Гнев - Амблер (Эмблер) Эрик

— Понятно.

Похоже, способность Люсии к мгновенным вычислениям произвела на Санже такое впечатление, что он не обратил внимания на ее умение просчитывать ситуацию в целом.

— В общем, — продолжала она, — мне было хорошо с Ахмедом. Он умел красиво ухаживать, был веселым и щедрым. Ни у кого из нас не было иллюзий. Мы оба знали: рано или поздно он вернется на родину, чтобы занять высокий пост в правительстве, возможно, даже самый высокий. И жена — французская католичка — совершенно не вписывалась в такую картину. Даже если бы я сменила религию. Вы же знаете, у курдов с этим очень строго.

— Наверное.

Люсия отбросила волосы со лба и встретилась со мной глазами.

— Думаю, вы многое про меня знаете.

Она сказала это просто, без всякой рисовки.

— Я знаю только то, что прочел. Ну, и еще то, что мне рассказал Санже.

— И то, что вы видели своими глазами.

— Да, я кое-что узнал, это правда.

— Наверное, вы уже догадались, что к деньгам я отношусь серьезно.

— Что совершенно естественно, особенно для француженки.

— Я имею в виду не мелочную экономию. Просто я боюсь остаться без денег. Когда я была маленькая, мой отец разорился сразу после войны. Хотя я была ребенком, я хорошо помню, как они с мамой испугались.

— Но ваш отец создал другую компанию.

— Это совсем не одно и то же. Мои родители оба происходили из рабочих семей. Они высоко поднялись — и всегда страшились скатиться вниз. Когда мне пришлось переехать к тете в Ментону, я поняла почему. Она заставила меня учиться работать руками. Сначала работать за гроши, а потом выйти замуж за бакалейщика — вот так, по ее мнению, я должна была прожить свою жизнь. — Люсия замолчала. — Думаете, снобизм?

— Думаю, большинство бакалейщиков живет очень неплохо. Но я понимаю, о чем вы говорите. Наверное, вам было тяжело, когда ваш магазин в Антибе прогорел.

Она кивнула.

— Нет смысла заниматься малым бизнесом, если у тебя нет денег на развитие. Мы с Ахмедом часто об этом говорили. Армейский офицер, он хорошо разбирался в финансовых вопросах. Все его братья заняты бизнесом. — Лицо ее приняло отсутствующее выражение. — Один из них представляет в Ираке большую американскую автомобильную компанию. У него огромные обороты. Он продает легковушки, грузовики, бульдозеры и получает процент с каждой проданной машины.

Люсия выглядела такой одухотворенной, как будто описывала невероятно прекрасное произведение искусства. Потом она перехватила мой взгляд и повела плечами.

— Конечно, это все, в свою очередь, требует больших затрат.

Я улыбнулся, и она настороженно посмотрела на меня. Наверное, не могла понять, не над ней ли я смеюсь.

— По-моему, вы боитесь не бедности; вы боитесь, что не будете богатой.

Она нетерпеливо взмахнула рукой:

— Это одно и то же. Ахмед понимал, чего я хочу. Он сказал, что когда вернется на родину, оставит мне некоторый капитал. По собственной инициативе. Мы вместе планировали, что сделать на эти деньги.

— И много денег?

В ее глазах вновь появилось отсутствующее выражение.

— Примерно полмиллиона франков или около того. Может быть, больше.

Она говорила почти безразличным тоном.

В эту минуту у меня появились дополнительные стимулы.

— И деньги должны были взяться из этого чемодана?

— Да.

— Каким образом?

— Я пытаюсь вам объяснить, но вы все время перебиваете.

— Извините.

Люсия подлила себе еще немного портвейна и сосредоточилась.

— Ахмед никогда не нуждался в деньгах. Между ним и теми, кто остался в Багдаде, существовало соглашение. Кто-то из них по-прежнему был ему другом, кто-то — врагом, но они все хорошо его знали. Даже враги относились к нему с большим уважением. Кроме того, Ахмед был главой разведки. Уезжая на конференцию в Женеве, он знал, что в стране могут наступить перемены, поэтому взял с собой кое-какие досье.

