Алмазный эндшпиль - Михалкова Елена Ивановна

Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 69

– Что там с дождями? – недовольно повторил он.

– Так в статье написано, – оправдался начальник службы безопасности, – вот, мне ребята с немецкого перевели. На самом деле про немца толком ничего не известно. Гостиницами этот Краузе давно уже сам не управляет, в основном путешествует по миру.

Хрящевский фыркнул:

– Не насмотрелся еще на мир-то, лось немецкий?

– Он не немецкий, – внезапно заступился за Генриха Дымов. – У него корни русские. И он не просто так ездит, а выискивает редкие камни. Коллекционирует он их.

– Вот это уже ближе к делу, – похвалил Николай. – А то начал с дождичка.

– Коллекция у него непонятная: толком ее никто не видел. Один журналист был у Краузе в гостях и рассказал, что у того в подвале что-то вроде бомбоубежища. А в нем комната с драгоценностями. Якобы он даже видел своими глазами…. – Дымов сверился с записями и прочел по бумажке: —…два изумруда Лепре и белый алмаз «Конкистадор». Но Краузе позже объявил, что журналист все придумал и никакого бомбоубежища у него под домом нет, а камней и подавно. Чуть было до судебного процесса не дошло, но потом журналист взял все слова обратно, и на этом заглохло.

– «Конкистадор»! – Хрящевский уважительно присвистнул. – Если журналюга не соврал, то старикан непрост, ой как непрост!

– Наоборот, если он соврал, – поправил Дымов. – Ну, потом соврал. В смысле, не сначала соврал, а потом сказал правду, а наоборот.

Николай холодно смотрел на него, и Валентин Петрович смешался и замолчал. Пауза угрожающе затянулась.

– Ладно, – сжалился Хрящевский. – Что там еще у тебя?

– В общем, больше ничего, Николай Павлович, – признал Дымов. – Есть еще про семейное положение: был женат, развелся двадцать лет назад, детей нет. В сорок лет получил образование геммолога, еще слушал курс лекций по истории драгоценных камней.

– Увлеченный мужик.

– По-русски говорит, но не очень хорошо. Последний раз приезжал в Россию пять лет назад, был в Питере и, по слухам, уехал с каким-то редким аметистом. Этот аметист ему сосватал питерский приятель Вермана, тоже ювелир. Через него Верман и вышел на Краузе. Это нам Белов рассказал. Кстати, Николай Павлович, что с перевозчиком-то будем делать?

Хрящевский раздраженно махнул рукой.

– Потом, Дымов, все потом. Перевозчик никуда не денется. А вот Верман, сука, сейчас провернет сделку и будет сидеть при деньгах, как пахан на общаке. Не для того я Алину к нему подсылал, чтобы он мне все сорвал и сухим из воды вышел.

Дымов осмелился заметить:

– Сухим-то все равно не выйдет.

– Выйдет, не выйдет – какая разница?! – вспылил Хрящевский. – Мне нужно, чтобы он свое дело сделал, лег под Амана с нашими камушками! А он, карась жирный, с крючка пытается сорваться, извивается, хвостом бьет… Где сейчас Белов? А?!

Дымов облизнул пересохшие губы:

– С ними, Николай Павлович. Обо всех их делах докладывает, как и договаривались. Четкий мужик, ничего не скажешь: без него мы проворонили бы вермановские шашни за нашей спиной.

– Не «мы», а «ты», – зло поправил Хрящ. – Ты проворонил бы! Ладно, расслабься… На какое время назначена сделка?

– Белов сказал, что Верман успел вчера до закрытия банка отвезти немца в хранилище, – заторопился начальник службы безопасности, – и тот убедился, что бриллиант настоящий, не подделка.

– Вдвоем ездили?

– Да, больше никого не было. За ними наш человек следил на улице, а потом в банк зашел. Уверяет, что в хранилище они спускались вдвоем.

Хрящевский поразмыслил немного, пощипывая толстую губу. Вдвоем? Без эксперта? Как же Краузе определил, что Верман подсовывает ему не подделку, а настоящего «Голубого Француза»? Неужели сам?

– Ну да, все верно, – пробормотал он. – Старикан ведь геммолог, у него наверняка и инструменты с собой были.

Дымов подтвердил, что немец действительно таскал за собой довольно объемный рюкзак.

– Значит, проверил… Кстати, Дымов, ты отправил людей к Ольховской, как я говорил?

