Хроника смертельного лета - Терехова Юлия Константиновна

Анастасия тяжело вздохнула.

– Если б вы знали, каким счастьем была для меня жизнь с Максимом! Я жила за ним как за каменной стеной. Двадцать лет счастья. Левушка Рыков ему в подметки не годится – ни как человек, ни как мужчина.

– А он в курсе, как сложилась ваша жизнь?

– Я не знаю, – Анастасия встала налить еще кофе, и Глинский не заметил навернувшихся слез. – Из министерства меня заставили уйти. Но у нас масса общих знакомых. Ему могли рассказать. Но кого интересует скромная машинистка и ее проблемы!..

– А чем занимается ваша дочь? – Виктор все не мог отвести глаз от фотографии.

– Она окончила художественную школу, и ее посылали на стажировку в Париж, в школу Искусств. Жила там два года, вернулась и поступила в театральное училище, на актерский. Бросает ее из стороны в сторону, все чего-то ищет. Я такой не была…

– Она живет отдельно? – спросил Виктор, не представляя себе даже смутно, где в однокомнатной квартирке может поместиться еще кто-то.

– Да, после смерти мужа я продала нашу трехкомнатную квартиру и купила две однокомнатных – девочка совсем взрослая, ей надо устраивать личную жизнь, а не мыкаться, как я в свое время, по чужим углам.

– А где вы жили раньше? – спросил он.

– У нас была неплохая квартира на Тверском бульваре, – пояснила она, – с окнами на МХАТ.

– Где? – сдавленно переспросил Виктор.

– На Тверском бульваре, – повторила она.

Виктор замер. На Тверском бульваре жила Полина Стрельникова до переезда на Новый Арбат. Ничего себе совпадение!

– А вам фамилия Стрельниковых знакома? – спросил он.

– А как же, – кивнула Анастасия, – это наши бывшие соседи из квартиры этажом ниже. Одно время Шурка дружила с их девочкой, хотя была немного старше.

– А вы в курсе, что Полина Стрельникова последний год жила в этом доме, на втором этаже? – спросил Виктор.

– Да, – кивнула Анастасия, – я встречала ее пару раз.

– А ваша дочь продолжает с ней дружить?

– Нет. Полина пошла по кривой дорожке. Они давно перестали общаться. Так что мы еле с ней поздоровались, перекинулись парой слов, выяснили, что теперь снова живем в одном доме и на этом наше общение прекратилось. А Шурке она без надобности – у нее совсем другие интересы.

– У нее есть приятель? – спросил Виктор.

– Не знаю. Она не любит распространяться на этот счет, а я предпочитаю не вмешиваться. Захочет познакомить – приведет ко мне. Но вы мне так и не сказали – почему вас интересует Лева Рыков? У него неприятности? И при чем здесь Полина?

Виктор вкратце рассказал ей о смерти Стрельниковой и о том, что Рыков-младший оказался невольно вовлечен в эту страшную смерть. Анастасия всплеснула руками:

– Боже, какой ужас! Бедная девочка! Но неужели сын Левы может быть причастен к этому кошмару?..

Капитан уходил от Анастасии Васнецовой со смутным чувством того, что он упустил какую-то деталь. Казалось, вся их беседа не имела никакого отношения к двум страшным убийствам. Молодой карьерист из Министерства иностранных дел, для которого не возникло вопроса, что для него важнее – командировка за границу или несчастная беременная возлюбленная, скромная машинистка, оставшаяся с животом, преданная и растоптанная на глазах у министерской публики, ее дочка, так и не узнавшая, кто ее родной отец.

И при чем тут, спрашивается, дружная компания Антона Ланского? Но неудовлетворенность не покидала его всю дорогу до работы. И когда Виктор вкратце рассказал Зубову о результатах беседы с Васнецовой, тот лишь почесал в затылке: а чего, собственно, он ожидал?.. Очередная история о предательстве и человеческой подлости. И что? Полученная Глинским информация казалась настолько мирной и далекой от кровавой вакханалии, с которой им пришлось столкнуться, что никакие логические рассуждения не могли увязать ее в стройную систему. Значит, это подозрительное соседство оказалось случайным совпадением. И версию, даже не версию, а намек на нее, можно благополучно прикрыть.

