Умелая лгунья, или Притворись, что танцуешь - Чемберлен Диана

На четвертый день Нора поставила на мой письменный стол тарелку с сырным тостом и присела на край кровати, где я лежала, зарывшись под одеялом.

– Завтра вечером в павильоне мы устраиваем поминки по папе, – сообщила она. – Мне хотелось бы, чтобы ты участвовала в них.

– Нет. – Я лежала с закрытыми глазами, натянув одеяло до самого носа.

Я не знала толком, что именно подразумевают поминки, но мне не хотелось быть там и видеть, как она обманывает всех своим фальшивым горем.

– Так мы сможем сохранить память о нем, милая, – сказала она и, не дождавшись ответа, со вздохом добавила: – Я просто очень боюсь, что если ты не помянешь его, то позднее будешь горько сожалеть об этом.

Она погладила меня по плечу через это лоскутное одеяло, и я мгновенно накрылась им с головой, открывшись только тогда, когда она вышла из моей комнаты.

На эту поминальную церемонию я все же решила отправиться только в самый последний момент, именно поэтому даже не сменила шорты и майку, в которых спала целыми днями. Впервые после случившегося я посмотрела на себя в зеркало. На меня глянула девица с грязными волосами и такими распухшими глазами, что веки напоминали маленькие розовые сосиски, однако мне нужно было пойти на эти поминки. Я подумала, что там будет папин дух, а если он будет там, то мне тоже хотелось быть с ним.

Нора довезла меня до павильона. От меня так противно несло потом, что я удивилась, почему она ничего не сказала об этом, но она лишь взглянула на меня с печальной улыбкой и выразила свою радость по поводу того, что я решила пойти. Ответа она не дождалась. Я вообще перестала разговаривать с ней.

Едва мы доехали до павильона, как я уже пожалела, что не осталась дома. Повсюду толпились наши родственники и папины друзья. Возле одной стены установили микрофон, а перед ним выстроились ряды стульев, на которых сидело около половины собравшихся. Они держали на коленях тарелочки с закусками, улыбались и болтали, а я вдруг подумала: «Как они могут улыбаться?» Кто-то включил стереомагнитофон, и из динамиков, установленных в глубине павильона, полилась громкая музыка. Я сжалась от боли, узнав один из тех сборников, которые мы с папой подготовили к летнему празднику. Ужасно несправедливо, что сейчас звучат эти песни. Элвиса сменили «Битлы», за ними последовали «Фор топс» и Бинг Кросби. Ужасная несправедливость. Взяв один из стульев, я утащила его в укромный уголок, как можно дальше от динамиков, и села там в одиночестве, пытаясь отрешиться от всего, от всей этой толпы и почувствовать присутствие папиного духа.

Дэни сидела в другом конце павильона. Но, заметив меня, она встала и направилась в мою сторону. Мне не хотелось общаться с ней. Мне ни с кем не хотелось общаться, однако она уже маячила передо мной.

– Почему бы тебе не присоединиться ко мне и моим родителям? – предложила она.

– Мне просто хочется посидеть одной, – не глядя на нее, ответила я.

– Мама говорила мне, – помолчав, сказала она, – будто ты думаешь, что тетя Нора имела какое-то отношение к смерти дяди Грэхема.

– Она убила его.

– Молли… – Уголком глаза я видела, как она тряхнула головой. – Это полное безумие. Ты что, свихнулась?

– Отвали… – буркнула я.

– Ты знаешь, – дрогнувшим голосом произнесла она, – я тоже его любила.

Я взглянула на нее. Сегодня она пришла без всякой косметики. Никакого кольца в губе. Мне вспомнилось, как она держала на коленях голову отца, когда он упал на землю, вылетев из павильона. «Она тебе не враг», – подумала я.

– Я знаю, – сокрушенно ответила я.

– Пойдешь посидеть с нами? – опять попыталась она, но я покачала головой.

– Нет, спасибо.

Она удалилась, и я продолжала сидеть одна, проклиная эту чертову музыку. Через какое-то время я заметила, что Питер и Хелен присели на крайние стулья, неподалеку от меня. Они сидели рядом с Дженет и ее другом Викингом. Питер заметил меня, и я застонала, увидев, как он встал и направился в мою сторону. Я уперлась взглядом в колени, когда он присел на корточки рядом со мной.

