Родео для прекрасных дам - Степанова Татьяна Юрьевна

Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70

У Марьяны с Максимом родилась дочка Верочка, а потом прошло шесть лет и…

Когда Марьяна сухо сообщила по телефону: «А мы развелись – вчера был суд», Катя буквально лишилась дара речи.

Это было сразу после Нового года. Такой вот подарочек-сюрпризик. А сейчас на дворе уже был май. Май-чародей…

Между прочим, к сведению любопытных туристов-краеведов: Щеголевский ОВД полвека назад тоже строили пленные немцы. Готический стиль, однако, на этот раз не приветствовался – восторжествовал сталинский ампир. Фасад ОВД украшали две нелепые колонны с лепниной, окна оберегали крепкие решетки, стены всегда красились в нейтральный терракотовый цвет, парковка для служебного транспорта старательно убиралась и подметалась так называемыми «суточниками». К главному зданию, где сидел начальник ОВД, его многочисленные замы, кадры и уголовный розыск, примыкали флигельки, где располагался гараж, экспертный отдел и где, теснясь в маленьких подслеповатых кабинетах, гнездились непритязательные к бытовым лишениям дознаватели и следователи.

Чтобы попасть на территорию ОВД, огороженную бетонным забором, надо было пройти через дежурную часть.

– Вы к кому, гражданочка? По какому такому вопросу? – остановил Катю грузный пожилой дядька – дежурный.

Катя предъявила свое удостоверение.

– Я к старшему следователю Киселевой Марианне Ивановне.

– Проводи товарища капитана из пресс-службы, – приказал дежурный молоденькому помощнику. – А вы что же это, про старшего следователя Киселеву в газете писать будете?

– Очень даже возможно, – уклончиво ответила Катя.

– А в какой такой газете?

– В «Щите и мече», например.

– Это что же у вас, приказ такой от начальника – в газете писать? – не унимался дежурный.

– Приказ, – ответила Катя. Есть такая категория дядек-дежурных из старослужащих, которые не видят смысла жизни без этого слова.

– А, ну-ну, тогда удачи вам, – усмехнулся дежурный в прокуренные усы. – Миша, голубчик, сопроводи товарища капитана.

Помощник Миша довел Катю лишь до середины внутреннего двора – передал с рук на руки кругленькому, бритому под ноль сверстнику из отдела дознания.

– Откуда такая птица? – донеслись до Кати их переговоры шепотком.

– Да из главка вроде.

– К кому?

– Да не поверишь – к мегере нашей. Вот умора! Ну, сейчас она ее встретит, сейчас угостит.

Кругленький и бритый довел Катю тоже не до самого кабинета:

– Сюда, в этот вот флигель. Вон шестая дверь в конце.

– А что, у вас ремонт, что ли? – спросила Катя. – Следователи ведь, кажется, раньше вон там, вместе с экспертами сидели?

– А там ремонт второй год, – вздохнул дознаватель. – То крыша текла – чинили, то полы перестилали, то стены шпаклевали. Потом потолки белили. Потом Интернет тянули, связь, теперь не знаю, что и делают.

– Совершенства, наверное, добиваются.

– Угу, наверное. Трехнешься с этим ремонтом. Вон туда вам, стучите громче. Не бойтесь.

Катя постучала в дверь шестого кабинета. Открыла.

– Выйдите. Не видите, я занята!

Голос Марьяны Катя сначала даже и не узнала. Резкий, огрубевший от сигаретного дыма, раздраженный до крайности. Марьяна сидела за столом, заваленным бумагами. Что-то, низко наклонившись, писала. На плечи наброшен милицейский китель – в кабинете было прохладно. Напротив нее за столом сидел молодой парень – тоже бритый, как и провожатый-дознаватель, однако не совсем налысо. На его макушке фантазией парикмахера был оставлен островок густых темных волос, слепленных при помощи геля-фиксатора в причудливый «ирокез» дыборком.

– Я сказала, закройте дверь! – повысила голос Марьяна, оторвалась от своей писанины, увидела Катю в дверях и…

– Ты? Приехала? Катька, Катюшка! Проходи, я сейчас. – Марьяна встала, взяла телефонную трубку: – ИВС? Мамонтова заберите, я позже с ним продолжу.

Буквально через секунду в кабинет заглянул, как-то слишком робко для конвоира, милиционер, вывел обладателя хитрого «ирокеза».

