Последний кайдан - Чак Элла

– Боевые искусства? Где он учит?

Сосед надменно взглянул на меня.

– Ты что, собрался к нему в ученики? Ты, конечно, мешок с костями, но ты не воин. Радуйся, что хоть воровство тебе хлеб приносит.

– Адрес скажи, где найти сенсея.

– Не возьмёт он тебя. Никого не берёт.

– Почему?

– Тест какой-то пройти никто не может. Задание. А не пройдёшь – и учиться у него не сможешь.

– Задание? По нашей части?

– Я к нему не наведывался. И тебе не советую. Прогонит и палкой огреет вдобавок.

– Скажи адрес, я сам решу, что делать.

– Любишь боль?

Жуя митараси данго [27], громко чавкая, он продолжил:

– Подкину адресок… Мне до твоих оплеух нет дела, но и ты подкинь сплетен: кого грабишь следующим?

Сделка была честной, и я ответил:

– Я, Хидеро, граблю следователя Оду Нобутаку.

В тот же день я отправился в боевой зал искать Гэ Тоси. Как только Хидеро произнёс имя Тоси, свеча в моей руке стала мягкой, а кончики всех её четырёх фитилей метнулись синей искрой.

Нет… показалось…

А если нет, то почему синей? И огнива при мне нет. Не от воздуха же она чуть не зажглась…

Я выпил бокал пива в баре со «счастливыми кошками». Мне нравилось это место, потому что все кошки там не золотые, белые или красные, а чёрные, с озлобленными мордами, как постояльцы бара из якудза.

Бармен не позволил мне включить новости по телевизору и не дал сдачу, оставив себе на чай, а ведь в Японии это стыдно. Но он точно не японец, просто подрабатывает здесь как студент. Ещё и отобрал из рук статуэтку «счастливого» чёрного кота с двумя хвостами. Я дёргал его за лапу, а он двигал красными глазами и скалился на меня хитрым прищуром.

– Это не игрушка! И не продаётся! – добавил бармен, вырвав статуэтку, и я ушёл, решив, что всегда могу просто украсть всё, что пожелаю.

В зал к Тоси костыли я не взял. Нельзя показывать свои сильные стороны сразу, а моя слабость была моей силой.

Тоси вёл занятия в историческом районе, где каждое ремесло и торговая лавка передаются по наследству. Я терпеть не мог всю эту семейственность, потому отоваривался в супермаркетах, а питался в сетевых ресторанах. Глаза б мои не видели уважительные и благодарные жесты дочерей, кузенов и отцов за совместным приготовлением и подачей удона!

В зале было несколько площадок. Никаких железных тренажёров, только палки, набитые опилками кривые кожаные мячи и цепи, сплетённые, опять же, из кожи. Мальчишки лет семи упражнялись на деревянном манекене, старик-приживалка мыл пол. На татами работала пара хорошо сложённых молодых мужчин. Рельефные мышцы груди и торса, волосы заплетены в тугую длинную косу. Их удары были чёткими, ровными, казалось, что даже косы взлетают над их головами по единой для всех параболе, – этому их тоже обучил сенсей?

«Ну и кто из них Тоси?.. – думал я, разглядывая присутствующих – четвёрку, отрабатывающую удары, и пару мужчин в белых кэйкоги [28]. – Наверняка сенсей – один из них, но кто?»

Мне ответил старик, занимающийся уборкой, отжав тряпку в грязное ведро.

– Нету Тоси-сана. Что передать, когда вернётся?

– Я думал, он там… Кто-то из двух в кэйкоги.

Старик вытер пот со лба и улыбнулся ртом с парой золотых коронок.

– Там, да. Там будущие воины Тоси-сана, да. Лучшие воины, какие есть во всём Киото, во всей Ямато, – назвал он Японию словом из первого тысячелетия.

Небось и сам такой же древний. Убирается, смывает коричневые разводы с пола и тут же сыплет на вымытое свой дряхлый песок. Вон и руки дрожат, и пальцы синие на ногах, зубы в щербинах, а на мизинце не хватает двух фаланг…

«Якудза! Из бывших! – понял я. – Две фаланги отрубил – значит, совершил два проступка перед боссами, вот и стал поломойкой. Кто якудзе переходит дорогу, тому жизни нет».

– Передай сенсею, что я завтра вернусь. Учиться у него хочу.