— Эти досье могут сильно повредить его врагам, как я понимаю.

— И друзьям. Это была простая предосторожность. В Ираке друзья легко становятся врагами, а враги — друзьями. Так он мне объяснил. Поэтому его друзья и их компании были под надежной защитой и могли присылать ему деньги. Все можно было устроить.

— И где теперь эти досье?

— У меня. Однако досье не главное. Важно то, что произошло между Ахмедом и Курдским комитетом. Понимаете, Ахмед был патриотом.

— Да, вы говорили.

— Но не дураком.

— Не сомневаюсь.

— Долгое время, пока Ахмед жил в Цюрихе, он работал в Комитете. Он обладал опытом и репутацией, был чиновником высокого ранга и пользовался авторитетом в армейских кругах. В общем, важная птица, вы понимаете.

— Да.

— Поначалу Комитет не очень ему доверял. По его словам, там было несколько человек, которые считали, что его бегство в Швейцарию лишь трюк для отвода глаз, что таким образом багдадское правительство хочет внедрить шпиона в их ряды. Но время шло, и он приобретал влияние, ему стали доверять и посвящать в свои тайны. А потом, примерно год назад, случилось нечто такое, что заставило Ахмеда усомниться в них.

— И что же именно?

— Вы что-нибудь знаете о курдском национальном движении?

— Севрский договор и тому подобное?

— Да, все эти разочарования. Ахмед сказал, что их было слишком много и Комитет устал. Когда люди, бежавшие от несправедливости и притеснений, долго живут вдали от родины, в них происходят перемены. Кто-то теряет веру — на них можно не обращать внимания, — а кто-то, наоборот, изо всех сил стремится к власти и готов ради этого предать свои идеалы. «Давайте будем реалистами, — говорят они. — Сначала надо захватить власть, а потом мы можем скорректировать нашу политику». Такие люди, говорил Ахмед, либо развращены, либо обманывают сами себя. В любом случае они опасны, и их надо остановить.

— Так, значит, он решил их остановить?

— Да. После падения Мехабадской республики в сорок шестом году Комитет последовательно отказывался от поддержки со стороны России. Россия предала их один раз, говорили они, предаст и в другой. Они также понимали, что страны Запада никогда не пойдут на признание курдского государства, если оно будет союзником русских. По крайней мере большинство это понимало. Когда Ахмед стал в Комитете своим человеком, он заметил, что несколько его членов, которые на словах соглашались с такой политикой, между собой смеялись над этими принципами. Сначала он счел это нормальным проявлением обиды и разочарования. Потом у него возникли смутные подозрения, и он притворился, будто разделяет их взгляды. Наконец к нему подошел один из этих людей и предложил собраться втайне от руководителей Комитета. Встреча прошла у нас на вилле. К концу вечера Ахмед уже знал, что Комитет предан и его используют лишь как прикрытие для сговора с русскими.

— Что за сговор?

— Одновременные вооруженные восстания в курдских районах Турции, Сирии и Ирака. Группы повстанцев пройдут военную подготовку и получат современное оружие. Специальные террористические подразделения будут обеспечивать секретность и дисциплину. Там было еще много всего. Операция получила кодовое название «Даг» — по-турецки «горец». Курдов еще называют «горными турками». Ахмед говорил, что «Даг» — хорошо продуманный долгосрочный план и что при его разработке учтены как сильные, так и слабые стороны курдов. По словам Ахмеда, у этого плана хорошие шансы на победу.

— И что же он сделал?

— Естественно, примкнул к заговорщикам.

— Естественно? Мне казалось, он их не одобрял.

— Конечно. Но как еще он мог послужить общему делу? В следующие два месяца он посещал секретные встречи «Дага», слушал, что там говорили, и выяснял все, что мог: имена, явки, схемы подчинения, источники финансирования, связь…

— Это и были те собрания на вилле, о которых вы упоминали раньше?

— Да, но были и другие в Лозанне и Базеле. Еще до того, как Ахмеда предупредили, что он попал под подозрение. Тогда он перестал ходить на собрания. Это было бы слишком опасно.