Алчность - Берг Анита

Уолт почти не молился — в отличие от Черити, которая обратилась к религии в надежде, что это может помочь. Но когда он все же возносил молитвы, то просил Бога дать его сыну еще немного пожить нормальной жизнью, а потом забрать его. После этого он всегда чувствовал себя виноватым, как будто предавал своего ребенка или даже убивал его. И тогда он ураганом врывался в исследовательские лаборатории и распекал биохимиков за то, что они до сих пор так и не нашли лекарства от хореи Хантингтона.

Уолт никогда не говорил Черити, что винить во всем следует не его, а ее. Хэнка поразила одна из редких болезней, передающихся случайным образом через гены родителей. Габби и Черити пока здоровы, но это не означало, что так будет и дальше. Именно генетический код Черити стал приговором ее сыну, и даже странно, что она, перечитавшая столько литературы по этой теме, до сих пор не сложила два и два и не поняла, в чем заключалась проблема. Быть может, правда была бы слишком жестокой для нее, и ее разум попросту не позволяет ей увидеть все в истинном свете, подобно тому, как неизлечимо больные пациенты верят, что их состояние улучшается?

Им ни в коем случае нельзя было заводить новых детей. Но это не составляло абсолютно никакой проблемы, ведь после того, как Хэнк заболел, Уолт с Черити стали спать врозь, и исполнение супружеского долга превратилось для них всего лишь в воспоминание.

Смахнув с глаз слезы, мешавшие видеть дорогу, Уолт повел автомобиль дальше. Недавно он подошел вплотную к сделке с «Дьюлинг фармацевтикалз», а значит, заложил основу для создания всеамериканской аптечной сети и превратился в крупнейшего в США производителя лекарств. Но весь успех, которого он добился, все деньги, сыпавшиеся на него, как из рога изобилия, не могли помочь ему передать свою империю сыну. Он уже начал задумываться, осталось ли у него желание продолжать это дело.

На третий год после начала болезни Хэнк уже ездил в коляске. Прошло еще несколько месяцев, и он оказался прикован к постели.

— Папа, я умру? — спросил он как-то утром отца.

Уолт остановил взгляд на сыне, ощутив, как болезненно сжалось его сердце от этого вопроса. Как можно говорить о смерти с девятилетним ребенком? Он заставил себя улыбнуться:

— Надеюсь, нет, сынок: мне нравится жить, но я не знаю, захочу ли я продолжать топтать землю, если тебя не будет рядом.

— Тогда мне надо бороться с этой хореей. Я не хочу, чтобы ты умер.

— Ты прав, сын, мы будем вместе бороться с ней. Вот увидишь, пройдет несколько месяцев, и мы опять станем вместе ходить на рыбалку, — стиснув зубы, проговорил Уолт. Лишь выйдя из комнаты, он дал волю своим эмоциям и ударил кулаком по стене.

И Хэнк действительно боролся с недугом. Уолту, охваченному любовью к сыну, оставалось только восхищаться его безропотным мужеством. А потом Хэнк подхватил вирусную инфекцию, и вскоре его горячее маленькое тело билось в конвульсиях. Мольбы Уолта были наполовину удовлетворены: Хэнк остался жив, но его мозг оказался непоправимо поврежден. По крайней мере, он не был обречен жить пленником увечного тела. Иногда Уолт думал, что это в некотором смысле благословение Небес.

Однажды Уолт вернулся из поездки и увидел, что Хэнка больше нет дома. Его комната была пуста, игрушки собраны в коробки и спрятаны, а на стены наклеены новые обои.

— Я отдала его в частную лечебницу, — почти спокойно сообщила Черити.

— О нет! — воскликнул Уолт, ошеломленный этой новостью.

— Легко тебе говорить — ты так редко бываешь дома. Именно мне пришлось вынести основную тяжесть, но я так больше не могу.

Его больше нет, мы будем считать, что он умер. Мы продолжим жить своей жизнью, начнем все сначала… как будто Хэнка никогда и не существовало, — всхлипнув, закончила его жена.

Уатт не стал ее утешать — в этом не было смысла, они уже давно стали фактически чужими людьми. Зайдя в свой кабинет, он сел на диван и задумался. Возможно, Черити права, возможно, в частном доме инвалидов Хэнку будет даже лучше, ведь там его ждет профессиональный уход. Пожалуй, когда он не хотел никуда отдавать сына, им двигал чистый эгоизм.

