Матросская тишина - Лазутин Иван Георгиевич

Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 103

Оксана поднесла к глазам платок и всхлипнула.

— Зачем все это ворошить, папа?.. Я готова пожертвовать многим, чтобы искупить свою вину перед Дмитрием, но теперь это невозможно.

— Скажи, когда мой аспирант стал твоим любовником? — в упор спросил отец.

— У нас, папа, не так, как ты думаешь, начали складываться отношения.

— А как же?

— Первое время наши встречи проходили в стенах театров, музеев, кафе… Потом…

— Что потом? — не дождавшись, когда дочь скажет, что было потом, спросил отец.

— Потом Альберт признался, что любит меня, что он очень хочет, чтобы я была его женой, что он любит всю нашу семью: тебя, маму, бабушку… У нас все ему нравится, все ему у нас мило.

— Но он же женат, твой рыцарь, — язвительно сказал Гордей Каллистратович.

— Они уже подали на развод, — солгала Оксана.

— Причины развода? — как на допросе, официальным тоном спросил отец.

— Их очень много, папа. Главная из них: жена его старше Альберта на двенадцать лет. И второе — у него с ней почти ежедневно конфликты из-за ее сына. Расстаться решили по-мирному, обоюдно.

— Пока убедительно, если это — правда. — И, помолчав, спросил с подчеркнутой иронией. — Значит, ему нравится вся наша семья?

— Очень, папа!.. Он говорил мне об этом при наших первых встречах.

Гордей Каллистратович ухмыльнулся.

— Золотая мечта безлошадного мужика всегда была одна — иметь лошадь. Хорошую лошадь! Твой Альберт пока безлошадная голытьба.

— Зачем так резко, папа? — Оксана метнула на отца колючий взгляд.

Гордей Каллистратович энергично поднялся с дивана и, заложив руки за спину, стал ходить по кабинету.

— А затем, что все в мире относительно. Затем, что я вот сейчас лежал и сравнивал, как я начинал свою жизнь в столице и как твой милый друг и мой аспирант, рожденный в сорочке, идет под парусами попутного ветра. — Гордей Каллистратович распахнул створки окна. — Вот этот сад, этот розарий, эта дача, где ты при зажженных свечах распиваешь дорогие вина, — все это отец твой наживал горбом, трудом, воздержанием!.. А он, твой Альберт, женившись на тебе, попадает как сыр в масло. А как же!.. Тесть — доктор наук, заведует кафедрой, баллотируется в членкоры, приглашен заведовать сектором в Академии педагогических наук. Может быть, под крылом такого тестя и сам после защиты пробьется работать в академию. Это ты об этом не думаешь, а он, я уверяю тебя, думает. Да как еще думает!..

— А разве это плохо, если он об этом думает? — виновато спросила Оксана.

Гордей Каллистратович растерялся: в эту минуту он не знал — плохо это или хорошо. А поэтому ответил неопределенно:

— Я не о том, что плохо и что хорошо. Я другое имел в виду.

— Что ты имел в виду, папа?

— Если твоим Альбертом руководит искренняя любовь, а не расчет, то я, может быть, благословил бы вас. Но если, не дай бог, я почувствую, что им управляют рычаги и пружины голого расчета, то пусть он знает: рано или поздно его карьера попадет под мою власть, как под асфальтовый каток. — Во взгляде Гордея Каллистратовича сверкнул гнев. — Не забывай, что ты у меня одна дочь. Свою любовь к тебе я всегда сопрягаю со строгостью. Такой я есть, таким меня сделала жизнь. — Гордей Каллистратович присел на подоконник и скрестил на груди руки.

— Папа, прости… Ты только что сказал, что ты баллотируешься в членкоры. Ты пошутил или это правда? — На лице Оксаны вспыхнула сияющая улыбка.

— Это правда. И умница, что ты не пропустила эту мою новость мимо ушей. Только пока это для всех близких — тайна. Мне бы, пожалуй, сейчас не нужно об этом говорить тебе. Даже из суеверия. Но вот не выдержал, сказал. А своему Альберту об этом — ни слова! Пусть он верно служит мне, когда я полковник, а когда я буду генералом — он будет служить мне верой и правдой. Текут в его генах волны преклонения перед силой.

— Папа, ты резок, — робко возразила Оксана.