– Молли, я глубоко сочувствую твоей потере, – сказал он.

– Спасибо, – пробурчала я.

– Он был воодушевляющим человеком, – сказал он, и у меня предательски задрожала нижняя губа. – Дай мне знать, если я смогу тебе хоть чем-то помочь, хорошо? – Питер встал и положил руку мне на плечо. – Если тебе понадобится выговориться, то я готов выслушать тебя.

«С вашим дурацким фрейдистским психоанализом? – подумала я. – Нет уж, благодарю». Возможно, он даже чуть-чуть рад тому, что теперь его профессиональное соперничество осталось в прошлом.

– Ладно, спасибо, – ответила я и с облегчением вздохнула, когда он вернулся к своей компании.

Вскоре все расселись по местам, и кто-то выключил музыку. Народ встал в очередь к микрофону. Дядя Тревор и тетя Клаудия. Расселл. Питер. Они говорили о том, каким замечательным был мой отец, но я едва слышала их. Я сидела, скрестив на груди руки, в своеобразной защитной позе.

В заключение к микрофону подошла Нора, но не стала ничего говорить о папе, а просто подняла руку с конвертом.

– Грэхем оставил нам послание, завещав открыть этот конверт после его смерти. – Она улыбнулась. Ее всегдашняя бледность исчезла; на щеках проявился румянец, видимо, скрывший и красные круги под глазами. Из памяти всплыл вопрос Стейси: «Не думаешь ли ты, что твоя мама слегка похожа на Грейс Келли?»

– Грэхему не хотелось, чтобы мы долго горевали, – сказала Нора, – поэтому на этом конверте сказано, что мы должны поставить песню Кенни Логгинса «Свободные». – Она вскрыла конверт и достала оттуда лист бумаги. – А во вложенной записке он предлагает нам исполнить «ролевой танец».

У меня перехватило дыхание. Все засмеялись. Все, кроме меня. Я заметила, как Дженет, покачав головой, сказала Викингу: «Типичный Грэхем».

Я вцепилась руками в сиденье стула. Значит, он понимал, что делал, когда попросил меня напечатать эти слова еще задолго до книжного тура. И я невольно стала участницей этой жуткой шарады. Неужели он сам попросил Нору дать ему эти таблетки? Чувствуя себя обманутой, я вдруг жутко разозлилась и на Нору, и на отца.

– Итак, дорогие друзья и родственники, – сказала Нора, взмахнув конвертом, – давайте дадим ему возможность гордиться нами.

Кто-то опять включил стереомагнитофон, и из динамиков полилась песня «Свободные». Люди послушно встали и, сдвинув стулья к стенам павильона, начали танцевать. Поначалу у них получалось неловко, и я поняла, что никто из них не чувствует этого танца. Но, как мой отец, вероятнее всего, и предвидел, попытки сделали свое дело, и вскоре уже все начали безудержно раскованный танец, свободно размахивая руками, а над павильоном взлетали к небесам взрывы смеха. Может, за этим смехом скрывались слезы; не знаю. Я не стала задерживаться, чтобы выяснить это. Вскочив со стула, я спрыгнула с помоста и побежала по лужайке в сторону дома, заткнув уши руками. Миновав дом бабули, я выбежала с ее круговой подъездной дорожки на кольцевую дорогу и продолжала бежать, бежать, бежать, удаляясь от всех, кого я знала – всех, кого любила, – пока не обрела уверенность в том, что мы разделены навсегда.

56

– Неужели ты все еще веришь, что твой отец попросил Нору… помочь ему завершить жизнь? – спросил меня Эйден, тактично воспользовавшись эвфемизмом.

Когда я начала рассказывать ему о Моррисон-ридже, мы сидели в гостиной на диване. Хотя на каком-то этапе, когда мне понадобились его утешительные объятия, мы перебрались в нашу кровать.

– Да, – ответила я. – По крайней мере, так я и думаю. На мой взгляд, они с Норой уже все спланировали, когда он попросил меня распечатать листок с «ролевым танцем». И все-таки это убийство, за которое ей придется ответить, если я сдам ее полиции. Разумеется, если удастся убедить хоть кого-нибудь поверить мне.