Дело вдовы Леруж - Габорио Эмиль

Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 84

— Почему вы запретили своему камердинеру Любену сходить за врачом?

— Сударь, а чем бы врач помог моей беде? Разве вся его ученость в силах превратить меня в законного сына господина де Коммарена?

— Люди слышали, как вы вели какие-то странные речи. Создавалось впечатление, будто в доме вас больше ничто не интересует. Вы уничтожали бумаги, письма.

— Сударь, я решил покинуть этот дом, и мое решение должно вам все объяснить.

На вопросы следователя Альбер отвечал быстро, уверенно, без малейшего замешательства. Его приятный голос ни разу не дрогнул, в нем не было и тени волнения.

Г-н Дабюрон решил, что разумней будет изменить тактику допроса. Имея столь сильного противника, он выбрал явно неверный путь. Неразумно заниматься мелкими частностями: этого обвиняемого не запугаешь и не запутаешь с их помощью. Надо нанести сильный удар.

— Сударь, расскажите, пожалуйста, как можно точнее и подробнее, неожиданно попросил следователь, — что вы делали во вторник с шести вечера до полуночи.

Альбер, похоже, впервые смешался. До сих пор он смотрел на следователя, но сейчас отвел взгляд.

— Как я провел вторник?.. — повторил он, словно пытаясь выиграть время.

«Попался!» — вздрогнув от радости, подумал г-н Дабюрон и подтвердил:

— Да, с шести вечера до полуночи.

— Должен признаться, сударь, мне трудно ответить на ваш вопрос, проговорил Альбер. — Я не уверен, что помню…

— Быть не может! — запротестовал следователь. — Я понял бы вашу неуверенность, если бы попросил вас сказать, что вы делали в такой-то вечер и такой-то час три месяца назад. Но речь-то идет о вторнике, а сегодня у нас пятница. Тем более это был последний день карнавала. Может быть, это обстоятельство поможет вашей памяти?

— Я выходил в тот вечер, — пробормотал Альбер.

— Давайте уточним. Где вы обедали?

— Дома, как обычно.

— Ну, не совсем как обычно. Под конец обеда вы попросили принести бутылку шато-лафита и всю ее выпили. Очевидно, для исполнения ваших планов вам необходимо было придать себе решимости.

— У меня не было никаких планов, — явно неуверенно ответил обвиняемый.

— Ошибаетесь. К вам перед самым обедом зашли двое ваших друзей, и вы им сказали, что у вас неотложное свидание.

— То была всего лишь вежливая отговорка, позволившая мне не пойти с ними.

— Почему?

— Неужели вы не понимаете, сударь? Я смирился, но не утешился. Я пытался свыкнуться с этим жестоким ударом. Разве при сильных потрясениях человеку не свойственно искать одиночества?

— Следствие подозревает, что вы хотели остаться один, чтобы поехать в Ла-Жоншер. Днем вы произнесли: «Она не сможет отказать». О ком вы говорили?

— Об особе, которой я накануне писал и которая прислала мне ответ. Очевидно, я произнес это, держа письмо, которое мне только что вручили.

— Письмо было от женщины?

— Да.

— И что вы с ним сделали?

— Сжег.

— Эта предосторожность вынуждает предположить, что письмо было компрометирующим.

— Ни в коей мере, сударь. Оно было личным.

Г-н Дабюрон был уверен, что письмо это пришло от м-ль д'Арланж.

Так что же делать: уцепиться за него и заставить обвиняемого произнести имя Клер?

Г-н Дабюрон решился и, наклонясь к столу, чтобы Альберу не видно было его лица, задал вопрос:

— От кого было письмо?

— От особы, имя которой я не назову.

— Сударь, — строго сказал следователь, — не стану скрывать, что положение ваше крайне скверное. Не ухудшайте же его преступным умолчанием. Вы здесь для того, чтобы отвечать на все вопросы.

— О делах моих, но не о касающихся других лиц, — сухо ответил Альбер.

Он был оглушен, ошеломлен, обессилен стремительным и все усиливающимся темпом допроса, не дававшим ему возможности перевести дыхание. Вопросы следователя падали один за другим, словно удары молота на раскаленное железо, которому кузнец торопится придать форму.

Возмущение, проскользнувшее в голосе обвиняемого, серьезно обеспокоило г-на Дабюрона. К тому же он был крайне изумлен тем, что не подтверждается предсказание папаши Табаре, которому он верил, как оракулу.

