Севильский слепец - Уилсон Роберт Чарльз

Р. сводит меня с ума своими мечтами о собственном судне.

1 марта 1944 года

Сгрузившись у корсиканцев, мы порожняком пошли в Неаполь, чтобы Р. поискал там какого-нибудь итальянца, с которым можно вести дела. От корсиканцев он узнал, что сначала надо получить разрешение. А. не захотел сходить на берег, и я понял, как глубоко запала ему в память та стычка с итальянцами.

12 марта 1944 года

Р. вознамерился доказать А., какой прибыльной может быть хорошо организованная сделка с итальянцами. Наш бот был до отказа набит сигаретами «Лаки Страйк». Мы с трудом выгородили себе место для сна среди ящиков, коробок и просто наваленных грудами пачек. А. нервничал. Он вложил все свои деньги в эту партию товара. Под покровом ночи мы проскользнули в Неаполитанский залив и застыли во враждебной черноте неподвижного моря, поджидая. Р. пришел ко мне в каюту, где я возился с автоматом. Он велел мне быть наготове, не высовываться и при первом сигнале тревоги валить всех без разбора, не задавая лишних вопросов. «Разве у нас нет разрешения?» — спросил я. «Бывает, что право на такое разрешение приходится добывать с боем. Это люди непредсказуемые». Я поинтересовался, почему он в таком случае не предупредил А., а он ответил: «Каждый должен думать своей головой. Предоставляя думать другим, изрядно рискуешь».

Я проверил магазины — все четыре были полны — и задвинул один в казенник. О борт плеснулась вода. Через несколько минут раздался приближающийся рокот двигателя. Я погасил сигарету, поднялся в рулевую рубку и пристроился на корточках под треснувшими стеклами. Я почувствовал в Р. какую-то перемену, но у меня не было времени об этом задуматься. Чужое судно уже подваливало к нашему борту, светя прожектором. Буфера из старых шин взвизгнули и заскрипели, сплющившись от тычка. До меня долетел голос итальянца, певучий и совсем не угрожающий. Я осторожно приподнялся и посмотрел в стекло. А. и Р. стояли у носового леера метрах в трех от меня. Итальянец понимал по-испански. Вдруг двое мужчин перелезли через фальшборт на корму и нырнули за заднюю, глухую стенку рулевой рубки. Я сообразил, что дело пахнет керосином. Послышался шорох: те двое возились за стенкой, задевая одеждой доски. Не это ли первый сигнал тревоги? Кто-то вскрикнул, и я, недолго думая, прорезал короткой очередью стенку рулевой рубки. Потом выскочил наружу и одним прыжком перемахнул через два леера прямо на палубу к итальянцам. На нашей палубе не было ни души. Я быстро обежал корму итальянского бота. Неожиданно взревел мотор, и, полоснув очередью по рубке, я убил двух находившихся в ней мужчин. Потом заглушил мотор. Итальянский бот успел отделиться от нашего и по инерции продолжил движение. Я прислушался, осмотрел палубу и спустился вниз. В каюте никого. За дверью в трюм — пахнущая дизельным топливом чернота. Упершись спиной в борт, я направил луч найденного в каюте фонаря в проем. Ничего. Никакой стрельбы. В углу трюма сидел, скрючившись, мальчишка лет семнадцати. При нем оказался только небольшой нож. Мальчишка весь трясся от страха. Я вытащил его на палубу. Белая обшивка нашего судна все еще просматривалась в зыбкой темноте. В рубке зажегся свет, заработал мотор. У руля стоял Р. Итальянский мальчик упал на колени и стал молиться. Я велел ему заткнуться, но он уже явно ничего не соображал. Р. бросил мне линь. «Все убиты?» — спросил он. Я показал на мальчика, распластавшегося у моих ног. Р. кивнул и сказал: «Его лучше прикончить». Мальчик взвыл. Р., с которого, как я заметил, ручьем стекала вода, протянул мне пистолет.

«Для убийства мне нужна более веская причина», — заявил я.

«Он все видел», — пояснил Р.

«Пора бы и тебе наконец запачкать руки», — заметил я.

«Они и так уже запачканы», — ответил он.

Сжав в руке пистолет, я схватил скулящего мальчика и кинул его на фальшборт. Плач застрял у него в горле, голова свесилась через планшир.

Я выстрелил ему за ухо. Отдавая Р. пистолет, я подумал: «Вот, значит, на что я способен».