— Я справедлив и честен, — строго сказал Гордей Каллистратович. — А сейчас посылай ко мне своего избранника. И скажи ему: буду просвечивать его, как под мощным рентгеном. Только искренне и только правда!

Когда Оксана вышла из кабинета, Гордей Каллистратович сел за письменный стол. Разговор с дочерью — одно дело; разговор с ее женихом, который к тому же является по официальной линии его подшефным, — это уже другой вопрос. А поэтому, сделав вид, что он занят делом, Гордей Каллистратович принялся листать рукопись.

Когда в кабинет вошел Яновский, тихо поздоровавшись с порога, то он не сразу оторвал взгляд от машинописных страниц. Яновский был бледен. И когда профессор кивком головы предложил ему сесть, он растерянно и нерешительно опустился в кресло, стоявшее рядом со столом.

— Ну так что, Альберт Валентинович, в каком плане мы начнем наш диалог: в плане — отец возлюбленной и ее поклонник или в другом плане — научный руководитель и его аспирант, запурхавшийся в своей диссертации без берегов? Выбирайте — як вашим услугам!

Яновский, приставив согнутую ладонь ко рту, откашлялся.

— Гордей Каллистратович, вы как-то очень… категорично… Сложная альтернатива…

— Усложнили вы ее, молодой человек! — резко оборвал Яновского профессор. — По строгим законам Кавказа ваше поведение расценивалось бы как оскорбление рода, осквернение очага и нарушение древних обычаев. Но, к вашему счастью, я человек русский и буду с вами речь вести по кодексу нравственности коммуниста. — Гордей Каллистратович встал, прошелся вдоль стола. — Скажите, что вам нужно от моей дочери, которая уже была замужем и которая является единственной и любимой дочерью вашего научного руководителя?

Встал и Яновский. Сидеть, когда стоит и явно волнуется не просто старший по возрасту, а к тому же его руководитель, в чьих руках вся его дальнейшая судьба, он не мог.

— Я прошу вас, Гордей Каллистратович, сейчас говорить со мной не как с аспирантом, а как с человеком, который любит вашу дочь и сделал ей предложение. — Слова были сказаны твердо, даже решительно.

— Вы это серьезно продумали? Все взвесили?

— Да!.. Я все продумал и все взвесил!

— Но вы же женаты.

— Через месяц я расторгаю брак.

— Причина?

— Их несколько. И все они уже обговорены с женой и с судьей. Я был на приеме.

— Назовите мне главную причину?

— Супружеская неверность жены, — твердо, глядя в глаза профессору, отчеканил Яновский.

— И у вас на этот счет есть доказательство?

— Множество!

— Да, это скверно, — сочувственно сказал профессор. — Это, пожалуй, самая горькая из всех причин крушения семьи. И что на ваше предложение ответила моя дочь?

— Она ответила согласием. Мы любим друг друга.

С минуту профессор молча ходил по ковровой дорожке, тянущейся от письменного стола к книжным полкам, и о чем-то напряженно размышлял. Потом резко остановился.

— Теперь слушайте меня. Я вам и дочери перечить не стану. Раз пришлись друг другу по сердцу — мир вам и согласие. Мы вас с Надеждой Николаевной от чистого сердца благословим. Но есть одно непременное условие.

— Какое? — Голос Яновского дрожал.

— До вашей защиты диссертации никто в институте не должен знать не только о том, что вы мой будущий зять, но что вы вообще вхожи в мой дом. Это в ваших интересах. Иначе вы ударите меня по рукам и можете подорвать свою защиту.

— Я понял вас, Гордей Каллистратович. Об этом мы уже говорили с Оксаной. Она у вас умница.

Эта похвала польстила профессору.

— Спасибо, что разглядел. Только смотрите — не направьте это редкое достоинство женщин в другое русло. Ум в чистом виде — это пока еще потенция. Океана очень молода, неопытна, доверчива, у нее иногда кружится голова от преклонения изворотливых хлыщей, которые могут дать фору бальзаковскому Растиньяку. Так что из этого благодатного воска вам предстоит лепить личность. Вы меня поняли?

— Понял, Гордей Каллистратович! — с клятвенной готовностью в тоне произнес Яновский.

— И еще одна просьба. Причем очень доверительно.

Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 103