Ознакомительная версия. Доступно 33 страниц из 162
— Скорее! — приказала Магда. Вилма выбежала в сад и увидела в растворённую калитку автомобиль. Словно сквозь сон, слышала, как хлопнула автомобильная дверца, и — все.
А Магда боролась с Маргаритой. Толстуха была сильна. На мгновение она освободилась от объятий крестьянки, но крикнуть ей все же не удалось: удар кулаком в лицо повалил её на пол. Она брыкалась, царапалась, кусалась, пытаясь освободить голову, зажатую под мышкой Магды. Чтобы не дать Маргарите закричать, Магда схватила с диванчика подушку и прижала к её лицу. Магда придавила голову Маргариты к полу и навалилась на мягкое, подавшееся под нею, как студень, тело монахини. Сопротивление Маргариты ослабевало, а Магда, движимая овладевшим ею страхом, все нажимала и нажимала. Сквозь подушку она слышала хрип Маргариты, но больше не думала о том, что делает, и о том, что будет потом. Все её силы и помыслы были сосредоточены на одном: покончить с сопротивлением начальницы. Она должна сделать это, чтобы спасти Вилму. Вилму и ребёнка… Вилму и ребёнка… Это заняло весь неповоротливый мозг Магды. Но когда монахиня, изловчившись, укусила Магде руку, когда она вцепилась в грудь Магды, ненависть захлестнула сознание крестьянки. Чем свирепее сопротивлялась толстуха, тем отчётливее Магда сознавала, что под нею палач, мучительница, убийца, виновница страданий и смерти многих людей. Эти мысли, ещё тёмные, полуосознанные, проносились в голове Магды как оправдание тому, что она делала. Она чувствовала, как содрогается рыхлое тело Маргариты, и грудью прильнула к подушке, распяв на полу раскинутые руки Маргариты. Сопротивление монахини ослабевало. Прекратилось совсем. Магда приподнялась. Её стошнило. Это было осознанное отвращение к убийству. Может быть, Магда испытывала угрызения совести?.. Нет, она не раскаивалась в том, что сделала. Едва ли эта простая девушка, не искушённая в философии и риторике, могла построить какие-нибудь сложные формулы в оправдание совершенного. Она знала, что так должно быть, если слово «знание» подходит для определения того неосознанного, хотя и ясного, что жило в ней. Скорее инстинкт, нежели создание, говорил ей, что случившееся было законным возмездием за все, в чём была виновна убитая. А то, что возмездие это пришло через неё, Магду, — что ж, такова, видно, была воля господня. Что могла тут поделать Магда? И потом ещё это, с Вилмой… Разве не стоял вопрос так просто: Вилма и её ребёнок или Маргарита?! Им троим не было места в этом необъятно просторном и таком тесном мире… Нет, нет! Магда не испытывала раскаяния! Только страх, обыкновенный страх перед тем, что теперь будет, постепенно овладевал её мозгом. Страх заставил её подняться с пола, где она сидела возле тела монахини — расплывшегося, вот-вот готового прорвать своими жирными складками платье и салом растечься по полу. Магда встала и перекрестилась. Несколько времени, как истукан, стояла, не зная, что делать. Попробовала поднять с пола тело, но это оказалось не под силу даже ей. Тогда она поволокла его по коридору и заперла в спальне. Сунув ключ в карман, вернулась в прихожую и привела её в порядок. Проделывала все спокойно, методически, как обычную утреннюю уборку. Покончив с этим, взяла с вешалки первое попавшееся пальто и хотела его надеть. Пальто было мало. Накинула его на плечи и пошла к выходу. Но одумалась и, тихонько вернувшись к себе в комнату, вынула из-под матраца деньги — гроши, накопленные для Яниса. Эти деньги, не считая, сунула в руку привратнику.
— Не ложись, — сказала она, — через полчаса я вернусь.
— Смотри только тихо, а то проснётся сама…
Магда в испуге оглянулась на привратника. Отойдя с десяток шагов, она остановилась: куда? Единственное, что было ясно её неповоротливому уму: обратно нельзя. Она брела, не видя дороги и спотыкаясь, словно асфальт был изрыт ухабами. Направо простиралась зеркальная гладь озера. Освещённое луной, оно казалось мёртвым и бесконечным. Мёртвыми и бесконечно высокими казались сосны на берегу. Мёртвым и бесконечным было небо над головой. Мёртвыми и бесконечно огромными были тёмные силуэты гор. Весь мир был мёртв, тёмен и бесконечен. А Магда должна была в него идти, не зная, куда ведёт эта дорога, куда ей нужно, зачем она идёт. В этом мёртвом, тёмном и бесконечном мире не было Яниса. Куда же ей идти, когда нигде, нигде нет Яниса?..
Магда подняла голову и огляделась. Озеро направо, и деревья на его берегу, и небо над головой, одинокий глазок огонька вдали — все показалось ей донельзя знакомым. Где же она все это видела?.. Разве не такое же озеро, серебряное и безбрежное, простирается у неё на родине, в далёкой Латвии? Разве не на такое озеро брал её отец, выезжая рыбачить? Разве не такие же бесконечно высокие сосны стояли вокруг их хутора и не так же они упирались в небо: тёмное-тёмное, высокое-высокое…
Разве это не её родное небо — далёкое, далёкое небо, раскинувшееся над хутором, над озером и соснами, над всею Латвией, над всем миром?
И тот вон далёкий огонёк, разве он светится не в окошке родного дома, где отец согнулся над работой?
Конечно же, он ждёт, когда вернётся Магда!..
Так, все это так: её озеро, её небо, её дом, её мир!..
Скорей же домой, подальше отсюда — от ужаса и позора, от мысли о том, что нет больше на свете Яниса… Нет Яниса?! Неправда, не может этого быть… Скорей, скорей!..
Магда побежала, спотыкаясь на гладком асфальте.
— Эй, кто там?! Стой!
Кричали где-то впереди. Неподалёку. Там, куда двигалась Магда.
А она?.. Разве она не слышала этого окрика? Или ей и впрямь казалось, будто кричат где-то далеко, очень далеко. Так далеко, что ей ещё нужно бежать, долго бежать, чтобы увидеть того, кто кричал. И откуда ей почудилось в этом окрике её собственное имя, кто же мог здесь кричать: «Магда, эй Магда, стой!»? Уж не был ли это голос её отца? Будто она не знала, что старый рыбак давно утонул в холодной быстрине Гауйи… А может быть, кричал её Янис?.. Янис! Уж не налгало ли то письмо из Африки, будто Янис нашёл вечный покой в раскалённой африканской земле?.. Кто же позвал её, кто?!
Магде сдавалось, что она бежит, что её непослушные ноги движутся быстро-быстро. И она стремилась все вперёд и вперёд. Только вперёд, туда, где светился далёкий огонёк. Это же огонёк её родного дома!
