Путешествие внутрь страха - Амблер Эрик

— Mon pauvre chéri! [42] Это я виновата, а не вы. Я и забыла, через какой кошмар вы прошли. Давайте вернемся в салон и выпьем?

Грэхем ради выпивки готов был почти на что угодно, но вернуться в салон означало увидеться с Банатом.

— Нет. Лучше расскажите, чем мы сперва займемся в Париже.

Жозетта бросила на него быстрый взгляд и улыбнулась.

— Если не будем ходить — замерзнем. — Она укуталась в манто и взяла Грэхема под руку. — Так мы поедем в Париж вдвоем?

— Конечно! Мы же договорились.

— Ну да. Только я считала, что вы не всерьез. Знаете, — осторожно продолжала она, прижав руку к его боку, — очень многие мужчины любят говорить о том, что будет, но не всегда любят вспоминать сказанное. Не то чтобы они говорили не искренне — просто потом уже думают по-другому. Понимаете, chéri?

— Понимаю.

— Поймите, пожалуйста, для меня это очень важно. Я танцовщица и должна заботиться еще и о карьере. — Она резко повернулась к Грэхему. — Но вы решите, что я себялюбивая, а я не хочу, чтобы вы так думали. Просто вы мне очень нравитесь, и мне не хочется вынуждать вас делать что-нибудь только потому, что вы обещали. Если вы понимаете — все хорошо, и мы не будем об этом говорить. — Она щелкнула пальцами. — Слушайте! Когда очутимся в Париже, отправимся прямиком в один знакомый мне отель возле станции Сен-Филипп-дю-Руль. Очень современный и респектабельный; если пожелаете, снимем комнату с ванной. Там недорого. Потом станем пить коктейли с шампанским в баре «Ритца» — они всего по девять франков — и решать, где поедим. Мне надоела турецкая кухня, а от вида равиоли уже тошнит. Закажем хорошую французскую еду. — Помолчав, она задумчиво прибавила: — Я никогда не бывала в «Серебряной башне».

— Побываете.

— Правда? Я стану есть, пока не растолстею, как хрюшка. А потом мы начнем.

— Начнем?

— Несколько местечек все еще открыты допоздна, хоть полиция и не разрешает. Я познакомлю вас с моей близкой подругой. Она была sous-maquecée [43] в «Мулен Галан», когда там хозяйничал ле Буланже и еще не заявились гангстеры. Вы знаете, кто такая sous-maquecée?

— Нет.

Жозетта засмеялась:

— Не важно; объясню в другой раз. Сюзи вам понравится. Она накопила много денег, и ее теперь все уважают. Раньше владела заведением на Рю-де-Льеж — лучше, чем «Ле Жоке» в Стамбуле. Когда началась война, его пришлось закрыть, но она открыла другое, в тупичке на Рю-Пигаль, и те, с кем Сюзи в дружбе, могут туда заходить. А друзей у нее много, так что она опять хорошо зарабатывает. Она довольно старая, и полиция ее не тревожит. Сюзи на полицию чихать хотела. Если идет эта паршивая война, еще не значит, что все должны сидеть и грустить. У меня есть и другие приятели в Париже. Я вас познакомлю — они вам понравятся. Когда узнают, что вы мой друг, станут держаться с вами вежливо. Они очень милые и вежливые со всеми, кого представит кто-нибудь известный в тех кругах.

Она принялась рассказывать о приятелях. Большинство из них были женщинами — Люсетта, Долли, Соня, Клаудетта, Берта, — но попались и двое мужчин, Жожо и Вентура: иностранцы, которых не призвали на фронт. Жозетта описывала всех смутно, но с восторгом — отчасти настоящим, отчасти словно пытаясь их оправдать. Может, по американским меркам они и не богаты, но люди светские. Каждый по-своему примечателен. Кто-то выделяется умом, у кого-то есть друг в министерстве внутренних дел, кто-то собирается купить виллу в Сен-Тропе и пригласить туда всех знакомых на лето. Все были «занятными» и «очень полезными, когда понадобится что-нибудь такое». Что именно «такое» — Жозетта не уточняла, а Грэхем не спрашивал. Он не мешал ей описывать их будущее. В эту минуту перспектива сидеть в «Кафе Граф», угощая напитками состоятельных мужчин и женщин из высшего общества, казалась бесконечно притягательной. Он снова станет собой, снова будет в безопасности и на свободе; сможет думать о чем захочет, улыбаться не через силу. Так и случится. Мысль о том, что его убьют, нелепа. Мёллер был прав по крайней мере в одном: Грэхем полезнее для своей страны живым, а не мертвым.

