погоди, – останавливаю его я, – ты в истории наследить хочешь?
– Чего-чего? – у Борьки вытягивается лицо.
– Ну, кем ты хочешь остаться в истории человечества?
Укушенный пожимает плечами, так, наверно, и не поняв вопроса.
– Человеком. Раз человечество. Не козлом же…
Когда он скрывается за дверью, я возвращаюсь к прерванному делу.
– Алло… Маша? Это из милиции. С Рудольфом Аркадьевичем соедини… Что?!… Когда?!…Е-е-е… Мы сейчас, сейчас приедем…
– Что стряслось?! Замочили?! – кричит Жора, едва я кладу трубку. -
Нет… Сам отравился. Пару часов назад заперся в кабинете и наглотался таблеток.
– Жив?!
– Да… Увезли в реанимацию. Перспективы фифти-фифти. Будем надеяться, медицина победит.
– Гоним!
Гоним, мы, по обыкновению, на своих двоих. Аккумулятор Борькиного «Мерседеса – 412» сдох окончательно и восстановлению не подлежит. О служебном транспорте мы даже не заикаемся. Не дадут, даже под угрозой ядерного оружия.
– Нервишки не выдержали, – предполагает Жора, когда мы летящей походкой выходим из отдела, – прикинул, что сейчас его амуры выплывут, и траванулся. Крепко его приперло, раз самоликвидацией занялся.
– Чего ж он раньше не траванулся? Бочкаревскую вдову не вчера приземлили. Давай прибавим, вон автобус.
Мы отпускаем тормоза и успеваем втиснуться в последнюю дверь «Икаруса».
– Это и непонятно… А, может, это мент бывший из казино стуканул, что ты приходил?
– Ему то зачем?
– Деньжат срубить. Его из ментуры, случаем, не за взятки выперли?
– Да откуда я знаю?
– То-то… А здесь вариант денежный – убийство, все-таки. Позвонил Шилову и намекнул – гони бабки, кое-что расскажу. У того «очко на минус» [очко на минус (жарг) – испугаться], естественно, заплатил. Любой бы заплатил. Мокруха – это не карманы резать.