Теперь он каждое воскресенье ездил навещать Хэнка, но делал это не из чувства долга, а потому, что сам хотел этого. Черити же не побывала в лечебнице ни разу.

6

Они горевали, но порознь. Уолт не знал, что ощущает Черити, и не расспрашивал ее об этом, так же как она не расспрашивала его. Он и не желал этого, не хотел, чтобы кто-нибудь вторгался в его личный мир скорби. Он решил, что Черити чувствует то же — но их реакция на трагедию, произошедшую с сыном, была абсолютно непохожей.

Для Уолта, фактически потерявшего мать, сын оставался единственным близким человеком, и боль его утраты была особенно сильной. Два человека, которых он так любил, были живы, но при этом безвозвратно потеряны для него. Возможно, ему было бы легче жить, зная, что они умерли, а так его сын был живым мертвецом, а мать не желала его знать. Он начал задумываться о том, насколько проще става бы его жизнь, если бы они оба умерли. В первое время он охладел к работе и даже уже решил бросить все — ведь теперь он не мог передать свое творение сыну. К счастью, до этого дело не дошло: работа оказалась для него панацеей от скорби. Без Хэнка дом уже не был для него настоящим домом, поэтому он стал больше времени проводить на работе, а значит, и зарабатывать больше денег. Уолт быстро поднимался вверх по списку самых богатых людей Америки, и теперь его фотографии постоянно появлялись в журнале, «Форбс». Чтобы не сойти с ума и хоть чем-то занять себя, он поставил себе новую цель: оказаться на самом верху этого списка.

Он абсолютно не понимал свою мать. Его отец был мертв вот уже более двадцати лет, но Розамунда по-прежнему не отвечала на письма сына — ни когда родился Хэнк, ни когда он заболел. Теперь Уолт ругал себя за слабость, за то, что писал ей наперекор собственному решению покончить с прошлым. Но тогда он небезосновательно считал, что мать, способная на такую любовь к Стиву, не сможет проигнорировать появление внука. Возможно, она действительно что-то чувствовала к ребенку, возможно, тоже горевала, когда он заболел, но она все равно не захотела поделиться с сыном этой болью, решив продолжать наказывать его.

Он поддерживал Розамунду материально. Старый деревянный дом на краю леса по-прежнему был ее жилищем, но стал совсем другим: в нем теперь были новая кухня, новая сантехника и мебель, и каждый год Розамунда делала косметический ремонт дома. Уолт знал все это от своего адвоката, он сам еще много лет назад сказал, что хочет знать, на что идет каждый цент его денег. К удивлению юриста, Уолту даже нужно было знать, какого цвета портьеры висят на окнах дома матери. Дело в том, что Уолт до сих пор помнил каждую мелочь в родительском доме, и ему не хотелось, чтобы образ дома его детства тускнел. Мать каждый год меняла автомобиль и ежегодно отправлялась на отдых, обычно в морской круиз. Адвокат рассказывал Уолту все, что ему удавалось узнать об ухажерах Розамунды, о том, кем они работают и каков их финансовый статус. Розамунда до сих пор была привлекательна и следила за собой, так что нет ничего удивительного, что у нее были поклонники, но ни одного из них так ни разу и не пригласили в дом. «А значит, — сделал вывод Уолт, — никто не делил с ней постель». Адвокат говорил ему, что Розамунда вполне довольна жизнью, и Уолт надеялся, что так оно и есть.

Мать Не знала, что деньги, позволявшие ей вести такой приятный образ жизни, поступали именно от Уолта: если бы она догадалась об этом, то наверняка отказалась бы принять хоть доллар, и к грузу вины, лежавшему у него на душе, прибавилась бы ответственность за ее нищету. Адвокат рассказал ей сказку о значительных вложениях в доверительный фонд, сделанных ее отцом и приносящих солидный ежегодный доход. Уолт по-прежнему часто тешил себя мыслью, что как-нибудь даст матери знать, что это его усердная работа, его успехи обеспечили ей комфорт. Но это желание оставалось для него несбыточной мечтой.