На полголовы впереди - Френсис Дик

Может быть, и Филмер это понимал. Может быть, поэтому он и приложил столько усилий, чтобы попасть на этот поезд в качестве владельца: иметь собственную лошадь означало иметь прочное положение, реальный вес, власть.

Если это было то, к чему он стремился, он этого достиг. Мистера Джулиуса Филмера знал весь поезд.

Эмиль хлопал пробками шампанского. Ангус молниеносно выхватил из духовки свои истекающие соком горячие бутерброды, разложил их по подносам и извлек откуда-то, словно из воздуха, тонкие круглые гренки, на которых лежали ломтики яиц, к этому времени уже очищенных и нарезанных, с черной икрой, побрызганной лимонным соком. Мы небольшой процессией двинулись с кухни – Эмиль и я наливали шампанское, а Оливер и Кейти, умело орудуя серебряными сервировочными щипцами, раздавали тарелочки с закусками по выбору пассажиров.

Нелл, глядя на меня, беззвучно смеялась. Ну и пусть. Я с абсолютно невозмутимым видом наполнил ее бокал, а также бокал Джайлза, который сидел рядом с ней у прохода, готовый к своему выходу.

– Благодарю вас, – томно произнес Джайлз, когда его бокал был полон.

– Рад стараться, сэр, – ответил я. Нелл уткнулась в свой бокал, чтобы не расхохотаться, и сидевшие напротив нее пассажиры ничего не заподозрили.

Когда я дошел до Лорриморов, Занте заметно забеспокоилась. Я налил бокал Бемби и спросил Занте:

– А вам, мисс?

Она украдкой бросила на меня быстрый взгляд.

– Можно мне кока-колы?

– Конечно, мисс.

Я налил шампанского Мерсеру и Шеридану и пошел на кухню за кока-колой.

– Ты должен за нее заплатить, – отрывисто сказала Занте отцу, когда я вернулся.

– Сколько? – спросил Мерсер.

Я сказал, и он расплатился.

– Благодарю вас, – сказал он.

– Не за что, сэр.

Он выглядел каким-то задумчивым, вся его обходительность куда-то исчезла. Занте рискнула бросить на меня еще один боязливый взгляд и, по-видимому, успокоилась, убедившись, что я не собираюсь заводить разговор о нашей встрече над озером. Я ограничился лишь едва заметной почтительной улыбкой, которая не вызвала бы неодобрения даже у ее матери, заметь та ее; однако Бемби, как и Мерсер, казалась чем-то более обычного озабоченной.

Я перешел к следующему столику, надеясь, что ухмылка Филмера и мрачность Мерсера никак не связаны между собой, хотя и опасался, что именно так оно и есть. Сначала в вагоне-ресторане появился ухмыляющийся Филмер, а вслед за ним – мрачный Мерсер.

Когда канапе Ангуса были съедены до последней тающей во рту крошки и всем было налито по второму бокалу, торжественно вышел Зак и приступил к длинной заключительной сцене. Прежде всего, сказал он, следует сообщить, что после тщательного обыска номеров в "Шато" никаких следов драгоценностей Мейвис Брикнелл не обнаружено.

Пассажиры, с готовностью входя в свою роль, принялись выражать Мейвис свои соболезнования. Мейвис с благодарностью их принимала.

В вагон-ресторан сломя голову вбежал Рауль и яростно накинулся на Уолтера Брикнелла, который и без того сидел с обеспокоенным видом. Это уже слишком, громко заявил Рауль. Мало того, что Уолтер совершенно незаслуженно уволил его с должности тренера, – теперь он обнаружил, что Уолтер послал из "Шато" письмо в администрацию скачек, где говорилось, что его лошадь-Калькулятор – не будет выступать от его, Уолтера, имени и что Рауль не будет числиться ее тренером.

– Это несправедливо! – кричал он. – Я готовил лошадь к этим скачкам до последней минуты! Мы с ней выиграли для вас пять скачек. Вы ведете себя нечестно. Это черная неблагодарность. Я буду жаловаться в Жокейский клуб.

Уолтер сидел с каменным лицом. Рауль покричал еще немного, после чего Уолтер сказал, что может делать все, что пожелает: Калькулятор принадлежит ему. Если он вздумает продать лошадь... или подарить ее... это его право, и никому до этого дела нет.

