Забавные, а порой и страшные приключения юного шиноби. Фантасмагория. Часть 1
Глава 1
Он остановился и замер возле дороги, и стоял, и слушал лёгкие звуки
Листья давно стали желты, а старик на холме играл печальную мелодию
Шиноби хотел бы остаться и дослушать её, но его ждала дорога
Ах, как красиво пела та флейта. Печальная музыка. Осень
Иной раз животное, что тянуло их повозку, то ли от скуки, то ли от природной подлости, цепляло на подкову задней правой ноги порцию дорожной жирной грязи и, нервно поддёрнув коленом, метало эту грязь назад. Целилось оно, видно, в нелюбимого хозяина, в возницу, но часть этой посылки иной раз перелетала через рябого мужичка, сидевшего на козлах, и залетала дальше, прямо на добротный армяк юного господина, как раз и нанявшего эту повозку для передвижения.
Возница в таком случае, сам стряхнув с себя грязь, оборачивался назад и неизменно извинялся за своё некультурное животное:
– Уж извиняйте, барин, – трогая края большой плетёной шляпы от дождя, говорил мужичок.
– Ничего, – сухо отвечал ему господин Свиньин, стряхивая со своего недешёвого, в общем-то, армяка прекрасного, насыщенного розового цвета кусочки грязи. Причём, стряхивая её, он старался не размазать грязь по ткани.
А возница, всё ещё чувствуя вину, пояснял:
– Козлолось она… Сами понимаете, барин, животная паскудности невыразимой. Спереди зазеваешься – так боднёт, сзади встанешь – так лягнёт, рядом остановишься – так укусит. Одно слово – козлолось.
Да, о дурном нраве этих крупных и сильных животных знали все. Так же как об их силе, выносливости и способности выживать даже в самых влажных хлябях.
– А без неё ну как в грязях жить? – продолжал мужик с философским смирением. – А никак, хоть ложись и помирай. Вот и приходится терпеть эту сволочь. Да ещё и кормить её и на случки водить, чтобы в буйство не приходила кажную неделю. Да… До буйства её лучше не доводить… – объясняя всё это, он, в отместку за грязь, тычет зверю в круп своим заострённым шестом-хореем, причём норовит уязвить козлолося в самое, так сказать, незащищённое место, отчего тот сразу прибавляет прыти и бежит по раскисшей дороге заметно быстрее прежнего.
– Давай, налегай, худоба, – подгоняет животное возница. И оглядывается, оглядывается… Видно, здешние пустыни мужичку не по нутру. Оно и понятно. Худые дальше пойдут места. Скоро, скоро уже должны начаться и хляби, а над ними, как и положено, будут висеть и миазмы, из серой пелены которых выходят не только безобидные миражи, но и вполне себе плотоядные жуткие твари. Скоро просто сырая пока что ещё дорога превратится в жидкую грязь. А пока не превратилась, возница хочет поговорить со своим не совсем обычным нанимателем.
– А что же это у вас, барин, никак берёза?
Он имеет в виду весьма редкую для этих мест вещь – светлый и отлично отполированный шест длиною в два метра, который молодой человек не выпускает из рук.
– Берёза то. Прекрасный материал, – отвечает ему господин странным для обычных людей слогом, поправляя на носу круглые очки с зелёными стёклами.
– Значица, барин, доверили вам копьё старшие товарищи?
– К тому я долго шёл. Доверили, – соглашается молодой человек, надеясь, что на этом расспросы и закончатся. Но нет…
– Значица, вы теперь настоящий синоби, – констатирует возница.
– Да. Мне звание присвоено, прошёл проверку я, – наниматель говорит это на удивление спокойно. Хотя любой другой человек таким фактом непременно гордился бы, а может быть, даже и выпячивал его перед всеми. Шутка ли – настоящий шиноби.
Правда, всё-таки он выдаёт некоторое своё волнение, поправляя свою шляпу-сугэгасу, которая, в общем-то, сидит на его голове так, как надо, и прекрасно защищает его лицо и, главное, очки от мелкой мороси.
«А теперь он поинтересуется моим возрастом», – думает Свиньин. И предугадывает, так как болтливый возница и вправду говорит:
– Вы уж извиняйте, барин, но… Больно вы молодо выглядите для синоби. Простите за вопрос, а сколько же вам годочков?
