Этюд на холме - Хилл Сьюзен "Susan Hil"

Три галочки. Шесть пунктов.

Он сомневался, что шести хватит. Но торопиться было некуда, и потом, поиски подходящего кандидата могли занять месяцы. Вряд ли ему снова так повезет и все случится так скоро, все-таки именно отбор и планирование были самыми важными элементами, которые помогали не совершать ошибок.

Маленькие часы на столе показывали семь тридцать. Он положил листок обратно в папку и запер ящик, а потом прошел через внутреннюю дверь офиса в хранилище. Он включил верхний свет, и в мгновение ока это место осветилось точно так же, как были освещены все кабинеты патологоанатомов, которые он видел в своей жизни. В одном углу стояла стальная раковина, а в прорезиненном полу был проделан слив, уходящий в основную канализацию. У противоположной стены ящики, напоминавшие огромные стеллажи для документов, мерцали зеленовато-серым светом. Рядом с ними стоял металлический стол. Он выкатил его на середину комнаты, под самый свет и прямо к сливу, и сорвал с него простыню. Металлическую тележку с резиновыми колесиками он расположил рядом, сбоку к ней с помощью болтов и крючков был прикреплен выдвижной ящичек. Ящичек располагался под таким углом, чтобы было видно, как разложены все инструменты, и все это выглядело как на картинке, которая радует глаз своей симметрией и упорядоченностью.

Он сделал шаг назад, проверяя, все ли на своих местах.

Удовлетворившись, он подошел к тому месту, где на стальных рельсах стоял квадратный ящик, и начал поднимать его с помощью рычага до того момента, пока он не сравнялся со столом.

Тело Дебби Паркер уже было холодным на ощупь. Острые хирургические ножницы разрезали ее флисовую куртку, брюки, джемпер и нижнее белье, и все это было выброшено в большой мусорный пакет – с этим он разберется позже. Ее наручные часы, ключи от дома и фонарик размером с кредитку были помещены в отдельную коробочку. В одном из ее карманов было три карточки. Он несколько секунд изучал, что там было написано, счел нью-эйджерскую ерунду малоинтересной и кинул карточки в мусорный мешок, на кучу одежды.

Потом он встал рядом с металлическим столом, вглядываясь в заплывшее голое тело девушки, в ее лицо в рытвинах и обсыпанные акне плечи. Он ничего не чувствовал. Это было правильно. При посмертном обследовании патологоанатом не чувствует ничего, никаких эмоций, ни скорби, ни сочувствия, только любопытство и интеллектуальный и профессиональный интерес. Первичные удовольствия, которые сопровождали охоту, засаду и убийство, были позади. Остальные еще предстояли, и они были другими, более стерильными, холодными и более медленными. Те были неуловимыми, быстрыми и пугающими. У него росло давление, его сердце колотилось в груди, он потел. Он шел на головокружительный риск. Сейчас он был уверен, что никакого риска не было, потому что все планировалось долго и как следует, да и практика помогала.

Он медленно прохаживался вокруг стола, глядя на тело, и в какой-то момент начал надиктовывать, как делали все патологоанатомы, отмечая каждую особенность тела, лежащего на столе под его пытливым взглядом, тихо и профессионально, тем самым тоном, которым он так восхищался, когда слышал, и который пытался имитировать сам нескончаемое количество раз. Теперь он гордился своей собственной экспертизой и был уверен, что, возьми он сейчас любого из них, лучшего из лучших, сможет доказать ему, что ублюдки ошибались. У них была власть уничтожить его, осудить его как недостойного вступить в их ряды, но теперь он был сам по себе.

Когда он был готов, он взялся за скальпель. У него было совсем мало времени, но он не мог ждать, и сегодня вечером он сможет вернуться и провести столько времени, сколько он только захочет, здесь, в центре своего мироздания, профессионально разбирая Молодую женщину, 18–30, на части. С того момента, как он схватил ее за шею, Дебби Паркер перестала существовать как человеческое существо с личностью, именем и с жизнью. Вот почему он мог бесстрастно проводить над ней любые операции. Они все могли. Это была их работа. Она была образцом, представителем своего пола и возраста, не больше.

Он нагнулся и сделал первый тонкий надрез.

