Последний завет - Борн Сэм

Машина по инерции неслась вперед еще какое-то время, а потом плавно накренилась и перевалилась через край дороги. Несколько секунд Кишон находился в состоянии свободного падения, а затем железная клетка, внутри которой он оказался, грохнулась на камни внизу. Позвоночник Баруха переломился пополам, и бешеная свистопляска в его глазах сменилась кромешной темнотой. Когда спустя два часа швейцарская дорожная полиция обнаружила на дне пропасти останки машины, ей пришлось потратить еще столько же времени, чтобы отыскать — по частям — останки самого Баруха Кишона.

ГЛАВА 37

Иерусалим, четверг, 13:49

Мэгги изо всех сил старалась делать вид, будто с ней ничего экстраординарного в Старом городе не произошло. Она миновала пост при въезде на территорию отеля, небрежно улыбнувшись охранникам. Те предупреждали каждого гостя о том, что въезд в отель с оружием воспрещен, и обыскивали всех, кто казался им неблагонадежным. Но Мэгги они ни о чем уже не спрашивали. Она внушала им доверие одним своим видом. Спасибо многим и многим годам тренировки. Мэгги всегда втайне посмеивалась над некоторыми своими менее опытными коллегами, которые считали, будто переговорщик должен выглядеть строго и неприступно, дабы ни у кого из сторон не возникло желания заигрывать с ним, выторговывая для себя более выгодные условия. Они не понимали, что улыбка на лице и непринужденная манера общения дают фору еще до того, как все сели за стол переговоров. Улыбка — это уверенность в своих силах. Поджатые губы — готовность к боевым действиям. Первое располагает, второе нервирует.

Другое дело, что улыбки давались сейчас Мэгги особенно нелегко. Она выбралась из машины и зашагала к центральному входу в отель, оборудованному стеклянными дверьми, работавшими на фотоэлементах. Каждый шаг болью отдавался во всем теле.

В вестибюле ее уже поджидал Ури, нетерпеливо расхаживавший взад-вперед. Она вдруг поняла, что сгорает со стыда. В юности она никогда не понимала своих подруг, которые боялись рассказывать родителям, что проделывал с ними в школе преподобный отец Риордан. Тогда Мэгги возмущалась и требовала вывести педофила на чистую воду. Теперь она их понимала…

К счастью, Ури не стал справляться у нее о самочувствии и настроении. Его интересовала только информация. Мэгги рассказала о свидании с Афифом Авейдой, который держал на арабском базаре в Старом городе лавку древностей и не подозревал о том, что фактически именно из-за него погиб его двоюродный брат, зеленщик.

— Стало быть, они просто перепутали и убрали не того, кого хотели?

— Обычная история. Я знаю похожий случай, который произошел во время второй ливанской войны несколько лет назад. Израильские спецслужбы выкрали человека и вывезли в Израиль, полагая, что обезвредили одного из лидеров «Хезболлы». Уверена, они уже проделывали в своих погонах новые дырочки. А выяснилось, что похищенный был обычным лавочником из Бейрута, которому не повезло родиться с тем же именем, что и у боевика.

— Ты полагаешь, Авейду убрала израильская разведка?

— Я этого не говорила. Я просто хотела сказать, что подобные ошибки случаются довольно часто.

Они шли по улице Шломсиона ха-Малки, направляясь к своей припаркованной машине. Мэгги очень хотелось подняться в номер и принять душ, но Ури в категоричной форме заявил, что у них нет на это времени. Она рассказала ему о том, что ей поведал Авейда, заполнив белые места собственными предположениями. Шимон Гутман, прогуливаясь по арабскому базару, случайно забрел в лавку Афифа и, как в старые времена, согласился перевести для него то, что было написано на нескольких глиняных табличках, а в качестве награды забрать одну из них. И так вышло, что одна из табличек содержала текст, который при всей своей древности тем не менее мог иметь огромное политическое значение для современного мира, а если точнее, способен был напрямую повлиять на исход мирных переговоров между Израилем и арабами. Вернувшись домой, Шимон Гутман тут же связался с Барухом Кишоном и поделился с ним своим открытием. А затем решил поведать о нем и премьер-министру, для чего отправился на митинг.

