Но тут вмешался Тор.
— Я не могу принять помощь подобного рода, — отрезал он каким-то деревянным голосом. — Если уж на то пошло, то пари заключал именно я, все остальные к этому отношения не имеют. Мы с Верити все ещё остаёмся соперниками. Если я приму деньги подобным образом, это будет означать мой проигрыш.
— Но пять минут назад ты сам доказывал, что так или иначе с вас скоро снимут последние штаны, — растерянно напомнила я. — Почему бы тебе не согласиться с предложением прекратить это дурацкое соперничество? Из-за нашего несчастного пари я и так потеряла чересчур много: работу, карьеру, может быть, даже свободы — все, ради чего трудилась всю жизнь.
— Послушай, а тебе не интересно узнать, ради чего трудился всю жизнь я? — горячо перебил меня Тор. — Я трудился ради доверия, уважения и сотрудничества, когда каждый пожинает заслуженные плоды собственного труда, ради честной конкуренции на рынке, когда вознаграждаются добродетель и ум и обязательно наказываются бесчестье и порок, — он перевёл дыхание и окинул меня ледяным взором, — в то время как ты работала на Лоренса, — заключил он, в гневе отвернувшись в сторону.
— С твоей стороны весьма непорядочно описывать вещи подобным образом, — потрясённая, попыталась возражать я. Но тут же мне стало ясно, что Тор был прав.
С какой, интересно, стати меня так возмущало предложение работать на Тора? Какую независимость теряла я в этом случае? Возможность независимо играть в кошки-мышки с такими мерзавцами, как Лоренс, Карп и Киви, радуясь своим победам в этой мышиной возне, и не замечать, как в песок утекают мои лучшие годы, мои продуктивные способности, как выразился бы Тор. И чем на самом деле я стала, если не послушной дрессированной крысой в лабиринте?
— Меня совершенно не волнует, кто из нас выиграет, — говорила я, меряя шагами парапет, в то время как трое наших друзей глядели на нас с беспомощным отчаянием. — И пари я решила заключить из тех же побуждений, что и ты. Хотела показать всему свету, сколько мошенников, воров и лжецов угнездилось в финансовых кругах. И я не собираюсь возвращаться в банк независимо от того, кто из нас выиграет. Хочу остаться здесь и помочь тебе победить их. Но ума не приложу, как сделать это, не выкупая твоих займов…
— Мы и с этим уже опоздали, — возразил Тор. — Давным-давно опоздали.
— Но я не желаю, чтобы мои друзья оказались за решёткой, в то время как в моих руках ключ к их спасению, — настаивала я. — Кстати, ведь ты же помог мне, когда я в этом нуждалась!
— Да неужели? — грубо переспросил меня Тор. — Ты действительно так думаешь? Значит, только я считаю, что все вышло наоборот.
Он неожиданно сорвался с места и ринулся прочь, а мы с Перл в немом изумлении воззрились друг на друга.
— И как прикажете это понимать? — обратилась в пространство Джорджиан. — Она предлагает помочь спасти наши задницы, а он отказывается, потому как это, видите ли, «джентльменское пари». Черт побери, но мне оно начинает казаться чересчур джентльменским!
— Это потому, что ты не можешь слышать, что происходит в глубине сердце, — снисходительно пояснила Лелия. — Божественный Золтан, он чувствует, что поступал неверно, когда заключал с Верити пари, и позже, когда помог ей и она уже не могла отказаться. Если бы не его помощь, она по-прежнему оставалась бы в безопасности, а не столкнулась бы с тем, с чем столкнулись мы. А мы её друзья, и он чувствует свою вину и перед нами. Но он должен понимать, что мы взрослые люди. И все, что сделали, сделали по собственному выбору и без принуждения.
Она была права, именно чувство ответственности за наши судьбы было причиной того отчаяния и гнева, что бушевали в груди Тора. Мне пришлось не меньше получаса бродить по роще и спускаться к морю, пока я не заметила его. В той же белой шёлковой рубашке и подвёрнутых брюках он одиноко сидел на нависшей над морем скале.
— Итак, ты просто не в состоянии остановить наш бег наперегонки, — сказала я, улыбаясь как можно беззаботнее и устраиваясь у него на коленях. — Мистер слишком горд, чтобы принять мелочь из моего кошелька.
— Но ведь это действительно «твой кошелёк», как ты мило мне напомнила. А я не желаю потерять уважение к себе как к мужчине, — упрямо возразил он. — И когда ты предлагаешь мне помощь, за которую можешь поплатиться двадцатью годами свободы, я не в состоянии переступить через себя. По-твоему, это простая неучтивость?
— О'кей, стало быть, это война, — уступила я, по-прежнему улыбаясь. — И позволь тебя спросить, каков же будет следующий шаг?
— Если б я знал, — отвечал он, целуя мне руки и не сводя глаз с моря. — Я должен был продумать такой вариант до того, как он стал реальностью. Я слишком положился на свои хитроумные расчёты, и вот теперь всем нам угрожает опасность оказаться в тюрьме. Не могу поверить, что именно меня так запросто обвела вокруг пальца эта двуличная гадина.
— И все-таки что ты будешь делать?
— Пока постараюсь выиграть время, ссылаясь на то, что всем здесь распоряжается Лелия и что необходимо все согласовывать с ней. Но уже недели через две они заявятся на остров, уверенные, что мы безропотно подпишемся под всеми их требованиями. В противном случае они подвергнут атаке наши активы в европейских банках.
— Послушай, допустим, я уже удостоверилась, что Лоренс — отъявленный мошенник, — пустилась я в рассуждения. — Но это невозможно доказать с помощью одной лишь коротенькой записки и прочих косвенных улик, вроде факта его членства в Клубе. Наверняка Лоренс позаботился о собственной безопасности и перекупал наши займы через подставных лиц. И все же две недели лучше, чем ничего, и раз уж мы ими располагаем, я все же надеюсь, что ты не откажешься от моей помощи, хотя бы в качестве консультанта по вложению капитала?
— Если ты действительно думаешь так, как говоришь, — отвечал он, заглядывая мне в самую душу заполыхавшим столь знакомым мне пламенем взором, — тогда помоги одержать над ними победу и воздать им по заслугам.
Лондон, сентябрь 1814 г.
Через два года после смерти Мейера Амшеля Ротшильда, почти день в день, в Вене состоялась встреча глав государств Европы, посвящённая переделу границ после того, как Наполеона сослали на остров Эльба.