Двадцать один

Кэт Дирбон удалось сохранить одну комнату в доме свободной от тирании детей и собак. В результате ее прозвали Гостиной для Умников и именно здесь, на двух диванах и в глубоких креслах, обитых светлой кожей, они и расположились. Обед был съеден, и с собой они взяли только по бокалу вина. Еще на низком стеклянном столике стояли чашки с блюдцами и чайник чая. Кэт нечасто имела возможность организовывать встречи дома, но были каникулы, и Мэриэл Серрэйлер взяла Сэма и Ханну в Лондон с ночевкой, чтобы успеть сходить куда только можно, включая колесо обозрения, планетарий и «Хард Рок Кафе». У Кэт появилась возможность приготовить приличную еду, привести дом и себя в презентабельный вид и подготовить некоторые материалы, которые сейчас лежали перед ней в распечатанном виде.

Помимо нее в комнате со своими бокалами и кофе расположились Крис, остеопат Ник Гайдн, иглотерапевт Эйдан Шарп и Джеральд Тейт, старший терапевт в клинике из другой части Лаффертона, которого одинаково уважали оба супруга Дирбон. Он был представителем старшего поколения, но при этом человеком передовых взглядов и широкого кругозора.

За обедом беседы велись на медицинские темы, но в основном в общем ключе. Сейчас разговор должен был стать более конкретным.

Кэт поставила свой бокал.

– Это была моя инициатива – собрать эту неформальную встречу умов, но, разумеется, она совершенно неофициальная, и я не выступаю здесь в качестве какого-то председателя. Мы все здесь в равных правах и можем высказываться в том ключе, который кажется уместным. Так, хорошо. Я и Крис крайне озабочены в связи с возросшим за последние месяцы количеством… я не знаю, какое слово для вас предпочтительнее – народных лекарей, представителей нетрадиционной медицины – в нашей профессии. Можно было бы использовать слова «мошенники» и «шарлатаны» по отношению к некоторым из них – могу поспорить, вы бы здесь со мной согласились. Вы знаете, что довольно крупное сообщество людей пустило корни в Старли-Тор из-за его исторически сложившейся сомнительной репутации древнейшего места силы – опять же, сами выберете подходящее слово – колдунов, друидов, целителей, энергий… Множество путешественников, увлекающихся нью-эйдж, приезжают туда весной, и из-за этого большое количество обычных кафе и магазинов переехало в Старли. Все это не имеет значения, все они по преимуществу безобидны. Там покуривают травку – впрочем, это удивительно, но мой брат-полицейский говорит, что там гораздо меньше проблем с наркотиками, чем в Лаффертоне и уж тем более в Бевхэме. Нет. Дело не в наркотиках. Что привлекло наше особое внимание и стало причиной беспокойства – это врачи-мошенники. В лучшем случае они сдирают кучу денег с доверчивых людей, которые редко могут себе это позволить, но даже это имеет мало отношения к нам. Но некоторые из этих так называемых врачей совсем не безобидны. Вы должны понимать, что ни я, ни Крис, ни большинство терапевтов в Лаффертоне не имеют ничего против альтернативной терапии, которую осуществляют опытные, квалифицированные специалисты и эффективность которой клинически доказана. Именно поэтому мы позвали вас, Эйдан, Ник… Я посылала пациентов с больной спиной к Нику, я посылала их и к Эйдану, потому что знаю, что пациенты с некоторыми недомоганиями хорошо реагируют на акупунктуру. Но вы двое отлично знаете, что вы делаете, и следуете главному принципу всех настоящих врачей: «Не навреди».

Эйдан Шарп прочистил горло.

– Спасибо, Кэт – извини, что прерываю, я благодарен за все твои слова и, я уверен, Ник тоже. Мы действительно опытные и квалифицированные специалисты, на что ты совершенно справедливо указала, но боюсь, что у меня возникло ощущение, будто мы добровольно пришли выслушивать враждебную критику в свой адрес.

У него была удивительно конкретная и формальная манера речи. Вероятно, это было связано с тем, что он четко работает с конкретными проблемами – вот о чем подумала Кэт. Она говорила с Эйданом Шарпом о классическом китайском искусстве иглоукалывания и удивлялась, как в нем сочетается четко изложенная медицинская система картирования человеческого тела и того, что с ним может быть не так, с необходимостью интуитивной, практически творческой способности ставить диагноз. Она не притворялась, что понимает или принимает теорию, которая стояла за всем этим, – это противоречило слишком многому, чему ее учили, – но она уважала акупунктуру за долгую и славную историю, а еще за то, что она часто работала.