Куда полезнее! Даже если с турецким контрактом выйдет задержка на шесть недель — его все равно придется выполнять. Если Грэхем будет жив через шесть недель, он сможет взяться за работу; пожалуй, даже наверстать немного упущенного времени. Он, в конце концов, ведущий конструктор, в военное время ему трудно найти замену. Когда Грэхем говорил Хаки, что существуют десятки людей с такой же квалификацией, он не лгал; просто не счел нужным поддерживать доводы Хаки, упоминая, что среди этих десятков, кроме англичан, есть американцы, французы, немцы, японцы и чехи.

Разумнее всего выбрать безопасный путь. Грэхем — инженер, а не секретный агент. Секретный агент мог бы противостоять таким, как Мёллер и Банат, на равных. Грэхем — нет. Не ему решать, блефует Мёллер или не блефует. Его задача — выжить. Шесть недель в Лигурийской Ривьере вреда не причинят. Конечно, придется лгать. Лгать Стефани, их друзьям, управляющему директору, представителям турецкого правительства. Правду открывать нельзя: они решат, что Грэхему следовало рискнуть жизнью. Люди всегда так думают, когда уютно устроились в кресле и им ничего не грозит. Но поверят ли его лжи? Жена и друзья — да, а Хаки? Хаки почует неладное и примется задавать вопросы. А Куветли? Мёллер будет вынужден как-то убрать его с дороги — это непросто. Но Мёллер все устроит. Мёллеру такое не впервой. Мёллер…

Грэхем резко остановился. Господи Боже, о чем он думает? Да он сошел с ума! Мёллер — вражеский агент. Такие мысли — самая настоящая измена. И все-таки… Что все-таки? Очевидно, в голове у него что-то щелкнуло: сделка с врагом больше не представлялась чем-то невозможным. Грэхем был способен рассматривать предложение Мёллера спокойно и невозмутимо, взвешивая достоинства и недостатки. Он морально опустился. Он больше не мог доверять себе.

Жозетта трясла его руку:

— Что такое, chéri? Что случилось?

— Кое о чем вспомнил, — пробормотал Грэхем.

— А! — сердито откликнулась она. — Вы совсем не вежливы. Я спрашиваю у вас, хотите ли прогуливаться дальше, вы не замечаете. Спрашиваю опять — вы останавливаетесь, как будто вам вдруг стало дурно. Вы совсем меня не слушали.

Грэхем взял себя в руки.

— Нет-нет. Слушал. Но ваши слова напомнили мне: раз я решил остановиться в Париже — надо написать несколько важных деловых писем, чтобы сразу их оттуда отправить. — Он прибавил с наигранным весельем: — Не хочу работать, пока мы будем в Париже.

— Вечно что-то: если не мерзавцы, пытавшиеся вас убить, так дела, — проворчала Жозетта, заметно смягчившись.

— Извините, Жозетта. Больше не повторится. Вам точно не холодно? Не желаете выпить? — Теперь Грэхему хотелось уйти. Он знал, что должен предпринять, и рвался сделать это до того, как опять задумается.

Но Жозетта вновь взяла его за руку:

— Нет, все хорошо. Я не сержусь и не замерзла. Если поднимемся на верхнюю палубу — можете поцеловать меня в знак того, что мы снова друзья. Мне скоро пора будет возвращаться к Хозе: я сказала, что выйду всего на несколько минут.

Через полчаса Грэхем спустился в каюту, снял пальто и отправился искать стюарда. Тот, вооружившись шваброй и ведром, мыл пол в туалете.

— Синьор?

— Я пообещал дать синьору Куветли книгу. Какой номер его каюты?

— Третий, синьор.

Грэхем подошел к двери с цифрой «три» и на секунду замешкался. Наверно, стоит все-таки еще поразмыслить, прежде чем совершать что-то, о чем он может потом пожалеть. Наверно, лучше подождать до утра. Наверно…

Грэхем стиснул зубы, поднял руку и постучался.

Глава IX

Мистер Куветли открыл дверь.

На нем были фланелевая ночная рубашка и старый халат из красной шерсти; бахрома седых волос торчала в разные стороны отдельными завитками. В руке мистер Куветли держал книгу, которую, судя по всему, читал в постели. Пару мгновений он смотрел на Грэхема без выражения, потом на его лицо возвратилась улыбка.