Карты великого мага - Тарасевич Ольга Ивановна

Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 46

Почему Денис, экстрасенс недоделанный, вообще допустил, чтобы мы оказались в этой заднице? Картинки он, видите ли, неправильно понял. Соображать надо грамотно с первой попытки. Второй, как оказывается, может и не быть!

Почему вся эта долбаная правоохранительная система бездействует и не торопится прийти на помощь мне – части этой системы и честному налогоплательщику?! Какого рожна они там делают, эти опера и следаки? Впрочем, о чем это я – и так ясно, что они ни хрена не делают! А Денис еще молодец – вынудил охранника камеру на въезде отрубить. Если на домах, возле которых меня похитили, нет систем видеонаблюдения – то как этот долбаный микроавтобус искать?

Потом негативные эмоции исчезают.

Наркота, оказывается, переносит в прекрасный, яркий мир…

Первые инъекции вырубали меня полностью. Я словно бы влетала в мягкое, ватное облако – и вылетала из него вроде бы не особо изменившимся человеком, с прежними установками, критериями и ценностями. Выключили-включили, пить очень хочется, а есть не хочется совсем. Примерно так я могу охарактеризовать начальный этап внедрения наркоты в организм.

Потом начинаю осознавать: в этом наркотическом облаке невероятно спокойно. Оно состоит из такой прекрасной, светлой, теплой любви, что я со своими проблемами растворяюсь в нем целиком и полностью. Меня просто уже нет. То, что было моей болью, стало частью светлых волн любви.

А еще приходит такое чувство… что словно бы я умею летать. Я вижу прекрасные картины – то зеленые луга, то оранжевый закат, то заснеженные горные вершины, – и я проношусь над ними, завороженная и дивными видами, и скоростью, свободой своего полета.

Возвращаться из этой похожей на сказку страны не хочется.

Вонючая реальность сарая отвратительна, периодически насилующий меня бритоголовый хмырь еще хуже.

Начинаю с нетерпением ждать новой инъекции. Надежд на освобождение уже не остается – есть лишь мечты о передозе, который унесет меня в странный наркотический калейдоскоп навсегда.

Новая серия галлюцинаций связана с космосом.

Не знаю, сколько времени я, восхитительно невесомая и свободная, летаю среди звезд, планет, неизведанных галактик, серебристых лунных пейзажей и кровавых отблесков поверхности Марса.

Мне все равно, что это за картинки, – бред моего сознания на базе школьного курса астрономии или какая-то существующая реальность.

Я свободна и счастлива.

А потом вдруг я вижу ЕГО…

ОН – это черная воронка-смерч, кишмя кишащая змеями и пауками.

ОН – это испепеляющий огонь низкого вожделения, жажды богатства, воспаленной гордыни.

ОН – это самая беспросветная, страшная тьма. Темная и ледяная. Это настолько далеко от Бога, что только одно ясно: это-то и есть самое жуткое, только этого и нужно бояться…

…– Где мама Саши Петрова? Это же невозможно! Я не могу справиться с этим проклятым ребенком! Вы только посмотрите, что он выкинул! Откуда столько жестокости?!

На дорожке возле детской площадки в рядок лежат три голубя со свернутыми шеями. Весенний ветерок легонько касается их перьев. Из одной птички на серый асфальт вытекает ярко-красное пятно крови.

Сашенька смотрит на свою композицию с нескрываемой гордостью.

Вроде бы голубь – птица доверчивая и охотно подходит за угощением. Но как только он подумал о том, что, подманив голубка, хорошо бы свернуть ему шею, – птицы стали хитрее. Как будто бы прочитали его мысли – хватали куски булки и отлетали в сторону. Поймать голубя оказалось довольно сложным делом. А вот теплая птичья шейка с нежными перышками скручивалась очень легко. Птица жалобно пищала, потом дрожала в конвульсиях (лапки при этом дергались, а из попы выползали какашки), и вот уже все кончено – глаза закрываются пленкой, крылья отвисают, теплое тельце потихоньку начинает остывать.