Та же рука, что нажала на спусковой крючок, теперь водит ручкой, выписывая эти слова, и я все так же далек от понимания, как эта рука может быть орудием творчества и смерти одновременно.

Мы взяли курс на Корсику, а трупы по дороге сбросили за борт. Сначала я подвел итальянский бот к нашему. Поднимать и перетаскивать трупы легче было вдвоем. Когда очередь дошла до А., я сказал, что надо бы почтить его память молитвой. Р. пожал плечами. Я повторил ритуал, который мы обычно совершали в Легионе над телами убитых товарищей: выкрикнул его имя и сам же ответил: «Здесь!» Когда мы переваливали тело А. через планшир, я увидел, что он получил две пули: в плечо и в затылок.

Мы выгрузили сигареты и поставили оба бота в сухой док в Аяччо. Там их нам подлатали и перекрасили за деньги, вырученные от продажи сигарет. Р. исчез на целый день и вернулся с документами на оба судна, оформленными на наши имена. Мы отправились в Картахену и зарегистрировали боты под испанским флагом, сменив их названия. Мы до сих пор не удосужились обсудить случившееся, но чем дальше уходит в прошлое тот злополучный инцидент и чем больше стирается память об А., тем лучше я понимаю, что один из талантов Р. заключается в умении «сжигать за собой мосты». Ко мне его привязывает то, что однажды он поделился со мной единственным важным для него воспоминанием о смерти родителей. По-моему, тогда же он решил, что воспоминания скорее вносят в отношения разлад, чем ясность, и компенсируют отсутствие близости лишь тоской по былому, а потому совершенно бессмысленны.

14 марта 1944 года

У нас с Р. состоялся такой разговор:

Я: Что случилось с итальянцами?

Р.: Ты сам видел, ты же был там.

Я: Я не видел, с чего все началось.

Р.: Тогда почему ты открыл пальбу?

Я: Те двое парней, что забрались к нам на борт, явно были лишними. Я стал стрелять при первом сигнале тревоги… как ты велел.

Р.: И это все?

Я: Я услышал крик… и решил, что это сигнал.

Р.: Итальянец выхватил пистолет. Я вскрикнул. Он застрелил А. Я прыгнул в воду, и как раз в этот момент ты дал очередь из автомата. Итальянцы струхнули и приготовились дать деру.

Я: Знаешь, в А. стреляли дважды.

Р.: Что ты имеешь в виду?

Я: У него дырки в плече и в затылке.

Р.: Я был в воде. Может, тот итальянец сделал контрольный выстрел.

Я: Где ты взял пистолет?

Р.: С какой стати ты меня допрашиваешь?

Я: Просто хочу знать, что случилось. Ты сказал, что у тебя руки уже запачканы. А еще раньше сказал, что иногда право на разрешение приходится добывать с боем.

Повисло молчание, во время которого я осознал, что все происходящее у Р. в голове навсегда останется для меня тайной.

Р.: Пистолет принадлежал одному из убитых тобой итальянцев.

Даже если он соврал, это был по крайней мере ответ.

23 марта 1944 года

Хочу кое-что добавить к рассказу о том происшествии, которое я теперь называю «ночным фарсом». В Танжере я пошел к нашему другу-американцу, чтобы купить у него еще один магазин для автомата, и попросил вдобавок патроны для пистолета, который он продал Р. Американец без вопросов выдал мне коробку патронов 45-го калибра. Он, между прочим, заметил, что союзники не могли лучше расстараться для бизнеса, чем отдав Неаполь во власть Вито Дженовезе. Я в первый раз о таком услышал. Американец объяснил мне, что это гангстер из Каморры, которая, как я выяснил позже, есть не что иное, как неаполитанский вариант сицилийской мафии.

С тех пор как мы самостоятельно повели дело, в Р. произошла явная перемена. Он уже не такой душа-парень, каким был прежде. Теперь он приберегает свое обаяние для особых случаев. У меня возникает впечатление, что Р. был выброшен в жизнь с единственным жгучим воспоминанием о расстреле его родителей. Мое бездумное замечание, что их убили именно из-за его сметливости, должно быть, пронзило его как раскаленный штык. Чувство вины, которое я в него вселил, сделало его грубым и жестким. Он взял меня в долю, хотя не знаю, зачем, потому что сейчас ему, похоже, никто не нужен.