– Я советую вам, Мамонтов, подумать над своим положением, – ледяным тоном выдала Марьяна ему в качестве напутствия. – Все, что вы тут мне несли, – это бред и вранье, которое я даже не собираюсь заносить в протокол. Я очень советую вам сказать правду.

– А я лгуном сроду не был, – мрачно, чрезвычайно даже мрачно и нелюбезно парировал Мамонтов.

Мягко закрылась за ним и его конвоиром дверь.

– Катюша, ты молодчага! Хоть одно нормальное человеческое лицо в этом зоопарке! Садись, ты что стоишь? Садись, отдыхай. Сейчас проветрим после этого гоблина, воздух свежий впустим. – Марьяна скинула в мгновение ока туфли, легко и проворно вскарабкалась на стол, заваленный бумагами. Потянулась к фрамуге окна, причем наступила на исписанные протоколы.

– Осторожно, помнешь, – улыбнулась Катя.

Стоя на столе, Марьяна пнула ногой кипу протоколов, неподшитых экспертных заключений, копий отдельных поручений, характеристик.

– Вот, вот и вот! – Дернула за веревку – фрамуга с грохотом отвалилась вниз, впуская в кабинет прохладный майский ветерок. – Молодец, что приехала. И правильно, что без звонка. Позвонила бы вчера – я бы сказала: не надо, не приезжай.

– Вот так раз. Не хочешь меня видеть?

– С ума сошла? Конечно, хочу. Сто раз звонить тебе собиралась. Возьму трубку, даже номер до половины наберу и брошу.

– Почему? – Катя вглядывалась в лицо Марьяны. – Ну, почему?

– Потому. – Марьяна спрыгнула на пол. – Мамочки, колготки зацепила. Гадство какое, новые, сегодня только надела. Потому что знаю наперед все, что ты будешь мне говорить. Все, все, все знаю.

– А вот и не знаешь. – Катя уселась на стул. – Но это потом, позже. Мне тоже надо с духом собраться. А пока… Я ведь к тебе приехала по поводу случая в «Парусе». Что-то там совсем непонятное с этим потерпевшим Авдюковым.

– А что там непонятного? – Марьяна пожала плечами. – Сдох и сдох мужик. И черт с ним, и никто не заплачет. Одним самцом меньше, одним больше.

Катя внимательно посмотрела на подругу. В Марьяне, которую она знала так давно и так близко, что-то разительно изменилось. И дело было не во внешности, хотя Марьяна кардинально изменила прическу – зачем-то отрезала свои густые длинные волосы, которые, помнится, так любил распускать ее муж Максим, сделала в местном салоне красоты модную «креативную» стрижку, открыв шею и уши. Перемены были в другом – в манере разговаривать, двигаться, реагировать на вопросы. Даже улыбка у нее стала какой-то иной – немного вымученной и чуть-чуть злой.

– Мне показалось, что это не рядовое происшествие и что из этого можно будет сделать неплохой материал. Интересный читателям, – скромно пояснила Катя. – Но знаю я крайне мало. В сводке было написано, что этот Авдюков умер по дороге в больницу прямо в «Скорой». А как получилось, что это дело попало к тебе?

– Я просто дежурила сутки. В полшестого утра меня из дома подняли – телефонограмма из больницы поступила. Дежурный, недолго думая, решил, что налицо тяжкое причинение вреда здоровью со смертельным исходом, то есть наша прямая подследственность. Хотя тогда еще толком ничего было не ясно.

– А в телефонограмме из больницы указывалась причина смерти?

– Там было написано – «подозрение на отравление». – Марьяна достала сигареты из ящика стола, протянула Кате, та покачала головой: «Нетушки, мерси». – К тому же, когда утром мы приехали в «Парус» с экспертом, обнаружилась некая подозрительная бутылочка.

– Неужели фальшивая водка? – разочарованно спросила Катя. – Отравился подделкой?

– Катенька, дорогая, ты видела «Парус»? – спросила Марьяна.

– Конечно, видела, мы с тобой видели, когда по озеру нас Макс, твой муж… катал. Тогда, давно еще, – Катя отчего-то смутилась. Ой, не надо было про мужа. Бог с ним совсем, с мужем этим. Это называется соль на рану сыпать. – Место шикарное.

– Потерпевший Авдюков снимал в «Парусе» двухкомнатный люкс. В праздничные дни люкс стоит около пятисот долларов за сутки. Мужики, которые позволяют себе по полкуска за ночь кинуть вот так за здорово живешь, паленую дрянь не пьют.

Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70