– Исполнилось четырнадцать уже, – отвечает Ратибор Свиньин.
– У… Четырнадцать… – возница снова поворачивается к своему нанимателю. Во взгляде его читается великое удивление. – А я думал, может, так молодо выглядите потому, что эликсир употребляете. А вы, значица, просто молоды так.
На эту похвалу в виде искреннего удивления молодой человек реагирует так, как и положено реагировать шиноби на всякую лесть или чрезмерные восхищения – то есть никак. Ни один мускул не дрогнул на его лице.
– Четырнадцать годков, – продолжает удивляться возница. – И уже синоби, – а потом он сокрушается: – А мой шалопай… В свои четырнадцать только смог с дружками над козой за амбаром надругаться.
– Он рано повзрослел, – констатирует Ратибор Свиньин скорее из вежливости, чем из интереса.
– Ага, – вздыхает мужичок. – Пришлось его женить, дурака, так как очень он стал опасен в этом смысле.
Юный шиноби не стал уточнять, в каком таком смысле сын извозчика стал опасен, но мужичка отсутствие интереса у пассажира не остановило, и он продолжал:
– А невесту взяли дуру, других-то вот так вот скоро не найти… В общем, взяли такую, ему под стать, да ещё и с таким приданным, что тьфу… – возница плюётся и от расстройства начинает тыкать хореем в зад своего козлолося. – Ну давай уже, до вечера хочешь плестись, что ли? Нам ещё обратно скакать, – и тут же повторяет удивлённо: – Четырнадцать лет, а уже синоби. Это… А я ведь тоже в молодости хотел пойти в учение. Завести почтовую станцию. У меня даже была уже бричка почтовая, но потом чего-то закружился, всякие дела у меня завелись. Я-то тут на извозе… Оно всё больше для души, люблю, значица, прокатиться, – он театрально обводит рукой, как бы привлекая зрителей к унылому пейзажу вокруг, – природу поглядеть. Свежим воздухом болотным подышать. А так-то я развожу козлолосей, ферма у меня… И не одна. Ещё есть всякие там инвестиции… Ага… Акции, опять же… Да уж… А извоз… Это так… Я тут отдыхаю от дел, со всякими людьми интересными, вот вроде вас, общаюсь… Ага, беседую…
А пассажир слушает его вполуха, всё больше глядит по сторонам, хотя глядеть тут, в этих пустошах, особо и не на что. Обычный камыш по краям дороги, крепкий, густой для такой дикой местности. Редкие деревья: чёрные, усеянные грибом-трутовиком стволы ив, с ветвей которых свисает блёклая ветошь поеденной болезнями листвы. В общем, унылые сырые пустоши, предвестники опасных чёрных хлябей, что воняют тухлятиной.
Ратибор Свиньин медленно тянет носом воздух и улавливает первые нотки знакомого запаха… Нет-нет, это пахнет не возница, и не его вздорное животное, хотя приходящий из болот запах и схож с их ароматами. Это долетают до его обоняния болотные соединения серы. Резкие, неприятные, а, как и всё неприятное, рождающие в неподготовленном мозге тревогу. Да, кажется, он уже доехал. Скоро владелец ферм и прочих инвестиций, любитель болотных природ тоже это начнёт замечать.
– А иначе как? – продолжает бубнить обладатель всяких разных и доходных акций. – Вот где я на своих фермах могу повстречать настоящего синоби? Да нигде… Там у меня одна сволочь, сын со снохой, – он вздыхает. – Жена опять же ещё. Поэтому я иной раз плюну на всё, да и иду немного подкалымить. Покататься по дорогам по всяким…
И тут поток его мыслей прерывается, и возница замолкает. Козлолось в упряжке уже не швыряется грязью из-под подков, а начинает брыкаться, бить в повозку ногами и мотать рогатой головой, оборачиваться и смотреть на возницу злым лиловым глазом: мол, а ты вообще знаешь, куда ты меня гонишь, идиот? Ты, что, ничего не чувствуешь?
Мужичок начинает вертеть головой и нюхать воздух. Нюхает, нюхает, сопит… Кажется, унюхивает. Поворачивается к своему нанимателю и, пошмыгав носом, говорит:
– Кажись, доехали, барин. Болото завоняло уже.