«Дура она, эта Ирина Ивановна, – думает Саша, пока его мама что-то с виноватым видом объясняет воспитательнице. – Сама, наверное, ни одного голубя поймать бы не смогла. А на меня ругается. Орет, чего я в машинки, как другие дети, не играю. Я не как другие. Вообще, вокруг меня одни дураки почему-то. Даже обидно, ни одного нормального человека рядом!»

Он всегда почему-то не сомневался: шеи у голубей сворачиваются, лапки сороконожек замечательно отрываются, и нет лучшего развлечения, чем облить кошку бензином, поджечь да выпустить.

И Саша точно знал, что он выше и умнее всех людей, которые его окружают.

Эта информация всегда находилась в его сознании. Даже когда он был настолько мал, что не мог это сформулировать словами.

– Шурик опять в детском саду набезобразничал, – жаловалась мама отцу практически каждый вечер. – Я уже боюсь за ним приходить. Ни дня не проходит, чтобы он что-нибудь не выкинул.

На лице отца появляется озабоченное выражение:

– Откуда в нем все это? Хитрость, изворотливость, жестокость? Ведь вроде бы мы с тобой совсем другие. И мы его этому не учили. Страшно даже подумать, что с ним в школе будет, когда он подрастет. А уж переходный возраст – вообще караул!

– А самое ужасное, – мама пожимала плечами, – что на него сердиться невозможно. Даже в детском саду воспитательница эта, Ира, на меня орет, а не на Сашку. Он же у нас такой ангелочек со светлыми кудряшками. Глазищи эти свои голубые выкатит, ресницами похлопает – и ему все сходит с рук, что бы он ни вытворил!

Да, родители у Саши Петрова имелись. Полный среднестатистический комплект, как у большинства советских детей. Папа – инженер, мама – врач. И вроде бы оба неплохо устроились, и карьеру сделали в рамках своих профессий. И людьми были неплохими, веселыми, интересующимися жизнью. Отец петь любил, в оперу сына таскал, на концерты водил. Мама все за здоровьем следила – записала сына в бассейн, на море в пионерский лагерь каждый год отправляла. Только что бы родители ни делали, как бы ни пытались угодить сыну – Саша всегда чувствовал какую-то холодность, отстраненность… Смотрел на их лица, знакомые до каждой черточки, и испытывал скорее удивление, чем любовь. Неужели эти обычные люди действительно являются его родителями? Они почему-то кажутся совершенно чужими. Что они, что случайный прохожий с улицы – все одно.

Родители были чужими, не вызывали любви. А потом, когда отец сломал ногу и вынужден был пару месяцев провести в гипсе, Саша понял: его даже почему-то радуют папины страдания. Чем хуже отцу – тем ему как-то легче, свободнее. Боль, испытываемая родителями, доставляла ему удовольствие.

Мать с отцом напрасно волновались, что сын не сможет найти общий язык в школе с учителями и одноклассниками.

И первые, и вторые пришли от Саши Петрова в полный восторг. Учился он невероятно легко, что математика, что русский язык – всегда только отличные оценки. Ребятам охотно давал списывать, угощал конфетами, хорошему мальчику мог свой велик дать погонять, плохому – по физиономии заехать…

Правда, при всем этом Саша отчетливо понимал, что, строго говоря, в нем существуют два Саши. Один вчера убил котенка Верочки, одноклассницы и соседки. А второй совершенно искренне Верочку утешал и говорил, что котенок обязательно найдется, погуляет да и придет. Саша-первый ловко умыкнул кошелек у классной руководительницы и запихнул его в портфель драчуна Борьки. Саша-второй хлопал Борю по плечу и уверял:

– Конечно, я верю, что ты не воровал училкины деньги. Разумеется, тебя подставили! Знал бы, кто тот урод, – обязательно ему морду бы набил.

Их было двое, Сашей Петровых.

И реальностей тоже было несколько.

Существовали люди, их слова, действия, поступки. Но вместе с тем еще существовали людские мысли, эмоции, чувства. Саша всегда мог чувствовать мысли других людей, осознавать их так четко, как будто бы они были озвучены.

Он смотрел в глаза лучшего друга и понимал – тот искренне радуется его пятерке по английскому.

Он слушал, как ворчит классная руководительница, – и точно знал, что на самом деле женщина ни капельки не сердится, просто считает, что для пользы ученика ему периодически надо «давать по голове».

Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 46