– Вчера вы говорили, – крикнул Рауль, – что если бы у вас не было лошадей, если бы вы не могли выставлять их на скачки, вы бы покончили с собой! Так кончайте с собой! Вы ведь так и собирались сделать?

Все с удивлением и недоверием уставились на Уолтера.

Зак предложил Уолтеру объясниться. Уолтер сказал, что Зака это не касается. Нет, меня касается все, что происходит в этом поезде, сказал Зак.

– Будьте любезны, сообщите нам всем, – потребовал он, – кто теперь будет владельцем Калькулятора?

Нет, никто не имеет права его об этом спрашивать. Однако Мейвис, пребывавшая в полном недоумении, все же спросила. Он ответил ей грубостью, чем вызвал всеобщее недовольство. Поняв это, Уолтер сказал, что ничего не может поделать, он решил избавиться от Калькулятора, и поскольку лошадь принадлежит одному ему, а не Мейвис, она тут ни при чем: Мейвис расплакалась.

Донна вступилась за мать и принялась отчитывать отца.

– А ты молчи, – сердито сказал он ей. – Ты уже натворила достаточно бед.

Пьер обнял Донну за плечи и сказал Уолтеру, что нехорошо так разговаривать с дочерью. Он, Пьер, займет денег и отдаст часть того, что проиграл на ипподроме, а потом станет на этот раз действительно работать, откладывать деньги и выплачивать долги и никогда не позволит Донне взять ни цента у отца, а когда окончательно расплатится, они с Донной поженятся, и помешать им Уолтер никак не сможет.

– О, Пьер, – зарыдала Донна и уткнулась ему в грудь. Пьер, без пиджака, в белоснежной рубашке, обнял ее, стал гладить по голове и выглядел очень мужественным, благородным и заботливым. Зрители одобрительно зааплодировали.

– О господи, – услышал я рядом голос Кейти. – Правда, он молодец?

– Конечно.

Мы смотрели представление из полутемного тамбура возле кухни, и все, кто меня больше всего интересовал, как назло, сидели ко мне спиной. Шея Филмера, находившегося неподалеку от меня, окаменела от напряжения, а Кит Янг, сидевший за следующим столиком, невольно вскочил на ноги, услышав, как Рауль предлагает Уолтеру покончить с собой, но потом медленно, словно нехотя, сел на место, и Роза стала что-то быстро ему говорить. Мерсер сидел в самой середине вагона, у правой стенки, опустив голову и не глядя на актеров. Но не слышать их он не мог: они не жалели голосовых связок, чтобы было слышно в самых дальних уголках вагона.

Мейвис принялась за Уолтера – сначала она сердилась, потом начала его упрашивать, а потом сказала, что теперь ей самое время уйти, потому что он, очевидно, уже совершенно с ней не считается. Она приготовилась уходить.

Уолтер, уязвленный до глубины души, тихо сказал ей что-то такое, отчего она остановилась как вкопанная.

– Что?! – переспросила она.

Уолтер снова что-то пробормотал.

– Он говорит, что его шантажируют! – громко сказала Мейвис. – Как можно шантажом заставить человека лишиться лошади?

Филмер, прижатый к левой стенке вагона Ануинами, занимавшими места у прохода, сидел выпрямившись, словно к спине его был привязан железный прут.

Мерсер повернул голову и пристально посмотрел на Уолтера. Он сидел спиной к Филмеру, и я подумал – не сел ли он так нарочно, чтобы не видеть своего недавнего приятеля. Рядом с ним был Шеридан, а напротив – Бемби. Занте уселась напротив брата, тоже у прохода. Лица обеих женщин были мне хорошо видны, но мне нужно было видеть лицо мужчины. Вероятно, лучше было бы, если бы я смотрел из дальнего конца вагона, но, с другой стороны, они могли бы заметить, как я наблюдаю – не за актерами, а за ними.

Уолтеру пришлось вслух признать – да, его шантажируют, и именно потому, что это шантаж, он не может сказать, о чем идет речь. Он категорически отказывается вести дальнейшие разговоры на эту тему. У него были достаточно веские причины, и он просит оставить его в покое – он и так уже зол и расстроен тем, что лишился своей лошади.

– А чья теперь лошадь? – спросил Зак. Потому что, чье бы имя ни появилось в программе скачек в Ванкувере в качестве ее владельца, он или она и будут теми, кто его шантажировал.

Зрители закивали. Уолтер сказал, что это не так. Шантажист сказал только, что он должен отдать ему лошадь.