5 июля 2010 года, Москва, 33°C

Придя утром на работу, Зубов увидел перед кабинетом ту, кого встретить ожидал меньше всех. Что заставило затворницу покинуть добровольное заточение? Он отпер кабинет и жестом пригласил Катрин зайти. Та же майка, те же джинсы, те же очки – похоже, она с ними срослась. Какие-то нелепые шлепанцы на ногах – в таких по пляжу ходить. Длинные волосы забраны в тяжелый узел, открывая худенькие плечи. Она действительно истаяла… В чем душа держится. Зубов предложил ей стул, и она опустилась на самый краешек, держа спину прямо.

– Вы пришли мне о чем-то рассказать? – спросил он, привычным движением доставая из ящика бланк протокола.

Но Катрин покачала головой.

– Я пришла исправить то, что натворила. В гневе я совершила несправедливость по отношению к человеку, который всегда был мне другом. Что бы ни заставило его так поступить со мной, мне не следовало жаловаться вам.

– Вы говорите о Кортесе? – удивился Зубов.

– Да, о нем, – кивнула она.

– Не пойму, – произнес Зубов, убирая бланк обратно в стол, – он оскорбил вас всеми возможными способами, а вы выдаете ему индульгенцию?

Катрин опустила глаза. Индульгенцию? Она действительно готова простить горькую обиду, которую он ей нанес? Она сказала тихо:

– Благодаря Мигелю моя мама осталась жива в девяносто шестом году…

– Вот даже как? – Зубов потер подбородок. – Это каким же образом?

– В том году, в мае, мама тяжело заболела. Так сильно, что сидела на больничном почти полгода. А по больничному тогда что платили? Слезы. Денег не было совсем. Я оканчивала второй курс, получала стипендию – одно название. Если б дача в то время принадлежала нам, мы бы ее, без сомнения, продали, но в то время она принадлежала моему отцу, а у него зимой снега не выпросишь…

– А Андрей Орлов? – спросил Зубов. – Вы же уже дружили? Он ведь из обеспеченной семьи? Он не мог вам помочь?

– А что – Андрей? Он сам был студентом. А с мамочкой его вы, наверно, имели удовольствие познакомиться…

– Да уж, имел, – ухмыльнулся Зубов.

– Да нет, она женщина неплохая…

– Почему вы с ней не ладите? – спросил Зубов.

– Это так заметно? – смутилась она.

– Более чем, – хмыкнул майор.

– Да, – она подняла голову, но было непонятно, куда она смотрит – темные очки полностью скрывали глаза, – да, это правда. Однажды, еще в студенческие годы, мама Андрея вернулась домой раньше времени и застала нас вместе – ну, вы понимаете?.. Она кричала так, что я с трудом разбирала ее слова. Помню, она обзывала меня шлюхой и требовала, чтобы я не смела пользоваться ее ванной. Меня словно облили помоями. И я никогда бы не стала просить у них деньги. Никогда. Да и вообще – у кого бы то ни было…

– Ну да, ну да, – кивнул майор, – и что дальше?

– Когда маме поставили диагноз, требовалось много денег на лекарства. Я пыталась устроиться на работу, но безуспешно. Или зарплата была мизерная, или к должностным обязанностям предлагалось оказывать и сопутствующие услуги. Вы понимаете, о чем я?

– Чего ж тут не понять…

– Я металась в отчаянии и не видела выхода. Однажды я сидела дома и плакала – в тот день мне предстояло забирать из больницы маму, а дома не было денег даже на молоко… И тут позвонил Мигель. Я так живо это помню – он хотел пригласить меня куда-то, а я сказала, что мне не до того. И тогда он спросил, что случилось. Я ответила – ничего. Не хотела жаловаться.

– И что?

– Орлов, я знаю, разобиделся бы и просто повесил бы трубку. Мигель тоже ее повесил. Но спустя полчаса он приехал и вытянул из меня правду. Я рассказывала ему о маме и плакала.

– И?..

– Он привез с собой коньяк, – невесело усмехнулась Катрин, – влил в меня почти насильно. А когда я немного успокоилась, рассказал, что Союз испанских скаутов пригласил несколько сотен российских детей-инвалидов по линии Детского фонда на отдых и лечение – на полтора месяца. Им требовались сопровождающие, переводчики, воспитатели с испанским языком. Мигель принимал в организации всего этого активное участие. Он спросил меня, не хочу ли я поехать. Я поверить не могла, что это правда. Потом он ушел, оставив на столе немного денег…