– Заглохни, сявка! [45] – ответил Левченко. – Тебе слова никто не давал, и твое место у параши. Сейчас господин полковник возьмет телефон и позвонит своим, чтобы они подогнали сюда микроавтобус со шторками, с полным баком и открыли ворота.
– Подгонят тебе автобус, ну и что? – произнес Гончаров. – Возьмешь этих четырех женщин и будешь ими прикрываться? Тебе же самому за руль садиться, потому что я не стану, майор тоже, продюсеру мы не разрешим – он пьян.
– Сявка за руль сядет, – махнул пистолетом Левченко, – и будет делать все, что я ему скажу: он ведь жить хочет.
Ничушкин обиделся на «сявку», но промолчал. Но и Левченко тоже не выглядел решительным. Он посмотрел на Гончарова:
– Вы все равно ничего не докажете: свидетелей нет.
– Но у тебя в руке пистолет, на котором уже три трупа. Далеко тебе в любом случае не уйти: ты даже с территории не вырвешься. У тебя восемь патронов, возможно, девятый в стволе – толку от них нет никакого. А невинные люди могут пострадать.
– Кто здесь невинные люди? – не выдержал управляющий. – Этот? – он показал на Сорина. – Или этот, который под бандита косит, думая, что его будут уважать и бояться? Или бывший мент, доивший гостиничных проституток? Он, что ли, невинный? Финскую старуху отравил, чтобы хапнуть ее бабло…
За дверью раздались шаги, отворилась дверь, и на пороге появился полицейский.
– А что нам теперь… – начал было он.
– Назад! – крикнул Гончаров. – Здесь вооруженный преступник!
Полицейский быстро шагнул назад и захлопнул дверь.
– Сейчас выставим оцепление! – крикнул он. – А потом вызовем группу захвата!
Управляющий вздохнул, потом обвел взглядом всех присутствующих.
– Ну что, жирные и наглые? Зря радуетесь – я всех вас с собой утащу. Мне-то все равно не жить. Пожизненный срок – хуже смерти. Смерть – это легко: раз – и тебя нет. Чего уж тогда за жизнь цепляться.
Левченко перестал прикрываться Вероникой, но не опустил руку. Погладил Сорину по голове.
– А за меня и помолиться-то некому. Так что не забывай меня, любимая. Но я кое-что для тебя еще сделаю.
Он вскинул руку и почти сразу выстрелил. Пытавшийся вскочить Сорин повалился назад и упал вместе с креслом. Егоров бросился к преступнику и тоже нарвался на пулю. Продюсер Портнягин вдруг очнулся, бросился на пол и попытался уползти за бильярдный стол. Вероника обернулась и обхватила шею Левченко двумя руками.
– Не надо! – закричала она.
За стеклянной стеной в зале раздался топот ног.
Управляющий имением наклонился и поцеловал Сорину. Почти сразу отстранил ее, повернулся к стеклянной стене, прижал ствол к своей груди и выстрелил.
– Товарищ полковник юстиции! – крикнул кто-то за дверью. – Вы как там?
– Заходите, – ответил Игорь Алексеевич, – тут уже все закончилось.
Левченко лежал на спине и незрячими глазами смотрел вверх, на сверкающие холодным светом потолочные споты, которые сам же и устанавливал. Рядом с телом на коленях стояла Вероника, которая словно забыла, что в пяти шагах от нее лежит убитый муж.
Раненный в плечо майор Егоров попытался подняться. Гончаров помог ему и усадил в кресло.
– Это все из-за меня, это я во всем виноват, – начал причитать Егоров. – Я ведь и в самом деле его только по карманам похлопал, а он, наверное, пистолет в рукаве прятал. Что мне теперь будет?
– Получишь вторую звезду на погоны, – успокоил его Игорь Алексеевич. – Главное, никому не говори, что ты его обыскивал. А я в отчете укажу, что ты мирных граждан собой прикрыл. Рана неопасная: сейчас я тебя перевяжу и врачам передам.
И он крикнул полицейским, чтобы принесли аптечку из машины. Потом бросил взгляд в сторону и тут же отвернулся: пуля попала Евгению Аркадьевичу в лоб над самой переносицей. Смерть была мгновенной.
Ничушкин подошел к жене:
– Ну что, мадам, не желаете ли стаканчик виски?
Наташа затрясла головой, отказываясь. И тут же начала быстро кивать.
– Ну да, – согласился Альберт Семенович, – это ж вам не кино!
Он заглянул под бильярдный стол:
– Вылезай, Храбрый Портняжка! Все уж закончилось давно, давай хряпнем халявного виски за упокой души подлеца Женьки Сорина. Да-а, блин. Не думал я, что такая фигня может случиться. – Он протянул руку, помогая Портнягину подняться. – А ты куда-нибудь в кино вставь: зашли стихи, мол, послушать, а тут долбаная проза – разборки по полной.
Они сели за стол, не обращая внимания на присутствие полицейских. Альберт Семенович наполнил два стакана, посмотрел на часы.
– Ого, я думал, что уже утро, а еще всего-навсего полвторого. Как время-то тянется.
– А для кого-то оно уже закончилось, – вздохнул Портнягин, стараясь не смотреть на труп хозяина дома.
– Еще шесть минут до отправления, – сказала Лена, обращаясь к Лапникову. – Хочу спросить то, о чем не решалась. Читала о вас в интернете. Там даже на ваши криминальные связи намекают.
– Да какие там связи, – улыбнулся поэт, – просто жил в районе, где было много подростковой преступности. Вот я и пошел заниматься боксом, чтобы не бояться хулиганов на улице. А там выяснилось, что хулиганы посещают ту же секцию, что и я… А в боксе врагов нет: там все братья. Мы все занимались одинаково: кто-то больше, кто-то меньше. Но только я стал чемпионом города среди школьников, потом среди юниоров… Потом стал призером на первенстве страны. Меня уважали, а мои друзья пошли в бандиты, потому что время такое настало – их боялись и ненавидели. Они шли на преступления, веря в свое могущество и безнаказанность, решив, что это их время, а я подался в учителя, надеясь сеять разумное, доброе и вечное. Тяжелый труд: ты сеешь разумное и доброе, а жизнь удобряет все это навозом. А в поэты я пошел, потому что поэзия – это состояние души: без нее никак нельзя, как и без любви, – не выживем.