— Похоже, я начинаю уже догадываться, что именно содержалось в той табличке. Как минимум доказательство первенства евреев на этой земле. То-то отец так разволновался!

— Какое доказательство?

— Да любое! Какая-нибудь надпись на арамейском, которой насчитывается бог знает сколько лет.

— Нечто вроде мини-синагоги в Хефцибе?

— Да, точно.

Мэгги невольно стала вглядываться в лица прохожих. Им попадались сплошь ортодоксальные иудеи в черных старомодных сюртуках и широкополых шляпах, причем некоторые были оторочены мехом. Между лавками сновали женщины в длинных мешковатых платьях. Они все походили на двойняшек или на воспитанниц монастырского пансиона — в одинаковых одеждах, с полиэтиленовыми пакетами в руках. Ури перехватил ее взгляд.

— Иерусалим — город религиозный. Здесь нелегко жить современному человеку. Ты волнуешься?

— По поводу чего?

— Ну… ведь совсем скоро, как я понимаю, мы своими глазами увидим отцовское открытие. Его адвокат уезжал за границу и вернулся только сегодня утром. А дома его ждали сразу две новости, касающиеся одного клиента, — во-первых, что отец оставил для меня послание, а во-вторых, что его самого в субботу убили.

— Когда, кстати, он оставил для тебя послание?

— Адвокат говорит, скорее всего в субботу же.

Они переглянулись.

— Да, я понимаю, на что ты намекаешь… — задумчиво проговорил Ури. — Тебе кажется, отец готовился… ну если не к смерти, то к возможным неприятностям… И поэтому решил подстраховаться.

В машине они не разговаривали. Мэгги прокручивала в памяти события утра и прошлой ночи. Может, стоило рассказать обо всем Ури? Без утайки. Глядишь, и на душе полегчало бы. К тому же с его помощью им, возможно, удалось бы выйти на след тех мерзавцев…

Мэгги уже совсем было собралась заговорить, когда Ури вдруг включил в машине радио и по привычке стал переводить на английский содержание каждого новостного сюжета.

— Мировые лидеры обеспокоены ситуацией, сложившейся на мирных переговорах в Иерусалиме. Обе стороны фактически уже объявили о своем выходе из переговорного процесса. Израильские космические спутники засекли военные приготовления Сирии — войска энергично стягиваются к границе. В египетских вооруженных силах отменены все отпуска и увольнения на берег. А президент Ирана во всеуслышание провозгласил, что, если Израиль упустит «свой последний шанс», арабский мир «избавит Ближний Восток от Израиля как такового». В Вашингтоне звучат заявления о том, что любая страна, которая первой попытается применить ядерное оружие, будет примерно наказана… Россия говорит о недопустимости силового влияния на ближневосточный кризис…

«Ничего себе…» — подумала Мэгги.

Стало быть, ее коллеги не шутят — положение действительно серьезнейшее. Мир, затаив дыхание, наблюдает за событиями в Иерусалиме, развитие которых может привести ни много ни мало к глобальной геополитической катастрофе… И вдруг в общем потоке незнакомой речи проскользнули два слова, которые заставили Мэгги вздрогнуть.

— Ури! — Она схватила его за руку. — Что? Ну что?

Ури напряженно внимал диктору и все больше бледнел. Наконец он еле слышно проговорил:

— Журналистский коллектив радиостанции передает самые искренние соболезнования семье Баруха Кишона, трагически погибшего в автокатастрофе в Швейцарии. Близ Женевы.

— Боже, Ури… Ну-ка останови машину!

Но они застряли в крайнем левом ряду в довольно серьезной пробке и могли лишь мечтать о том, чтобы приткнуться к обочине. Мэгги чувствовала, что начинает внутренне паниковать. Кто-то неизменно опережал их. Куда бы они ни направлялись, что бы ни задумывали — кто-то держался на шаг впереди. Едва они с Ури успели нагрянуть на квартиру Баруха Кишона и узнать имя Афифа Авейды, как несчастного лавочника — пусть и не того — тут же убили. А между тем, кроме них двоих, об Авейде больше никто знать не должен был. Теперь вот еще сам Кишон…