Табаре предсказал, что будет предъявлено неопровержимое алиби, а обвиняемый все не выкладывает его. Почему? Неужели у него есть что-то получше? Что он прячет за пазухой? Надо полагать, у него в запасе какой-то непредсказуемый ход, возможно даже неотразимый.

«Спокойней, я его еще не прижал по-настоящему», — подумал следователь и сказал:

— Ладно, продолжим. Что вы делали после обеда?

— Вышел.

— Ну, не сразу. Выпив бутылку вина, вы сидели в столовой и курили, и, поскольку это было необычно, на это обратили внимание. Какой сорт сигар вы обычно курите?

— «Трабукос».

— И при курении пользуетесь мундштуком?

— Да, — отвечал Альбер, удивленный этой серией вопросов.

— В котором часу вы вышли?

— Около восьми.

— Зонтик с собой взяли?

— Да.

— И куда направились?

— Я гулял.

— Один, без всякой цели, весь вечер?

— Да.

— Тогда опишите мне ваш точный маршрут.

— К сожалению, сударь, это будет весьма затруднительно. Я вышел, чтобы выйти, чтобы пройтись, чтобы вырваться из оцепенения, в котором пребывал последние три дня. Не знаю, вполне ли вы представляете мое состояние, но я потерял голову. Я шел, куда несут ноги, — бродил по набережным, по каким-то улицам…

— Всё это крайне неправдоподобно, — прервал его следователь.

Однако г-ну Дабюрону полагалось бы помнить, что это правдоподобно и даже очень. Разве он сам не пробродил, как безумный, целую ночь по Парижу? Что бы он ответил, если бы утром его спросили: «Где вы ходили?» «Не знаю», — потому что и вправду не знал. Но он забыл, а страхи, мучавшие его в самом начале, испарились. Начался допрос, и его охватила лихорадка поисков, увлекло волнение борьбы, обуял профессиональный азарт.

Г-н Дабюрон вновь превратился в судебного следователя. Вот так фехтмейстер, взявшийся поупражняться с лучшим другом, упивается звоном стали, распаляется, забывает обо всем и убивает его.

— Значит, вы не встретили никого, кто мог бы прийти сюда и подтвердить, что видел вас? Ни с кем не разговаривали? Никуда не заходили ни в кафе, ни в театр, ни даже в табачную лавку, чтобы закурить сигару?

— Нет, я никуда не заходил.

— Что ж, сударь, это крайне прискорбно для вас, я сказал бы, безмерно прискорбно, потому что вынужден вам сообщить: именно во вторник между восемью вечера и полуночью была убита вдова Леруж. Поэтому, сударь, я еще раз, в ваших же интересах, прошу вас подумать, напрячь память.

Услышав про день и время убийства, Альбер, казалось, был потрясен. Жестом отчаяния он поднес руку ко лбу и тем не менее недрогнувшим голосом произнес:

— Мне очень жаль, сударь, но я ничего не могу вспомнить.

Следователь был безмерно удивлен. Как! Неужели у него нет алиби? Нет, никакая это не уловка и даже не система защиты. Да впрямь ли уж так силен этот человек? Нет, разумеется. Просто-напросто его захватили врасплох. Он даже не думал, что до него доберутся. Правда, для этого понадобилось едва ли не чудо.

Г-н Дабюрон неторопливо снял большие листы бумаги, прикрывавшие изъятые у Альбера вещественные доказательства.

— А теперь перейдем к рассмотрению обвинений, выдвинутых против вас. Подойдите, пожалуйста, сюда. Вы узнаете принадлежащие вам вещи?

— Да, сударь, это все мои вещи.

— Прекрасно. Начнем с рапиры. Кто ее сломал?

— Я, когда фехтовал с господином Куртивуа. Он может это засвидетельствовать.

— Его допросят. А куда делся отломанный конец?

— Не знаю. Об этом следовало бы спросить моего камердинера Любена.

— Совершенно верно. Он заявил, что искал его, но не нашел. Хочу вам заметить, что жертва была заколота заточенным обломком рапиры, с которой сняли предохранительный наконечник. Доказательством тому вот этот кусок ткани, которым убийца вытер оружие.

— Я прошу вас, сударь, распорядиться, чтобы как следует поискали. Не может быть, чтобы обломок рапиры не нашли.

Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 84