— Согласен. Грубовато. Но я нарочно избрал этот способ, чтобы и ты не смог заподозрить меня. Ведь тебя могли и поймать.
— Простите, товарищ полковник, а теперь вы... остаетесь? Или опять туда?
— Остаюсь дома, не знаю, к радости или к сожалению, — смеясь, ответил Щербаков. — Так уж сложились обстоятельства. Обратно к ним мне дорога заказана. Для них я предатель. Изменил их «благородному» делу и сбежал в Чехословакию. Кстати, пятого мая я выступаю по чехословацкому радио. Надеюсь, они меня услышат.
— Но пятое-то послезавтра! Когда же вы успеете?
— Милый мой, — Щербаков положил руку Павлу на плечо. — В каком веке мы живем! Моя речь давно записана на пленку. Остается только прокрутить.
— Игорь Матвеевич, — спросил Турантаев, — как там, кстати, чувствует себя ваш коллега Мэнсфилд?
— По-моему, неважно. Но пытается бодриться. На что-то еще надеется. Хотя ему и его хозяевам надеяться уже не на что. Провалилась у них операция. Полностью!
— С чем мы их и поздравляем! — подхватил Турантаев, улыбаясь. Он прошелся по кабинету, с удовольствием разминая ноги. У окна задержался.
По заснеженному тротуару шла Яна Слепцова. Турантаев подозвал Павла.
— А вот тебе, Павел Ильич, и другой сюрприз. Узнаешь?
— Яна?! — взволнованным шепотом произнес Павел и рванулся было к двери, но его остановил подполковник.
— Не надо. Оставайся здесь. Мимо не пройдет. Мы ее из Ленинграда телеграммой вызвали, — говорил Турантаев, но Павел плохо слышал его. Он был поглощен предстоящей встречей и нетерпеливо поглядывал на дверь, за которой через минуту послышались быстрые мягкие шаги.
Над заснеженным северным городком дотлевал вечерний закат...