Валентин Петрович не отправил людей, а лично съездил к старенькой Анне Андреевне. После случая с курьером он не рискнул полагаться на своих помощников. Тем более, что за провал в таком важном деле Хрящевский снял бы с него голову.

Старушонка оказалась доверчива, как ребенок, и преспокойно пустила представительного Валентина Петровича в свою квартиру. Она обитала в четырехкомнатной «сталинке» с длинным коридором, по которому бесшумно шныряли дымчатые коты. В просторных комнатах с высокими потолками крошечная старушка смотрелась как музейный экспонат или восковая кукла – уменьшенная копия живой женщины.

Дымов ожидал, что попасть в обитель Ольховской будет не так-то просто, и поразился старухиному легкомыслию. Но из беглого осмотра квартиры стало понятно, в чем причина ее беспечности: ни янтаря, ни других ценностей в доме не было видно и следа – лишь шкафчики с фарфоровыми статуэтками и старыми фотографиями. Поскольку Дымов представился работником службы социального обеспечения, старушка предложила ему чаю и разоткровенничалась.

Тут-то и выяснилось, что все ценные вещи она по совету Мони Вермана хранит в банке. Пронырливый ювелир лично арендовал для нее ячейку, оплатил, научил ею пользоваться, и этим окончательно завоевал расположение и благодарность Анны Андреевны.

– Он такой чудесный человек, – с улыбкой рассказывала она Дымову, – так трогательно заботится обо мне. Сейчас подобная бескорыстность, к сожалению, очень редко встречается. Прошу вас, берите конфеты, не стесняйтесь!

Старушка взяла чашку, и Валентин Петрович заметил, что ее тонкие морщинистые ручки дрожат. Поднося чашку к губам, Ольховская едва не расплескала чай.

– Снова трясет, – огорченно заметила она и поставила чашку на блюдце. – Я давно заметила: землетрясения участились! Все врут, что в Москве безопасно. Уверена, что мы сидим на вулкане. Пейте чай! Это тибетский…

«Плохо дело», – подумал Дымов, услышав о землетрясении.

Перед ним на столе красовался белый фарфоровый чайник с птичкой на крышке, у которой был отломан кусочек хвоста. Ольховская приготовила все для чаепития с большим тщанием: и чайник ополоснула дважды, прежде чем заварить чай, и достала корзинку с конфетами, и поставила перед Дымовым прелестную белую чашку, тонкую, как бумага.

Над чашкой поднимался ароматный пар. Дымов, любивший чай, отпил глоток… И глаза у него полезли на лоб.

Напиток оказался горьким и невероятно противным. «Да эта карга его заварила на протухшей рыбной чешуе! На портянках тибетских монахов!» – про себя завопил Дымов, в котором от потрясения проснулось воображение. Чай действительно пованивал рыбой и чем-то еще, смутно знакомым и меньше всего ассоциирующимся с чаем. Валентин Петрович решил для собственного спокойствия не вспоминать, чем именно.

– Пейте-пейте! – подбодрила его Ольховская. – Полезный чай, очень! Моя подруга привозит мне его из Тибета. Я верю, что беседа у людей только тогда идет хорошо, когда их объединяет совместная трапеза или чаепитие.

Дымов с трудом сделал еще один глоток, прилагая колоссальные усилия, чтобы «держать лицо». Старушка наблюдала за ним с блаженной улыбкой.

– Редко кто в наше время ценит хороший чай, – поделилась она. – А ведь он продлевает жизнь, вы знали? Прошу вас, пейте, пока не остыл.

Валентин Петрович задержал дыхание, отхлебнул чай и судорожным глотком протолкнул его в пищевод. У него появилось устойчивое ощущение, что вместо продления жизни он только что сократил ее лет на десять. Единственное, что утешало Дымова – это благосклонный взгляд Ольховской, похоже, зачислившей его в кружок любителей тибетской отравы.

Решив ковать железо пока горячо, Валентин Петрович издалека приступил к расспросам. Перед ним стояла сложная задача: навести старуху на разговор о «Голубом Французе», не вызвав подозрений. «С чего бы работнику мэрии проявлять интерес к чужим драгоценностям? Не дай бог, бабулька что-нибудь заподозрит и выставит меня из квартиры, – думал Дымов, поддакивая рассказам о благородном ювелире. – Попробую-ка вспомнить что-нибудь про наследство от дальнего родственника».

Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 69