Старик подвинул ведро, окатывая мои белые брюки, и я еле сдержал себя, чтобы на правах вора якудза не всадить ему оплеуху.

– Нет, нет! Не берёт Тоси новых! Смотри! Смотри, бойцы какие! Они готовы, а ты – нет! Ты бледный и сутулый! Позвоночник, как бонсай, кривой и короткий! Убогий ты, убогий и есть!..

– Со словами полегче, старик. Я якудза.

– Да все мы якудза, – пожал он плечами.

– Ты – нет! Ты мизинцы дважды резал! Значит, предал своего босса и якудзу!

– Ай, предал, не предал… Много ты знаешь, щенок подворотный? Проваливай!

Старик замахнулся на меня тряпкой, подняв её над головой на длинной палке. На белоснежную (брендовую и украденную) футболку закапала грязь, оставляя веснушки – чёрные пятнышки, точь-в-точь как моя застывшая кровь на стене спортзала в приюте. Точь-в-точь как пятна на ногах девушки с пылающим синим взглядом из сна. Точь-в-точь как в моих снах пятна застили свет, и я обрушился на старика с ответным ударом, переломив его швабру надвое. Он успел только схватить кусок тряпки и прикрыться ею.

– Поднял руку в первый раз – поднимай и во второй, щенок из подворотни!.. Ну, чего застыл? – расхохотался старик.

Он лыбился зубами и походил на сумасшедшего. Решив проучить его парой добрых пинков, я схватил палку из короба со снарядами и нанёс удар ему по коленям. Он прыгнул и даже изобразил неумелый старческий кувырок, похожий на падение, задел маты и начал растирать полученные ушибы, вереща и кряхтя:

– Ай, больно! Больно!

– Это только начало, дед.

Бойцы с косами, которые занимались на ринге, прекратили тренировку, а детвора и вовсе разинула рты, когда мы со стариком принялись носиться по залу. Он пытался пнуть меня, а я его. При том, что старик был вооружён только половой тряпкой, а я двумя палками, мне никак не удавалось хорошенько лупануть ему, хотя сам я получил уже более двадцати шлепков грязной тряпкой. Подобного унижения я не мог ему простить. Да ещё на глазах у лучших бойцов якудза.

Когда старик рванул к скамьям, я отпустил суставы из суставных сумок и на шпагате, какой и не снился ни одной гимнастке, проехал под лавкой, разметав по плоскости и череп, и позвоночник. Когда танцор или спортсмен тянет ноги в шпагате, он чувствует натяжение и применяет силу, выдержку, упорство. А я был желе. Ноги отстёгивались и пристёгивались, будто на конструкторе из человеческих кусков. Детвора визжала, поддерживая меня, а старик визжал от ужаса.

Он не ожидал, что я выкачусь из-под лавок и огрею его палкой по спине. Но и он не отставал в ударах. Теперь он знал секрет моей силы, и тряпка его превращалась то в нунчаки, то в кагинаву, верёвку с крюком. Его хлёсткие удары исполосовали мою фирменную футболку до дыр. Я чувствовал солоноватый вкус крови из надорванной губы и не мог поверить, что получаю эти травмы от соприкосновения с тряпкой. Волосы повисли сосульками, на вечно сухих висках проступил пот, поддерживаемый кипящей во мне ненавистью.

В конце концов я и вовсе перестал попадать по старику, и до моего озверевшего ума стало доходить, что он не такой уж и обычный поломойка. Он притворяется. Как я. Всё это время он притворялся, гонял меня по залу, как щенка, за половой тряпкой. У меня была лидирующая позиция, но, скорее всего, старик поддался, чтобы я быстрее сообразил, что за игру он устроил. Всё это время он меня тестировал.

Я сложил руки вдоль торса.

– Вы! Тоси! Это вы!

– Ну а кто же ещё, щенок подворотный!

Он ударил меня по ладоням тряпкой.

– Перестань! Не на параде! Заставил старика побегать – ишь! Выкрутасы устроил!.. Заниматься! – рявкнул он, и недавние зрители тут же вернулись к тренировке с удвоенной силой.

Придурковатость старика исчезла. Он больше не выглядел полоумным и внушал некий ужас своей скоростью и умением атаковать подручным хламом. В глазах его я рассмотрел красные кровоподтёки, которые быстро исчезли, пока он тряс седыми прядями и бородой, дотягивающейся ему до пояса.